Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
А время шло. Через несколько дней поняла — поздно. Теперь надо только молчать.
Дарья Петровна обошла тем временем все общежития района. Она заходила в каждое и, остановившись в вестибюле, кричала:
— Маня! Ма-аня, выходи! Хочу еще раз посмотреть на тебя-а-а!
Все Мани — их было удивительно много — выходили из своих комнат, и она их разглядывала. Той не было. А может, она и не Маня?
Предположения, догадки… И все это вперемежку со смехом и шутками. Дарья Петровна своим весельем отвлекала меня от горестных раздумий. И угрызенья совести мучили все меньше и меньше. Ведь кольца сами по себе ее совсем не интересовали. И не верила она в то, что Они символ нерушимого союза. Ни она, ни Бочия никогда их не носили и не собирались носить. Дарью Петровну мучила ревность. Она поминутно вспоминала соперницу и в самый короткий срок вконец извела Бочию. Когда ему становилось уже совершенно невмочь, он обрушивал на нее каскад ругательств и затыкал уши. Тогда она прибегала к нам, именно прибегала — после знакомства с «прачкой» она словно помолодела, — стала укладывать свои жидкие волосы в локоны, залоснилась в креме, над местом, где отсутствовали брови, появились черные несимметрично начерченные дуги, губы заалели в помаде. Она с упоением пересказывала всем, какая была «прачка»: «О, а знаете, она была ничего себе!.. Такая… блян-динка. А как Бочия поглядывал на нее, вах, вах, вах, вах! Как он досадовал, когда Дарья Петровна заявилась домой раньше времени, пах, пах, пах, пах!»
Прошло еще какое-то время, и Дарья Петровна объявила:
— Бочия сам подарил кольца этой мерзавке. Да, сам.
Всю ночь она не спала. Думала об этом. Не утерпела — разбудила Бочию. Но он не пожелал объясняться ночью. Тогда догадка осенила ее: он обручился с той «прачкой».
И как же возненавидела его за это Дарья Петровна! Каких только бед и несчастий не пожелала она ему! И чтоб он под трамвай попал около базара, как раз против тех прилавков, где произошла памятная встреча, и чтоб окосел он, а потом бы и совсем ослеп — пусть тогда попробует высматривать то, что запрещено загсовской печатью.
Однажды прибежала к нам, трепеща от восторга. Бочия, которого она оставила на минутку, сидел во дворе с понурой головой.
— Когда он умрет, — торжественно проговорила она, — я его не забальзамирую, вот.
Только это и примирило ее с вероломным предательством мужа, потому что чудовищней мести она не могла себе представить.
Что делает любовь с человеком
Мы поехали на море только в начале июля, потому что дожидались Колю из Москвы.
Наконец он явился. Худой, бледный, не поймешь, что коричневее: глаза или веснушки на носу. И широкими, сросшимися на переносице бровями научился как-то сурово двигать. Скажет фразу и пошевелит бровями, скажет другую и шевельнет… Светлые густые волосы не кудрявятся в беспорядке. Они лежат крупными волнами и сверху смазаны бриолином.
Приехали в Уреки. Сразу пошли с большой компанией девочек и мальчиков на пляж. Коля сел на песок, обхватил колени руками, сжал крепко губы и с жалостью уставился на линию далекого морского горизонта.
— Ты не будешь купаться?
— Там, — он выбросил вперед худую руку, которую еще больше удлинял длинный указательный палец, — моя любовь.
— Где там?
— В Смоленске. Поехала на каникулы к родителям. Если бы ты знала, какая она хорошая! А как поет! «От-во-ри потихо-ооньку калитку…»
— Страдаешь?
— «И вой-ди в темный сад ты, как тень…»
— Но почему, почему? И Орлова пост в кино: «Если любишь — пострадаешь…» И Хозе зарезал Кармен из-за любви… Нет! Я, когда вырасту, страдать не буду. Не буду, и все. Зачем страдать?
Он посмотрел на меня так, как посмотрел бы на дерево или на куст, и продолжал, раскачиваясь из стороны в сторону:
— «При-не-си потемне-е-е накидку-у-у…»
В Уреки мы привезли три велосипеда: два старинных — папин и мамин, и еще подкупили один, подержанный. Но Коля не стал на нем кататься — ходил к морю и обратно пешком, а это целых три километра. Он вообще всячески измождал себя.
Вечером он натягивал на свои вьющиеся волосы мамин чулок, но не спал — читал до самой ночи. Утром, чуть брезжил рассвет, вскакивал и бегал по площадке перед домом все в том же чулке на голове, а потом подтягивался на турнике и крутил «солнце». Приходили парни, смотрели, начинали играть в волейбол. Коля относился к игре очень серьезно, старался во что бы то ни стало выиграть и орал на плохих игроков, ужасно при этом злясь. А после, взяв под мышку большую стопку книг, шел в беседку. Мне он запретил ходить туда.
