Пханишварнатх Рену - Заведение
И, наверно, в последнюю минуту… в последнюю минуту он вспомнил о ней. В то утро, зайдя к нему в изолятор, она в шутку решила привязать его к кровати его же собственным ремнем, потому что тюремный врач прописал ему полный покой. Не слушая её, Рамакант нервно расхаживал из угла в угол. Когда она сказала ему о своем намерении, он, вспыхнув, будто отрезал: «Привязать? Так вот, запомни: Рамакант не признает никаких оков, кто бы ни накладывал их — власти или женщина! Не признает и никогда не признает!» Она обиделась и выпалила: «Не признает — погибнет!»
Вот потому‑то, наверно, в свой смертный час он мысленно обратился к ней: «Все равно оков я не признаю!»
Что ещё мог сказать Рамакант в последнюю минуту? О чем мог подумать?..
Когда заведующая узнала о её отношениях с Рамакантом, как молодо блеснули её голубые глаза! Старуха крепко ухватила Бэлу за руку:
— Девочка! Ты правду говоришь мне? Ведь ты не имела отношения к побегу? Ты просто любила его, правда? Ради себя, своего счастья любила его. А вот полиция не верит… Ведь между вами ничего не было, правда?
— Нет, нет!
— Бэла, девочка! Мне очень жаль, но… тебе придется покинуть общежитие. Теперь всем этим будут заниматься полиция и закон. Мне очень жаль, и все же… я не могу допустить, чтобы тень пала на общежитие…
Той же ночью она ушла. Вместе с нею общежитие покинули четыре её подруги — в знак солидарности.
Беглянок приютила вдова Муния, единственным достоянием которой была старая развалюха в квартале Макхния-Куан.
Потом начались допросы, обыски, ежедневные ночные визиты. Являлись обычно в глухую полночь или на рассвете. Каждую ночь — допрос.
— Если опять явитесь ночью, дверь не откроем, — наконец, потеряв терпение, твердо сказала Фатима. — Арестуйте меня, если хотите, я согласна. Но каждую ночь видеть ваши рожи… нет уж, увольте.
На третий день их навестила какая‑то незнакомая дама.
— Ки котхай эго панчоконьяра? — весело спросила она по–бенгальски. — Где тут бесстрашная пятерка?
Это была Рамала Банерджи — их незабвенная тетя Рамала.
Выслушав сбивчивый рассказ девушек, Рамала улыбнулась.
— Коно бхойо нэи, — произнесла она уверенно. — Нечего бояться.
Рамала сразу решила все их проблемы.
Ютхику и Фатиму она сумела снова определить на курсы, для остальных такой возможности не представилось, и они втроём — Сарасвати Дэви, Айша и Бэла Гупта — продолжали снимать половину землянки, в которой жила бедная вдова Муния со своей дочкой Рамратией. Единственное, что смогла сделать для них Рамала Банерджи, — добилась в «Центре рукоделия и ремесел» ссуды в полторы тысячи рупий на приобретение разного материала: теперь им было из чего плести циновки, шить скатерти, вязать свитеры…
…Прошло немного времени, и Рамала, весёлая как обычно, принесла им ещё одну приятную весть:
— Ну, Бэла, готовься. Подыскала для тебя подходящее место. В городе создается «Ассоциация работающих женщин». Дел предстоит немало.
И стала Бэла заведовать общежитием, получая за свои труды полторы сотни рупий в месяц. Так на этой должности она и осталась, за эти годы ей не прибавили ни одной аны. Впрочем, она никогда и не просила об этом.
Подопечных у тети Рамалы Банерджи становилось все больше: кроме их пятерки, ещё и Снехлата, Шивани, Олив–Ливая, мисс Барла, Канчанлата, Барула. Теперь тетя Рамала в шутку называла их «Экадоши шонгхо» — «Союз одиннадцати».
Ютхика как‑то написала Бэле из Джамшедпура — письмо пришло вскоре после кончины тети Рамалы, — что у неё не хватает слов, чтобы выразить благодарность и признательность тетушке за все сделанное для их центра и лично для неё. Она бесконечно благодарна всевышнему, ниспославшему ей такую судьбу. «В своем предшествующем рождении я совершила, наверно, нечто благое — впервые в жизни я чувствую себя вполне счастливой».
…А что остается Бэле? Всю жизнь только завидовать другим?
Сегодня уехала Аннапурна. Бэла не проливала слез, не суетилась у колёс велорикши. Она проводила Аннапурну долгим взглядом, прячась от посторонних глаз в глубине комнаты.
XI
Удивительная это пара — сестры–близнецы Анджу и Манджу.
Даже в числе дальних родственников госпожи Ананд они не значатся, однако она всех уверяет, будто они — дочери её покойного дяди. Госпожа Ананд привезла их из Кхарагпура, устроила в женский колледж Паталипутры и, несмотря на возражения Бэлы, добилась того, чтобы их поместили в общежитие для женщин–работниц.
