Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)
Еще одним доказательством того, что мастера искусства несут своему поколению новые взгляды и веяния, являются те трудности, которые испытывают художники, до смерти добиваясь их признания. Порой вся жизнь уходит на борьбу с рутиной. И чем ярче их дарование, тем больше вероятность того, что долгие годы они пребудут в безвестности. Коро, Курбе, Милле, Пюви де Шаванн, ограничимся, назвав эти имена, были единодушно признаны лишь в конце их пути.
Добро не остается безнаказанным. Но великие мастера в своем стремлении обогатить душу человеческую по меньшей мере заслужили, чтобы их имя после смерти сделалось священным.
Вот, друзья мои, что я хотел сказать вам о полезности художников.
IV
Я заявил, что полностью убежден.
– Я спрашивал лишь по существу, – заметил в свою очередь Бурдель, – я обожаю свое ремесло, и моя шутка была навеяна мимолетным приступом меланхолии или, скорее, желанием услышать речь в защиту профессии; я поступил как кокетка, которая жалуется, что выглядит дурно, напрашиваясь на комплименты.
Ненадолго воцарилось молчание, все обдумывали сказанное. Тем временем аппетит взял свое, и во время передышки в ход пошли вилки.
Немного погодя мне пришло в голову, что Роден с присущей ему скромностью забыл указать на духовное влияние, которое оказывают мастера искусства.
– Вы сами, – заметил я, – оказываете на вашу эпоху воздействие, которое распространится и на последующие поколения.
Восславив с такой силой наш внутренний мир, вы тем самым содействовали эволюции современной жизни.
Вам удалось продемонстрировать то огромное значение, которое каждый из нас придает своим мыслям, привязанностям, своим мечтам, а порой и заблуждениям страсти. Вы подчеркнули опьянение любви, девственные видения, лихорадку желания, головокружение раздумья, взлеты надежды, приступы подавленности.
Вы неустанно изучали таинственную область человеческого сознания и значительно расширили представления о ней.
Вы подметили, что в нашу эру ничто для нас не имеет такого значения, как наши собственные чувства, наше внутреннее «я». Вы увидели, что каждый из нас: мыслитель, человек действия, мать, юная девушка, любовница – рассматривает собственную душу как центр вселенной. До сих пор мы почти не осознавали это, вы открыли нам глаза на нас самих.
Вслед за Виктором Гюго, который возвеличил в поэзии сокровенные радости и печали быта, воспев мать возле колыбели ребенка, отца над могилой дочери, любовника, вспоминающего о былом счастье, – вы выразили в скульптуре наиболее глубокие и сокровенные душевные эмоции.
Нет никакого сомнения в том, что эта мощная волна индивидуализма, нахлынувшая на старое общество, понемногу изменит его. Нет никакого сомнения, что благодаря усилиям великих художников и мыслителей, призывающих каждого из нас рассматривать себя как самодостаточную цель и жить, повинуясь зову сердца, человечество придет к тому, что сметет всяческую тиранию, угнетающую личность, и превозможет социальное неравенство, порабощающее богатых и бедных, мужчин и женщин, слабых и сильных.
Искренность вашего искусства в значительной степени послужила становлению этого нового общественного устройства.
Бурдель на это заметил, что никогда не слышал более верных суждений о роденовском творчестве.
В ответ Роден сказал с улыбкой:
– Ваше дружеское отношение побуждает вас отвести мне слишком значительное место среди чемпионов современной мысли.
Но, по крайней мере, верно то, что я стремился сделаться полезным, сколь мог отчетливо выражая свое видение людей и вещей.
Деспио, пригубив с видом знатока выдержанное вино, заявил:
– Непременно запомню адрес этого ресторана.
– Право, – откликнулся я, – если мэтр Роден вознамерится проводить здесь со своими учениками дни напролет, я охотно поселюсь в этом месте.
Роден продолжил:
– Если я настаивал и продолжаю настаивать на полезности художников, то лишь потому, что мир, в коем мы живем, приняв это во внимание, вознаградит нас заслуженным расположением.
В наши дни все поглощены лишь выгодой, и мне хотелось бы убедить наше практическое общество в том, что чествовать художников ничуть не менее выгодно, чем промышленников и инженеров.
Французские соборы[149]
I
Посвящение в искусство Средневековья
Принципы
Соборы внушают чувство доверия, надежности, покоя – благодаря чему? Благодаря гармонии.
