Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)
— Все, все вернулись… Даже те, кого никто не ждал…
Бережан нагнулся, поднял вещмешок. Он понимал ее горе, знал, что через минуту-другую женщина заговорит совсем по-иному. Ведь он проделал слишком долгий путь, видел горя больше, чем хозяйка, и окно этого дома было, пожалуй, единственным светом, который манил, звал его. Только здесь его ждали открыто и радостно. Но сейчас радости не было: в дом не вернулся с войны хозяин, друг Бережана…
— Дядя Вася, оставайтесь, — с мольбой проговорил Илюшка.
Бережан пристально посмотрел на паренька, улыбнулся ему своей обычной грустной улыбкой, покосился на Лидию Антоновну. Хозяйка молчала. Гость потоптался в нерешительности: обида у него прошла, осталось только чувство неловкости.
Тут-то и вошел в дом Анатолий Степанович Коротков. Он был в защитном кителе, в диагоналевом галифе и в щегольских хромовых сапогах. Коротков часто бывал в этом доме, но Илюшка не любил его, хотя тот на вид казался спокойным, добродушным человеком. Круглолицый, розовощекий, он всегда ходил с большим кожаным портфелем, от которого дразняще пахло конфетами.
— Бережан? — узнал пришельца Коротков и радостно, широко заулыбался, бросил портфель на подоконник, обнял фронтовика. — Вернулся, живехонек! Рад, очень рад. А я вот иду, вижу — свет, дай, думаю, заверну на огонек… Ну и вообще, Лида теперь у меня работает, вот и заглядываю…
Лидия Антоновна тем временем пошла накрывать на стол.
Коротков рассказывал, что его еще под Москвой контузило, что шесть месяцев пролежал в госпитале, а потом «комиссовали», вернулся на завод…
— Пришел — одни женщины да старики. Трудно, трудно было. Ну, а теперь все наладится, возвращаются люди. Теперь заживем! И мне, может, легче станет, а то — как белка в колесе. Видал, какой портфелина — полон бумаг, — рассмеялся Коротков, раскрыл его, вынул бутылку водки и консервы. — Вот, держи, — передал Лидии Антоновне. — Сегодня премиальные получили, купил на всякий случай…
Но когда хозяйка пригласила за стол, решительно отказался, направился к двери.
— За встречу, — тянул его за рукав Бережан. — Ну?
— Потом как-нибудь, Вася, у нас еще много времени впереди, — извинялся Коротков. — А сейчас не могу, отчеты, всю ночь буду сидеть. На завод вернешься или в другое место метишь?
— Вернусь, — твердо ответил Бережан.
Когда сидели за столом, Илюшка во все глаза смотрел на Бережана, и ему казалось, что тот почти не изменился. Вот только будто стал немного пониже, поседел, да еще военная форма делала его каким-то чужим, мало похожим на того довоенного дядю Васю, каким он запомнился — в потертом коричневом пиджаке с наспех заштопанными пропалинами, в рубашке со змейкой-«молнией».
Лидия Антоновна с грустью думала о том, как эти несколько лет жизни изменили Василия. Лицо, до войны совсем молодое, сейчас стало сероватым, словно в него крепко впиталась пыль пройденных дорог, лоб, казалось, стал ниже — это, конечно, от морщин, раньше их не было…
Бережан тоже нашел Лидию Антоновну изменившейся, постаревшей. И только за столом, робко поглядывая на нее, будто знакомясь заново, подумал, что она, пожалуй, стала еще красивее. Исчезла девичья угловатость, которая до войны так мешала ей, вместо восторженного блеска в глазах появилось какое-то печальное спокойствие.
— Чего тебе идти к чужим? — беря рюмку, сказала Лидия Антоновна. — Оставайся, места хватит.
— За Андрея, пусть земля ему будет пухом, — глухо молвил Бережан, и они выпили.
Лидия Антоновна покосилась на Илюшку, который выпил свою рюмку залпом, с хвастливой бравадой, как пьют обычно юнцы.
— Видал его? — осуждающе сказала. — Да ты хоть закусывай…
— Не хочу, — отмахнулся Илюшка.
— Совсем от рук отбился, — жаловалась Лидия Антоновна. — С седьмого класса школу бросил, баклуши бьет…
Бережан откинулся на спинку стула, вынул сигареты, протянул Илюше:
— Закурим?
— Я ему закурю!
— Да ведь курит он, — сказал Бережан. — Бери, немецкие…
Илюшка впервые при матери взял в рот сигарету. Бережан щелкнул зажигалкой. Мальчишка нагнулся прикурить, но вдруг так и застыл, будто в полупоклоне.
— Можно? — протянул он руку к зажигалке. — Ну, конечно же, моя!
— А где ты ее потерял? — насторожился Бережан.
— Я?.. — смутился Илюшка. — Витьке в карты проиграл…
Бережан помрачнел и задумчиво посмотрел на него.
