Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)
Было это так… Конец смены. Прячется в тумбочку инструмент, хлещет вода в темной, сырой душевой. Сашка лениво, вытираясь застиранным вафельным полотенцем, позевывает и говорит с нарочитой небрежностью:
— Так куда махнем вечером?
— Как куда? В стрелковый кружок, — невозмутимо отвечает Витька.
— Ах, да, — усмехается Сашка и бросает иронический взгляд в тот угол цеха, где Ира убирает стружку со своего станка. — Ну, что ж, стреляй, стреляй!
Засунув руки в карманы, гордый и насмешливый, Сашка подходит к Илюше:
— Как вечерок проведем?
— Сегодня секция туризма, — виновато разводит руками Илюшка.
— И руководит этой секцией Вера? — с подвохом уточняет Мережко.
— Ну да, — отвечает Илюшка, но, уловив насмешку, сердито отворачивается.
— А вы, Василий Николаевич, в какой кружок на вечер? — невинно спрашивает Сашка у Бережана.
— Я, Саша, устал, — кладет ему руку на плечо бригадир. — Я иду спать.
Бережан быстро шагает по скользким от пролитых масел плитам цеха, слегка припадая на раненую ногу. Сашка почти бежит рядом. Коротконогий, коренастый, он кажется даже полноватым, хотя вряд ли в те годы это могло кому-нибудь прийти в голову — паренек не помнил уже, когда досыта ел. Их догоняет Лариса Бойко, очень тоненькая, почти крохотная, востроносая, с печальными, всегда усталыми серыми глазами.
— Товарищ Марешко, — несмело дергает она за рукав Сашу, — вы единственный, кто до сих пор не вступил в общество Красного Креста…
Его фамилию всегда почему-то коверкали, и это очень сердило его.
— Не Марешко, а Мережко, — отрезает он. — И вообще — пошла ты со своим крестом!..
Лариса растерянно моргает глазами.
— А ну, извинись, — беря Сашу за плечо и поворачивая лицом к Ларисе, хмуро говорит Бережан.
Сашка, насупившись, молчит.
— Нет, нет, не надо, — мотает головкой Лариса, — не надо…
И чтобы не увидели в ее глазах слез, быстро отворачивается, мигом скрывается в пролете между станками.
— Зачем обидел девчонку? — строго спрашивает Бережан.
— Ненавижу я этот пол, — небрежно сплевывая, пожимает плечами Сашка. — Все женщины одинаковы, все беды от них.
Бережан даже приостанавливается на миг, но, поняв, что перед ним еще совсем мальчишка, что вспышка грубости — всего лишь мальчишеская бравада, говорит уже мягче:
— Зря ты это, братец. Ей только шестнадцать, сидеть бы за книгами да покусывать карамельки, а она уже по пятому разряду вкалывает, понял? Ну, так ты куда?
Они остановились у выхода из цеха.
— Пойду инспектировать кружки и секции, которые так бессовестно поглотили моих друзей, — вздыхает Сашка.
Секция туризма собиралась в красном уголке. На скамейках сидело человек десять девушек. Илюшка приткнулся на стуле у самой двери. У противоположной стенки, на которой висела карта, стояла с указкой в руке Вера.
— Таким образом, как вы видите, наш первый маршрут будет несложным. Но это только первый…
— Восемь девок, один я… — войдя, шепнул другу Сашка.
Илюшка покосился на него сердито, но промолчал. Скучающе повздыхав, Сашка демонстративно ушел.
Направился к тиру. Но и там долго не задержался. В тире было всего два человека — Ира и Витька. Юденков держал в руках малокалиберный пистолет и напряженно всматривался в конец тоннеля, где над мишенью ярко светила огромная лампочка, прикрытая железным щитком.
— Попробуем? — предложила Ира.
Витька поднял пистолет, прицелился, выстрелил раз, другой, третий…
— Ни одного попадания! — весело констатировала Ира.
— Это потому, что не по живой цели, — сконфуженно оправдывался Витька. — Вот если бы какую ворону или фашиста… Давай возьмем пистолет и постреляем в овраге?
— В овраге можно будет потом, когда хорошо обучишься, обретешь навыки, а пока нельзя, — строго ответила Ира и снова предложила. — Давай еще попробуем.
Сашке, если откровенно, тоже хотелось пострелять, но раз уж отказался записаться в секцию, нужно было держать марку, попроситься теперь мешала гордость.
Он вышел из тира, медленно, как человек, которому некуда было торопиться, побрел по коридору. У пожарной лестницы вдруг снова столкнулся с Ларисой, слегка отшатнулся к стенке, с насмешливой подчеркнутостью уступая ей дорогу. И, когда Лариса уже прошла мимо, бросил вслед:
— Эй, как тебя…
Лариса остановилась.