Здесь необходимо сделать несколько технических замечаний.
Гармония – в живых организмах есть результат противовеса перемещающихся масс: собор конструируется подобно живому телу. Его соответствия, его уравновешенность исходят из природного порядка, проистекающего из всеобщих законов. Творцы, что создали сии монументальные чудеса, владели всеми научными знаниями и могли их применять, поскольку почерпнули их из простых естественных источников и наука продолжала жить в них.
Всем известно, что в движении опора человеческого тела предстает обманчивой, что равновесие возникает за счет компенсации. Опорная нога, на которую переносится вес туловища, становится единственным стержнем всего корпуса, совершая в этот момент одно всеобъемлющее усилие. Свободная нога служит лишь для изменения стойки, для ее модификации – если нужно, быстрее или медленнее расслабляясь – после переноса веса на опорную ногу. То, что в просторечии называют переминаться, перенося вес тела с одной ноги на другую; таким же образом кариатиды переносят тяжесть на другое плечо.
Эти замечания имеют отношение и к соборам. Уравновешенность выступов, извечные неосознанные движения жизни поясняют нам тот принцип, который используют архитекторы в аркбутане, что вызвано потребностью компенсировать огромный вес сводов.
И поскольку всякое рациональное применение верного принципа имеет удачное приложение в различных областях, помимо непосредственных находок ученого и ремесленника, творцы готики были великими художниками, ибо являлись великими архитекторами. – Из этого следует, что мы применяем здесь слово «художник» в общем, широком смысле. Краски, в которые обмакивают кисти эти художники, – это свет и тень самого дня и утренних и вечерних сумерек. Планы, возникшие как разрешение противоречий, с которыми сталкивались строители соборов, продиктованы не только соображениями равновесия и тяжести; они извне определяют глубину тени и света самого дня и утренних и вечерних сумерек.
<…>
II
Французская природа
Я утверждаю: соборы Франции возникли из французской природы.
Вы можете понять их, вы имеете право любить их лишь в том случае, если вы любите эту природу.
Поймете ли вы, полюбите ли Клода Лоррена, Коро, если не почувствуете пейзажа, который они поняли, полюбили и выразили [в творчестве]?
Следовательно, прежде чем говорить о картине, вглядимся в пейзаж. И этот пейзаж следует искать в провинции, причем скорее в маленьких городках, чем в больших, тем более в Париже. Пойдем дальше. Провинция еще хранит прибежища вкуса, стиля…
Прошлое и настоящее – какой контраст между ними!..
Это улица: с одной ее стороны дома сохраняют славу породивших их лет, благородство линий, скромные по пропорциям и очень красивые, они хранят мощь очарования, для меня неотразимого; с противоположной стороны улицу переделывают в вавилонском стиле. Камни, добытые в карьерах, нагроможденные один на другой, – без вкуса и пропорций.
Как можно сооружать это после того, что было? Сооружать на глазах у всех и не видеть? Вернее, отказываясь видеть это. Человек, строящий отвратительные новые дома, может лишь ненавидеть прекрасные старинные здания; он их пометил, приговорил, он их разрушит. – О прекрасные здания, дожидайтесь кирки!
Ныне, когда я говорю о соборах, я думаю о всех деревнях Франции; раньше я думал о гении наших предков; но и в прошлом, и в настоящем я думаю о красоте наших женщин.
Природа – это небо и земля, это люди, которые много трудятся и мыслят между небом и землей, также это устремленные к небу памятники, которыми люди заполняют эту землю.
…Помимо этого вот несколько разрозненных заметок. Можно было бы добавить еще, но лучше сократить. Они призывают вас вглядеться.
Бог сотворил небо не для того, чтобы мы на него не смотрели. Наука – это вуаль: поднимите ее, смотрите!
Ищите красоту.
Она существует для животных, она их притягивает. Она определяет их выбор в сезон любви. Им ведомо: красота – это знак, гарантия здоровья и благополучия. Но существа, которые мыслят, полагают, что мыслят, ныне игнорируют то, что всегда было ведомо животным. Это влечет нас к несчастью. Столь импонирующее нам проклятое образование заслоняет от нас свет – с детства.
Заводская копоть не чернит небо.
Но на первом плане эти акулы индустрии загромождают, душат пространство непромокаемой завесой, тяжесть которой разрушает перспективу и печалит наш взгляд.