— Вот-вот, — вздохнула Лидия Антоновна, — карты, а от них и до тюрьмы недалеко.
— А он что — твой дружок? — спросил Бережан.
— Умгу, — кивнул Илюшка.
— Друзья — это те, у кого учатся хорошему, — заметила Лидия Антоновна назидательно.
— Всякое бывает, — вздохнул Бережан.
— А отец в карты играл? — спросил Илюшка.
— Нет, отец в карты никогда не играл, — поспешила ответить Лидия Антоновна. — Дай бог, чтобы и ты в него пошел…
Бережан приподнял голову, прислушался. До его слуха донеслись далекий скрежет и повизгивание металла, затем ухающий, глухой стук, словно по земле били гигантским молотом.
— Ветер переменился, от завода дует…
Конечно, и ему, и Лидии Антоновне в тот вечер думалось, что не такой должна быть эта встреча и вовсе не о том им хотелось говорить… Хозяйка молча убирала со стола, мыла посуду, стелила гостю постель в той самой комнатушке, в которой он часто ночевал и раньше, когда засиживался в гостях допоздна. Бережан с Илюшкой, точь-в-точь как когда-то с Андреем, вышли на крыльцо покурить перед сном…
Ранним утром Бережан, как и когда-то до войны, деловито шагал к заводу, заметно прихрамывая. Все улицы, аллейки и дорожки заводского поселка вливались в широкую, с потрескавшимся асфальтом аллею, ведущую к центральной проходной; так к большой реке стекаются ручейки и маленькие речушки. По этим улочкам и переулкам, дорожкам и аллейкам негустым молчаливым потоком текли к проходной люди. Бережан жадно провожал их взглядом, выискивая знакомых. Мужчин почти не было, преимущественно женщины и подростки. Вот уже не прошли, а пробежали последние — две заспанные девчонки и паренек, на ходу жующий хлеб, — и аллея опустела.
Миновав проходную, Бережан вошел в невысокое здание с облупленным фасадом, открыл дверь с табличкой «Отдел кадров». Коротков будто всю ночь ждал его: быстро встал из-за стола и радостно пошел навстречу.
— Ну как, устроился?
— Устроился.
— У Лиды?
— Пока у нее…
— Хочешь — помогу в общежитие?
Бережан промолчал.
Коротков вынул из сейфа анкету, протянул ему:
— Теперь не отпущу, заполняй!
— Ты бы мне пропуск сначала, анкета подождет.
— Давай, давай, не хитри, знаем мы вас, — засмеялся Коротков, — еще на другой махнешь, люди-то везде нужны, все теперь выгоду ищут. Заполняй.
— Никуда больше идти не собираюсь, — просматривая графы анкеты, ответил Бережан. — И это все писать?
— Все, — похлопал его по плечу Коротков.
Бережан сел за стол, вздохнул, взял ручку. Не разучился ли он выводить буквы? Итак, фамилия, имя, отчество. Он поглядел в окно — и вдруг увидел коренастого мужчину. До чего знакомая лысина! Господи, да это же инженер Вирин!
— Петр Петрович! — распахнув окно, крикнул Бережан.
Через мгновенье Петр Петрович и его товарищи подбежали к управлению и со смехом, с веселыми возгласами вытащили Василия через окно на территорию завода.
— Вы хоть пропуск ему закажите! — кричал вслед Коротков.
Шумно разговаривая, перебивая друг друга, шли мимо строящихся и отстраивающихся здании, мимо бассейна-отстойника, окутанного паром, мимо целой горы помятых танков, привезенных на переплавку. А когда пришли в цеховую конторку, когда вспомнили уже всех общих знакомых, замолчали надолго, усиленно дымя сигаретами. Потом Петр Петрович вдруг спросил:
— Ну, так что, Василий, берешь ремонтную бригаду?
Бережан согласился. Хотелось побыстрее взяться за привычную работу, да и недосуг было отдыхать, ждать, пока окончательно заживут раны.
— На первое время хотя бы человек пять-шесть, — говорил Вирин. — Людей подберешь сам.
— А кто эти ребята? — поинтересовался Бережан.
И тут все рассмеялись.
— В том-то и дело, что на заводе ни одного лишнего. Пойдешь на вокзал, лови там демобилизованных и тащи сюда.
— Вот как? — удивился Бережан.
— А что же ты думал, — смеялся Петр Петрович. — Даем три дня, считай себя в командировке.
В тот же день Бережан пошел на вокзал. Внимательно приглядывался к толпам пассажиров, пока не заметил стайку ребят. Сашка, Илюша и Витя привычно толкались в вокзальной сутолоке, предлагая приезжим маргарин и бритвенные лезвия.
— Маргарин, маргарин, — гундосил Витька, прикрывая грязным носовым платком огромный синяк под глазом.