— Ладно, так и быть, отпускай грехи, давай сюда свою индульгенцию. Вступаю в общество Христа…
— Не Христа, а Красного Креста.
— Давай-давай, не рассусоливай. Сколько платить?
Лариса вынула из кармана жакета стопку билетов, не глядя на Сашку, сказала:
— Три рубля.
Сашка с форсом вынул новенькую красную тридцатку.
— У меня нет сдачи, — заморгала глазами Лариса.
— Потом отдашь.
— А мы можем по пути разменять.
Когда миновали проходную и пошли по аллейке сквера, Саша спросил:
— А ты, кроме своего Христа, какому-нибудь кружку поклоняешься — туризму там или стрельбе?
— Я в духовом оркестре.
— Где-э-э?
— Я очень люблю музыку.
— Как же ты с такими легкими, — окинул ее хрупкую фигурку, — умудряешься дуть?
— А я не дую, я на барабане.
— А-а-а…
— Наш оркестр постепенно перерастет в симфонический. Когда завод разбогатеет — купим инструменты. Я, вообще-то, люблю скрипку. Ну, а пока на барабане….
Саша критически оглядел ее, остановил взгляд на брезентовых потертых туфлях.
— Что же это ты, по пятому вкалываешь, а туфли не можешь купить?
— Я купила, — торопливо оправдывалась Лариса, — даже две пары купила… своим братьям. Они у меня маленькие еще, один другому каши не подаст.
— Понятно, — неопределенно протянул Саша, а затем со вздохом и наигранно-скучающей миной спросил: — Ну так что, может, тебя домой проводить?
— Если тебе хочется…
— Хочется или не хочется — не в этом дело. Просто такой закон. Пошли!
— А ты мне вначале показался таким грубым, — с улыбкой сказала Лариса, — а на самом деле ты…
— Что — я? — краснея, нахмурился Саша.
— Ничего, с тобой и ходить бы можно…
Сашка еще больше покраснел: вот так тихоня — пигалица!..
На завод возвращались фронтовики, эвакуированные, и теперь уже не хватало станков. Старые, вывезенные во время войны на Урал, в Сибирь, остались там навсегда, завод получил часть трофейных, немецких, но их было недостаточно, чтобы цеха работали на полную мощность. Как-то Бережан сказал:
— Есть на свалке несколько станин «фиатов». Наша с вами задача, ребятки, собрать их, в кратчайший срок наладить и ввести в строй.
Работали и после смены, иногда по двенадцать-четырнадцать часов, к ремонтной бригаде подключилось еще человек двадцать комсомольцев. Рылись на свалках, в вагонах с металлоломом, выискивали нужные части, детали… Когда недели через две первый «фиат» был готов, Вера выпустила в их честь «молнию»: «Слава бригаде ремонтников!» Дальше перечислялись их имена. Ребята ходили страшно гордые и, косясь на «молнию», где крупными красными буквами были выведены их фамилии, немного стеснялись внезапно обрушившейся на них славы.
В цех из заводской конторы забежала Лидия Антоновна, сказала Бережану:
— Талант у тебя, Вася. Из таких бездельников и архаровцев сделать людей! Талант, ей-богу…
А когда они смонтировали второй «фиат», местный комитет выдал им в награду по шевиотовому костюму. На толкучке такие стоили не меньше трех тысяч. Получили ребята их в пятницу, а в субботу решили сходить в театр. Пригласили и Бережана с Лидией Антоновной.
Та пятница запомнилась Саше Мережко еще и потому, что в тот день он потратил почти все деньги, которые долго откладывал на костюм. Поскольку костюм теперь был не нужен (спасибо месткому!), он пошел сразу же после работы на толкучку и купил себе толстую тетрадь и новенькую авторучку (уже тогда он тайно пописывал стихи). Тетрадь была в какой-то лакированной обложке, в которую можно было глядеться, как в зеркало, заграничная, пахло от нее чем-то приторно-сладким. Потом, когда Александр Мережко вспоминал эти первые свои слабые вещи, сразу же ощущал и тот неулетучившийся из памяти с годами запах. Побродив по барахолке и купив еще кое-какие мелочи, Сашка вдруг увидел босоножки — заморские, на высоченном каблуке. Купил сразу, не раздумывая, и подарил их Ларисе.
Растерянная девушка долго отказывалась, но все же согласилась примерить. Босоножки оказались велики на нее, пришлось натолкать в носки пакли. А как преобразилась в них Лариса! И ростом стала выше, и будто взрослее. А ноги — никогда потом Саша не видел таких красивых ног! Смущенная, раскрасневшаяся, не очень уверенно передвигаясь по некрашеным доскам пола красного уголка, где они тайком остались после работы, Лариса говорила:
