Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
— Неужели так спать хочется?
— Как вам — гулять! — не оборачиваясь, крикнул в ответ.
Отари вздохнул:
— Да, надо идти домой.
— Какой противный этот Левка!
— Я провожу тебя.
Кивнула.
На улицах была еще какая-то торжественность — повсюду встречались возвращающиеся домой дружинники и дружинницы. Они тихо разговаривали, смеялись. Отари взял меня легонько за локоть и вздохнул.
— Что так тяжело? — поддразнила я.
— Эх! — воскликнул он печально. — Если бы человеку дано было угадывать мысли другого.
— А стало бы легче, если бы угадала? — на мгновенье мелькнула мысль: а может, он хочет признаться мне в любви? Но я эту мысль сразу отбросила — вид у Отара был какой-то пришибленный.
— Да что с тобой? Дома неприятности? Тебя тоже мама ругает за…
Он рассмеялся:
— Нет. Мама не ругает.
— А что случилось?
— Да так, ничего. Ну ладно, хватит. Эх-ха-ха!
Такого горестного возгласа я, по правде говоря, еще ни разу от него не слыхала.
Как мне стало потом известно, в день этих самых учений МПВО он получил в школе сразу три двойки. Это было для десятого класса ЧП. Сразу созвали комитет комсомола. А он сам член комитета. Постановили: если за неделю не исправит двойки, не только из Ламариной компании выставят, но и в личное комсомольское дело выговор влепят. Лева угрожал, и Игорь угрожал всячески. Отара ведь на буксир брать не надо, как взяли Федьку. Отар сам вполне может подтянуться, если возьмет себя в руки. Ему разрешили прийти к Ламаре в день учений МПВО только потому, что понимали: в такой необычный, тревожный вечер учеба все равно не пойдет в голову.
Но я же всего этого не знала. И мы с Отаром решили один раз, только один разочек пройтись по Советской улице в Грма-Геле.
Фонари, фонари… Две сверкающие нити. Их трепетный свет манил, зазывал все дальше и дальше. Мы шли, взявшись за руки, забыв обо всем на свете. Вот так идти и идти… А каждый огонек, так заманчиво влекущий к себе, вблизи всего-навсего телеграфный столб с электрической лампочкой на верхушке.
— Почему так, Отар? Почему вблизи совсем не то, что издали?
— А ты б хотела, чтоб разворачивались перед нами огненные цветы? У меня эти огни вызывают другие чувства: что-то грандиозное нарастает в груди, жажду подвигов, славы!
— Где подвиги, там всегда слава.
— Да! Значит, ты меня понимаешь?
— Понимаю, Отар, понимаю!
— Вот, например, Чкалов. Неужели нужно учиться только на пятерки? — После небольшой паузы Отари сказал: — Ведь Чкалов пошел добровольно в армию, когда ему было всего пятнадцать лет! И стал летчиком-испытателем. Без всякого образования он однажды за сорок пять минут сделал в воздухе двести пятьдесят мертвых петель!
— Он же на летчика учился.
— И я буду учиться на летчика!
— Говорят, Чкалов — самородок, — вспомнила я слова моего одноклассника Клима.
— Я не похож на Чкалова? — резко остановившись, браво посмотрел Отар.
— Ты?
Мне хотелось сказать, что Отари лучше всех на свете. Второго такого не было и не может быть!
— Ну, говори!
— Похож!
— А представляешь, когда я поступлю в авиационное училище и надену летную форму?
— Да!
— Сначала я промчу тебя на самолете.
— Боюсь, это, наверно, страшно.
Он радостно рассмеялся:
— Со мной не побоишься?
— С тобой — нет.
Отари начал рассказывать, какие ощущения испытывает летящий в самолете человек, как давит на барабанные перепонки воздух при взлете и посадке, я ахала и охала, в это время совершенно неожиданно, как снег на голову, свалился откуда-то сверху будничный вопрос.
— Скажите, который теперь будет час? Э? — спросил пьяненький человек, сидевший на подоконнике бельэтажа.
Я вспомнила: ой, а мама?
— Счастливые часов не наблюдают, — ответил на ходу Отар, я уже потащила его за руку.
Он понял не сразу, слишком далеки были его мысли в этот момент. Но потом тоже вспомнил, помчались…
И вот я дома.
— Где ты была?
Я стояла перед мамой низко опустив голову.
— Где ты была, я тебя спрашиваю?
Я взглянула — вид у нее был такой, будто она уже не надеялась увидеть меня живой. Что сказать? У Ламары? А если пойдет и проверит? И все же сказала:
— У Ламары.
— До сих пор?
— Потом она провожала меня, мы разговаривали.
— Знаешь, который час?
Я глянула на ходики: час ночи.
— Ну, что скажешь?
Я молчала.
