Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)
Два автобуса, тонваген и такси Саида уже стояли у кафе. Когда Мережко вошел в него, столы уже были уставлены бутылками с лимонадом, бокалами с коктейлем и кофейными чашками. За столами восседала массовка, щурясь от яркого света дигов и множества мелких ламп на штативчиках. Леня Савостин вразвалочку, но удивительно легко и красиво двигался вдоль столиков, поправляя лампы и подсветки.
За небольшим звукопультом у двери сидела Мишульская, ее мальчишескую прическу обхватывало черное полудужье наушников. Она глазами указала Мережко на стоявший рядом стул. Мережко сел, как-то сразу же оробев от чувства собственной ненужности здесь, старался казаться незаметным, хотя вряд ли кто-нибудь, кроме Мишульской да нервничавшего Коберского, увидел его — все суетливо были заняты делом.
— Ну, как там у тебя свет, что ты опять тянешь? — нетерпеливо спросил режиссер у Савостина.
— Да переставлял же для общего плана. Ведь ты сказал, что сначала будем снимать общий!
— Общий. Внимание, еще раз репетируем!
Леня припал к глазку камеры, двинулся с ней вперед и, перебивая Коберского, поднял руку:
— Стоп!
— В чем дело?
— Тут в правом углу — толстая испитая морда. Ну разве такой будет в молодежном кафе пить коктейли? Виталька, не понимаешь? — набросился он на Жолуда.
— Но по кадру съемка идет слева направо, и этот тип останется на заднем плане, его не будет видно, — с обидой ответил Жолуд. — Вначале-то и ты его не заметил…
— Был бы я хорош, если бы заметил уже в материале. Поприличней массовки ты, конечно, не мог достать…
— А кто пойдет сюда мучиться за три рубля?
— Да вон же, погляди, какая красавица — сама чистота и нежность!
— Эта чистота и нежность еще только в седьмом классе.
— Прекратить! — прикрикнул на них Коберский. — Этого убрать вон туда, к бочке с пальмой. А сюда эту девочку. — Аникей наклонился к камере и наблюдал в кадре, как Жолуд пересаживал девочку на место мужчины. Скривился, сказал Виталию: — Уж больно молода, а так ничего, сделайте ей грим. И возьми, Леня, ее крупнее.
— Симпатичная мордашка, — улыбнулся Жолуд, поняв, что режиссер доволен его находкой.
— Включите третий диг! — скомандовал Савостин.
— Репетируем! — поднял руку Коберский, жадно и придирчиво охватывая взглядом сразу весь зал. — Начали!
Все, до сих пор казавшееся скованным, неподвижным, завороженно глядевшим на камеру и режиссера, ожило, задвигалось; звякнули бокалы, забулькало ситро, заиграла негромкая уютная музыка, задвигались стулья, и в глубине зала несколько пар поднялись танцевать.
— Так, так, ничего, — сказал Коберский. — Стоп!
— Да они все — как настоящие артисты, — наклонился к Мишульской Мережко.
— Как настоящие истуканы, — ответила своим баском Лиля. — Седьмой раз репетируем, удивляюсь, как Коберский еще не вышел из терпения. У него все-таки огромная воля.
В кафе вошли Скляр, Григорьев и Потапова.
— Почему так рано? — вновь набросился на Жолуда Коберский.
— Вы же сказали на восемь, а уже пятнадцать минут девятого.
— Не успели, значит! Не видишь сам, что ли? Мог бы позвонить, они еще часок-полтора отдыхали бы в гостинице, страсть не люблю усталых актеров!
— Так что, попробуем снять? — спросил Савостин.
Коберский не ответил, мысли его, по всей видимости, уже были заняты только что приехавшими актерами, они для него важнее любой сегодняшней сцены с массовкой.
— Тут нет никакой комнатки, где бы они могли пока отдохнуть? — спросил он у Скляра.
— Заведующая дала мне ключ от своего кабинета.
— Отлично. Пусть идут туда… Или нет, постойте. — Он положил руку на плечо Савостину и сказал виновато. — Ты был прав, не снимем мы того, что на сегодня задумали. — И уже властно. — Значит, так: сейчас снимем уже отрепетированный общий план, потом приход героя в кафе, затем… А вот их встречу уже не успеем снять.
— Может, снять крупным планом героиню? — предложил Савостин.
— О, молодец, это идея! — загорелся Коберский. — Только игра у нее сложная, она в этом крупном плане должна задать тон и темп всему эпизоду, поэтому нужно снимать ее свежей, еще не уставшей. Вот этот крупный план снимем — и отпустим ее на все четыре стороны.
— Что, опять свет переставлять? — Лицо у Лени Савостина страдальчески сморщилось. — Пощади, Аникуша!