Секрет такого необычайного расположения госпожи Ананд заключался в том, что сестры при случае всегда могли развлечь её гостей: они исполняли популярные песенки из кинофильмов й лихо отплясывали новомодные танцы.
Конечно, в их исполнении знаток мог найти немало погрешностей. Однако, несмотря на юные годы, у сестер были такие пышные формы, что при одном лишь появлении их на сцене публика начинала бесноваться. Коронным их номером считался танец рыбачек, когда сестры принимались изображать, какие чувства испытывают жены рыбаков, в такт музыке перебирая пойманную рыбу, публика млела от восторга, а у таких, как мистер Ананд, торчком вставали остатки волос на лысой голове. Конечно, только сами исполнительницы могли ответить на вопрос, в каких это краях женщины с таким восторгом берут в руки скользкое тело рыбин, однако зрители в Банкипуре подобным вопросом не задавались, и танец неизменно вызывал бурю аплодисментов. Страсти до того накалялись, что во время перерыва женщины требовали двойную порцию мороженого…
По этой причине в колледже сестрам дали клички: одну нарекли Анджан, другую — Манджан, что в переводе с хинди означает «губная помада» и «зубная паста». А сокращенно — Анджу и Манджу.
«Если бы не я, — с гордостью говорила госпожа Ананд, — наша публика давно бы уж прибрала их к рукам…»
В общежитии сестры занимали комнату номер два. Жили тихо, никому не мешали и в разговор ни с кем не вступали. Но стоило появиться мужчине, сестры тотчас начинали прихорашиваться и кокетничать. Завидев же мистера Ананда, они дружно ахали и закатывали глаза… Соседки по общежитию заметили, что в последние дни сестры о чем‑то усиленно шепчутся с Гаури и их почему‑то перестал навещать личный секретарь госпожи Ананд — ну, тот самый, длинный, как глиста, бенгалец — Сукхмай Гхош.
А Сукхмаю в эти дни было не до сестер: в нем заговорил несостоявшийся человек искусства. Он долго вынашивал свой план и наконец, решившись, отправился к госпоже Ананд. Однако, представ пред её очи, Гхош вдруг заколебался. Он переминался с ноги на ногу, скреб в затылке и беспрерывно кашлял, будто прочищая горло.
— Что тебе, Гхош? — оторвавшись от бумаг, подняла голову госпожа Ананд.
Лицо у госпожи Ананд серьезное, и она называет его по имени — Гхош, а не Гусь, как обычно. Это хорошая примета!
— Да тут вот… просьба у меня…
— Разве я не говорила тебе, нужно прошение…
— Нет, я не о том… Совсем другое дело…
Оказалось, Сукхмай Гхош придумал новый танец, «Жена и муж» называется. Он же написал и музыку к танцу. А просил он госпожу Ананд только об одном — чтобы танец исполнили её любимицы Анджу и Манджу. Он умоляет госпожу разрешить им… В знак благодарности он сделает все, что ни прикажет госпожа. Всю жизнь готов исполнять любые се желания.
Госпожа Ананд лукаво грозит ему пальчиком:
— Ах ты старый проказник! Оказывается, ты ещё и музыкант?.. Ну, старый плут! Значит, Анджу будет жена, а ты — муж?
— Нет, не я. Мужем будет Манджу… Я только буду ставить танец… Тут на днях, когда Бэла сказала: «Хватит заниматься пустяками», у меня как раз и родилась эта мысль.
— Ну ладно, рассказывай, что там у тебя за танец. Если получится, покажем на День республики — двадцать шестого января… Давай, я слушаю.
В жизни Сукхмая редко выпадали такие счастливые минуты. Заговорила глубоко сокрытая в его тощем теле душа поэта. Казалось, весь он прямо лучился.
— Вы только представьте, — вдохновенно начал он, — на сцене темно — глаз выколи. Только где‑то в самом верху робко мерцает одинокая звёздочка. Тишина… Потом… потом откуда‑то издалека доносится пение петуха… И снова все тихо… Потом голос кокиля, шум крыльев — все это я сам буду изображать… Тихонько вступает оркестр… Сноп света освещает спящую…
— Так где же все‑таки она спит?
— Как где? У себя дома.
— Ну и что дальше?
— Дальше? А дальше вот что… Девушка потягивается и просыпается… И все это под музыку… Потом я играю на свирели «Не ходи ты, Радха, в одиночку» — сначала тихотихо, будто издалека… Потом…
— Сколько ж у тебя этих «потом» будет, Гусь ты Лапчатый? — задорно смеется госпожа Ананд. — Ну ладно, продолжай. Что петом?
— Потом музыка обрывается, На экране, его поставят в глубине сцены, появляется изображение Гималаев. На сцену выбегают трое, среди них одна девушка. Сцену заливает яркий свет… Один из трех — это муж — поет: «Проснись, проснись, просни–и-ись, родна–а-я, все светло–о-о кру–у-уго–о-м!» Потом…