— Отвечай, где ты была, иначе я не знаю, что я с тобой сделаю!
Я решила молчать.
— Так. Завтра приедет отец и отравляйся с ним. Я не буду ждать, пока ты принесешь мне в подоле.
— Мама!
— Не желаю с тобой разговаривать!
— Но я же ни в чем…
— Где была?
— У Ламары.
— А потом?
— Отари провожал меня.
— Какой Отари?
Один мальчик.
— Это тот, чьи стихи…
— Да.
— Так. Раньше ты говорила, что ходишь к Ламаре, и я была спокойна, потому что знаю эту семью. А теперь оказалось, что один мальчик…
— Он очень, очень хороший!
— Вот что, — решительно проговорила мама. — Пока не окончишь школу, ни о каких ночных прогулках не может быть и речи. И ты дашь слово…
— Нет.
— Ах вот как?.. Значит, прогулки с каким-то мальчишкой дороже тебе, чем покой матери?
— Он не какой-то.
— Представляю.
— Нет, ты даже не можешь представить! Он замечательный! Такого я больше никогда не встречу! Никогда!
— Все ясно.
— Ничего тебе не ясно! Ты даже не интересуешься, кто он, из какой семьи!
— Мне совершенно все равно, кто он: Отари, Петька, Тимошка… И из какой он семьи.
— Мама, послушай!
— Не желаю ничего слушать! Хватит с меня. Завтра поедешь в Уреки!
Я молчала.
— Поняла?
— Да.
— И что?
— Ничего.
Обида душила. Теперь хотелось только одного: уехать. Уехать навсегда, чтобы не видеть ее, жестокую и несправедливую. «Зачем мне жить с ней? — думала я. — Она даже выслушать не хочет. Как будто я не человек, а вещь какая-то. Отар такой хороший, такой умный и честный парень, а ей даже неинтересно, кого я люблю. Люблю!
И никогда она не заставит меня разлюбить его!»
Я легла на свой сундук, укрылась с головой и долго давилась слезами.
Приехал папа. Я простилась в школе с Алексеем Ивановичем и с классом. Сказала, что еду на несколько месяцев, потому что папа болеет и не может сейчас жить один.
Пришли мы с папой на вокзал — мама не захотела проводить нас — и вдруг видим: Ламара, Игорь, Роберт, Надя, Гертруда и даже Федя — все стоят на перроне. Как я обрадовалась. Подскочила, расцеловалась с девочками. Я уже чувствовала себя сподвижницей, вроде княгини Волконской или княгини Трубецкой. С тою лишь разницей, что уезжаю не «к», а «от» своего любимого.
Я гордилась предстоящим «подвигом» и горевала. А где тот, из-за которого еду в глушь? Он-то почему не пришел?
— Куда, куда ты едешь? — сморщился Роберт. Он притворялся — Лева уже оповестил их всех о конечном пункте моего следования.
— В Уреки, — все же с грустью пояснила я.
— Где эти Уреки? В какой части света?
— В Гурии, недалеко от Кобулети.
— А, значит, ссылка на юго-запад?
Все рассмеялись. И я, несмотря на трагизм моего положения, тоже не удержалась.
Ламара, улучив момент, зашептала мне на ухо:
— Отари утром в деревню свою уехал. Дедушка там заболел. Ты пиши мне письма, я буду ему передавать.
Поезд шел по узкой долине. Я с тоскою смотрела на горы. Где-то там, за этими горами, еще горы. А потом еще и еще. А на самых высоких, почти у альпийских лугов, деревня Отара. Он рассказывал. Любовь моя! Если бы он знал сейчас, что я мчусь в противоположную сторону.
Стемнело. Проводник стал раздавать белье. Папа уже давно разговаривал с пассажирами. Я постелила постели, взобралась на верхнюю полку и стала смотреть на проплывающие мимо огоньки.
Огоньки, огоньки… А ведь всего сутки назад: «Я не похож на Чкалова?» И эти синие-пресиние глаза.
Слезы текли по моим щекам, я не утирала их. Было больно и сладко так страдать.
Уреки
— Ирина, бежим скорей, через десять минут почта!
Моя подружка, десятиклассница Нюра, была страшно взволнована. Еще бы. Переписывается с пограничником и именно сегодня ожидает ответа на свое особенно важное письмо.
В Уреках я со всеми девочками перезнакомилась и могу сказать твердо: лучшей подруги, чем Нюра, мне здесь не найти.
Каждый день я пишу по одному стихотворению. Вот, например:
Ветерок чуть-чуть играет шторами,
Шум прибоя слышится вдали.
Ты, Отари, поскорей желанную,
Дорогую весточку пришли.
Прочитав это, Нюра прослезилась. Тронутая до глубины души, я рассказала ей, как неожиданно и безжалостно легли между мной и моим любимым сотни километров.