— Пощадить осветителей и не пощадить актрису — значит, не пощадить кино, — сердито изрек Коберский и нахмурился.
— А массовка? — вмешался Жолуд.
— Что массовка?
— Они тоже устали, тоже ведь люди.
— Да что вы мне все диктуете! — взорвался Коберский и пошел было к двери, но тут же наткнулся на сочувствующий взгляд Мережко, взял себя в руки. — Сигареты есть?
— Есть, — вынул из кармана плаща пачку Мережко.
— Объяви пятиминутный перекур, — сказал он Жолуду. — И все чтоб на террасу, а то еще на дождь выпрутся. И свет выключить, открыть окна!
— Да, жарковато! — вытирая платком пот со лба, заискивающе посочувствовал Коберскому Мережко.
Они стояли в углу большой террасы, еще не готовой для лета, без стульев и столов, курили. Массовка собралась в другом конце, ее участникам что-то снова горячо объяснял Жолуд.
— Конечно же, во всем виновата спешка, — жаловался Аникей. — Она — наипервейший враг кино. Сроки, сроки поджимают. Ведь если бы шло по-людски, то следовало бы в первый день освоить интерьер, установить свет да отрепетировать все как следует. Ну, снять какой-нибудь проходной кадр. А тут приходится все делать сразу…
— Все будет нормально, — успокоил его Мережко.
— Все, да не все… А тебя не пойму. Ну что ты в этой суете находишь интересного? Первый раз на съемках, что ли?
— Тянет почему-то, может, когда-то и мне придется снимать.
— Не лезь не в свое дело, у тебя профессия спокойнее.
— Может, махнемся? — хитровато прищурился Мережко.
— Нет уж, каждый знай свое. Я, правда, сознаюсь тебе, тоже кое-что задумал, хочу попробовать написать, но свое ставить — избави бог!
— Все вы так говорите, а там напишешь первый сценарий, захочешь второй — и прощай тогда, Мережко. Авторский кинематограф нынче в моде.
— Нет, трудно свою вещь ставить, все равно нужна помощь хорошего сценариста. Характеры, сюжет, диалоги… Сложно, — Он бросил в лужу, кипящую от дождя, сигарету и спросил уже с улыбкой. — Может, подключишься к моей задумке? Закончим картину, поедем куда-нибудь в село или махнем на пустынный берег моря, чтоб тихо было, чтобы никто не мешал и не гнал в шею, да сварганим такой сценарий, а?
— Нужно подумать, никогда в соавторстве не работал, не представляю даже, как это. Один пишет, а другой за пивом бегает, так, что ли?
— Если даже и так, — рассмеялся Коберский, — то все будем делать по очереди.
— А я пива не пью, — погладил себя по животу Мережко.
— А я сценариев не пишу!
Теперь они уже оба весело смеялись, и все оглядывались на них удивленно: только что стояли мрачные, только что Коберский, выйдя из себя, едва не покинул съемочную площадку, а тут такой смех. И у всех как-то сразу же поднялось настроение.
И снова Мережко сидел рядом с Мишульской, наблюдая, как готовится группа и массовка к съемке, как уже в который раз репетируют одну и ту же сцену. Наконец наступило долгожданное…
— Все готовы? — спросил Коберский.
Тишина в ответ обозначала готовность.
— Внимание, мотор!
Какая-то быстрая, юркая девушка, вероятно монтажница, объявив номер дубля, вскинула перед крайним столиком хлопушку, резко хлопнула ею.
— Пошли! — взмахнул рукой Коберский.
Затрещала камера, закивали головами, загалдели за столиками, стали есть и пить; плавно, как бы ниспав откуда-то сверху, заиграла музыка, тихая и мелодичная, поднялись из-за столиков пары и очень естественно, как и в жизни, стали танцевать.
Мишульская, почти не глядя на кадр, внимательно вслушивалась в свои наушники. Но вот глаза вдруг расширились, она вскинула голову и стала сердито всматриваться в тех, кто сидел за одним из столиков.
— Стоп! — скомандовал режиссер, вытер вспотевший лоб и тихо Савостину. — Ну как, ничего?
— По-моему, сносно…
Со стула вскочила Мишульская и гневно спросила у зала:
— Кто за левым столиком, у самого микрофона, чавкает?
Двое ребят и девушка, еще не успевшие дожевать пирожное, закрыли рты, застыли ни живы ни мертвы.
А Мишульская, уже тише, сказала Александру:
— Фу, как может жена жить с мужчиной, который чавкает?
— Они еще не женаты, — презрительно усмехнулся Жолуд.
— А может, это не они, а девушки? — спросил кто-то из осветителей и захохотал.
Мишульская окатила его негодующим взглядом:
— Девушки, во всяком случае, те, что за столом, не могут чавкать. Они вполне современны и интеллигентны.