Как-то мы играли с девчонками, и я решила там спрятаться. Забежала и ахнула:
— Так вот почему ты все время сидишь здесь! Любуешься!
Беседка, увитая диким виноградом, походила на сказочный домик, сквозь сочную изумрудную листву голубело вдали море.
— Я не смотрю на красоту, — сказал Коля. — Чего прискакала?
— А почему ты не смотришь на красоту?
Уголки его губ опустились:
— Все красивое напоминает мне Лиду.
— А почему нельзя прибегать сюда?
— Я учусь здесь. Я решил стать образованным человеком.
На столе перед ним лежала книга.
— Что это? — Я прочла на обложке — «Криминалистика».
— Это наука, обучающая, как раскрывать преступления.
В прошлом году Коля недобрал баллы на экзаменах в радиоинститут и поступит на юридический.
— Лида тоже учится с тобой?
— Да. Мы решили работать вместе и бороться за общество будущего. Мы хотим, чтобы на земле не стало преступников, чтобы все плохие люди исправились и не было бы войн. Потому я и закаляюсь. Человек будущего должен быть необыкновенно выносливым. Знаешь сколько еще предстоит бороться? Эх, Ирка! Наверно, война будет.
— Неужели?
— Первый очаг новой мировой войны уже вспыхнул.
— Где?
— В 1931 году под Мукденом. Потом япошки вторглись в Маньчжурию.
— Ну, если и у нас начнется… Я сдала нормы БГТО, записалась в стрелковый кружок…
— Этих знаний будет недостаточно.
— А что еще надо?
— Прежде всего нужно стать настоящим человеком. Это самое главное.
— А разве это трудно?
— Очень. Потому что настоящий человек имеет высокую цель в жизни. Общество в первую очередь нуждается именно в таких людях.
— А какая у тебя цель в жизни?
— Я же сказал: искоренить преступления, не допустить новых войн… Мы строим социализм, а капиталисты вооружаются. Ну хватит. Беги к подружкам. Я должен грызть гранит науки.
Потом еще не раз мы с ним беседовали — и по дороге к морю, и по вечерам. Мы беседовали на самые различные темы, и я жадно ловила каждое его слово.
В середине августа Коля вдруг сказал маме, что должен немедленно ехать в Москву, потому что может остаться без общежития. В этом году, оказывается, надо занимать койку не позже семнадцатого августа.
— Сын — отрезанный ломоть, — обиделась мама.
Я его защищала. Я думала: разве плохо, когда человек влюблен? Благодаря любви он захотел стать настоящим человеком. И он уже настоящий. Подумайте — хочет сделать так, чтобы все люди жили дружно и не делали друг другу зла.
Брат уехал, и стало как-то пусто. Хотелось продолжать беседы, начатые с ним. Заговорила о том же с папой. Он с радостью стал объяснять мне многое. Я буквально впитывала в себя его веру в людей, в торжество добра.
Перед самым отъездом из Уреки пошли на море. Искупались, сели на берегу. Был очень красивый закат.
— Папа, почему люди не живут так красиво, как это море, эти горы, облака?
— Но это же все неживое.
— Нет, папа, это живое! Я думаю, что все красивое — живое. Мне так кажется.
— Фантазерка.
— Ну хорошо. Пусть это все неживое. Значит, все живое должно быть умнее, правда?
— Конечно.
— А почему люди не живут так красиво, как природа? Почему они не берут с нее пример?.. Я сама… смотрю на эту красоту, и мне стыдно за свои плохие поступки… за некрасивое поведение… Вспомнила одного мальчика. Отаром его зовут. Эта природа почему-то его напоминает. А я его дразнила.
— Наверно, он тебе правился?
— Нет, что ты, папа?!
Солнце погружалось в море. Среди огненных туч проступала нежная голубизна неба.
— Лет триста с лишним назад, — начал папа, и я уселась поудобнее, чтобы видеть его лицо, — жил в Италии мечтатель Кампанелла. Тогда Италия боролась против испанского владычества. Кампанелла очень любил свою родину, он участвовал в освободительной борьбе. В Италии царили произвол и гнет. Кампанелла не мог смириться с этим, и его посадили в тюрьму. Обвинение было страшное: оскорбление личности короля. За это полагалась смертная казнь. Но казнь в последний момент заменили тюремным заключением, и он просидел в тюрьме двадцать семь лет.
— Двадцать семь?
— Да. Но Кампанелла не сломился. Он написал в тюрьме много книг, одна из них — «Город Солнца».
