Василий Афонин - Вечера
Вот он в кабинете следователя. Это было. Следователь моложе Печникова, рыжеват, короткие волосы слегка зачесывает на сторону. Лицо хмурое — не то сердит, не то задумчив. Одет опрятно. Курит. С Печниковым разговаривает спокойно и вежливо, часто благодарит. Печников ничего не скрывает. Да и что ему скрывать…
— Распишитесь еще вот здесь, — просит следователь и пододвигает по столу Печникову густо исписанные листки. Печников подписывает их. Ладони у него влажные, он вытирает их платком. — Все, — говорит следователь, аккуратно складывая листки в папку. Завязывает тесемки. — Передаем дело в суд. Можете быть свободны. — И молчит, будто никого нет рядом с ним.
— Когда суд? — спрашивает осипло Печников, наблюдая за пальцами следователя.
— Этого я сказать не могу, — следователь откладывает на край стола папку. — Вас известят повесткой. Будьте дома. Из города…
— Мне нужно уехать на два-три дня, дочь отвезти теще, — Печников о чем-то думает. — Это не очень далеко. Скоро вернусь.
— Надеюсь, разыскивать не придется? — без улыбки спрашивает следователь, так же о чем-то раздумывая. Вероятно, о новом «деле».
— Не придется. Скажите, сколько мне… грозит? Только правду…
— Не знаю, — следователь медленно разминает сигарету, медленно прикуривает. Печников ждет. — Как суд решит. Она не простит вам?
— Нет, не простит.
— Думаю, не менее двух. Вы повредили ей левую челюсть. Вот, — следователь указывает сигаретой на папку, — заключение медкомиссии, вы…
— Ей еще не так надо было бы… — задохнулся Печников.
— Ну, ну, — сказал следователь, — что уж вы? Жена все-таки. — (Сам он пока не был женат, не представлял никак свою семейную жизнь, надеясь, что все будет нормально. Недавно из института, он постоянно занимался «семейными делами», а не теми, головокружительными, о которых думалось до получения диплома. Скандалы. Жалобы. Побои. Заявления. Приходилось разбираться: кто прав, кто виноват. Попробуй разберись. Жена на мужа: он такой-то, муж на жену: она такая-то. А когда сходились, оба были хорошими. Вот жизнь. Дети наблюдают: у них свои переживания. Вот и этот, Печников, сидящий рядом. Натворил и сам не рад. А мужик, чувствуется, совестливый. И жалко его, и… Не по себе от всего этого было следователю.) — Вы, умный человек, все должны решать… — следователь поискал слово, — спокойно. А вы?! Неужели вы не понимаете, что это скверно — ударить жену, женщину? Вижу, понимаете. И я в то же время хочу понять вас, Печников. Почему вы совершили такое? Довели — не сдержался. Все верно. Случаются минуты, когда трудно сдержаться. Но надо. Сдержались бы вы, ценность бы ваша как человека поднялась. А теперь она понизилась. Кто вы на сегодняшний день в глазах знакомых своих? Хулиган, драчун, скандалист. В доме авторитет потеряли, на работе потеряли. Разговоры всякие. Зачем вам это? Ежели дошло до предела — развестись. На мой взгляд. Тяжело? Поженились в надежде жить не тужить. И — развод. Тяжело, да. Страшно. Но бить…
Следователь молчит. Курит, глядя в окно. И Печников молчит.
— Все, — говорит следователь. Голос его тускл.
Печников встает и уходит. По дороге останавливается.
Провалиться бы ему сквозь землю сейчас. Домой — нет охоты. На работу — не показывался бы…
В Новосибирске пассажиры в купе Печникова поменялись. Вошел пожилой инвалид, на костылях, правой ноги выше колена нет, штанина подвернута, заткнута за брючный ремень. За ним появилась женщина, чужая ему, сразу поставила сумку на свободную нижнюю полку, села, уверенная, что это ее место. А у инвалида место оказалось верхнее. На четвертую полку нет никого.
— Вот ведь как получилось, — инвалид все стоял посредине купе, не решаясь сесть. — И не влезть мне. Забыл совсем про полки.
По говору, по одежде видно было в нем человека деревенского.
— Папаша, давайте поменяемся, — предложил Печников. — Я уберу свою постель, а вам принесут. Матрас и подушка есть, белье только. Садитесь пока.
Он свернул постель, поднял, разложил на верхней полке. Сел рядом с инвалидом. Женщина молча устраивалась.
— На войне? — спросил Печников, кивая на костыли. — Мой отец с сорок второго так же. На Ленинградском воевал. Правая нога…
— На войне, — подтвердил инвалид. — Приезжал с однополчанами повидаться. Раз в пять лет собираемся. Приехал, сошлось несколько человек всего, треть против прежнего. С каждым годом все меньше нас остается, Повидаться бы еще разок, дожить бы. Вот какое дело. Три дня жил в Новосибирске. Домой надо, старуха ждет. Заждалась небось. Одни живем, ребята разбрелись кто куда.
Замолчал. Лицо у инвалида было старое, в морщинах. Седая щетина под скулами выбрита плохо. Короткие белые волосы косицами прилипли ко лбу. Был он в кепке, в пиджаке на темную рубаху. На ноге — поношенный ботинок.
Печников вышел в тамбур, долго стоял возле двери, глядя на желтые, облетающие перелески. В детстве он любил ездить на поездах. Когда вернулся в купе, инвалид уже лежал, вытянувшись на спине, закрыв глаза. Лицо его казалось мертвым. Чувствовалось, утомила его поездка. Костыли — деревянные, давние, с резиновыми набойками, ручками, отполированными ладонями, — стояли прислоненные к стенке между полкой и столом. Кепку инвалид засунул под подушку. Женщина смирно сидела, держа руки на коленях…
Печников взобрался наверх. Ехать оставалось недолго, но и лежать так, ничего не делая, было тягостно. Он лег на живот, уткнулся лицом в подушку, освобождаясь от мыслей, стал считать колесные перестуки, сбиваясь, начиная снова, сбиваясь. И заснул. И опять приснился Печникову сон.
Теперь ему снилось то, чего он более всего боялся: суд. Зал суда. «Только без любопытных, только без любопытных», — просит Печников, но его никто не слушает. Любопытные расходятся по рядам, заполняют все места. Среди сидящих Печников видит многих со своей работы. Пришли, интересно им. Смотрят на него.
Зал. В зале любопытные посторонние люди, которым нечем заняться и они то и делают с утра, что ходят из суда в суд, в поисках необычного, а потом рассказывают всюду, разносят по городу. На сцене за столом судья с заседателями, по правую руку от них — обвинитель, по левую — Печников. Он сидит на скамье подсудимых, низко опустив стриженую голову, за спиной — конвой. Адвоката нет. Зачем? Печников во всем чистосердечно признался. Суд должен учесть признание. Обязан учесть: человек раскаялся, человек страдает на глазах…
«Подсудимый, — обращается судья к Печникову, — вам предоставляется последнее слово. У вас есть слово? Подсудимый Печников!» — «Есть, — отвечает Печников. — Скажите, вам никогда не приходилось ходить в женских трусах?» — «Что-о?! — воскликнул судья, и Печников видит, как судья, краснеет. — Что вы такое говорите, подсудимый?!» Конвой хватает Печникова под мышки и быстро ведет к выходу. «А мне приходилось!» — оборачиваясь, на ходу кричит Печников, но на него не обращают внимания, садят в машину с зарешеченными оконцами и увозят…
Не верхней полке жарко. Печников просыпается в липком поту, сердце у него колотится, хочется пить, он рад, что это — сон, чтобы освободиться полностью ото сна, свесив голову, Печников спрашивает охрипшим голосом: «Далеко еще?» — «Подъезжаем», — отвечают ему. Печников, придерживаясь за верхние полки, мягко спрыгивает, поправляет рубаху, волосы, берет со стола стакан и идет в конец вагона к титану, напиться. Выпив подряд три стакана теплой кипяченой воды, Печников поставил возле титана стакан, шагнул в тамбур, достал сигареты. Сон не выходил из головы. Не слова, что вроде бы сказал Печников, — суд. Все это должно было скоро произойти с ним на самом деле. Вот приедет и…
А с трусами — да, так и было. Вдруг невозможно стало купить в магазине трусы: нет в продаже. Не понимая, отчего подобное происходит, взял позвонил однажды в городской отдел торговли, заведующему. Подождал, подошла к телефону женщина.
— Але, — сказал в трубку Печников, — добрый день. С вами говорит архитектор Печников из института Гражданпроект.
— Да. Я слушаю, — спокойно ответила женщина.
— Я вам звоню по поручению коллектива, — продолжал Печников. — Не подскажете, где можно купить трусы мужские. Размер: сорок восьмой — пятидесятый?
Заведующая некоторое время молчала. Она, видимо, думала, что ее разыгрывают. Но голос у просителя был серьезный. Он ждал.
— Трусов нет и не предвидится, — ответила заведующая, не меняя голоса.
— Почему? — спросил Печников.
— К сожалению, наша промышленность не в состоянии обеспечить всех желающих трусами, — заведующая говорила ровным голосом, не вдумываясь в смысл сказанных слов.
— Почему же?
— По разным причинам.
— По каким? — спросил Печников.
— Ну…
— А как же быть?
— Ну, хорошо, — сказала заведующая. — Сколько вам нужно? Сколько вас человек? Запишите телефоны Позвоните в конце месяца. Может быть, вам помогут. Но не уверена, не обещаю…
