Пханишварнатх Рену - Заведение
— Делай так, как сказал мистер Ананд.
— А вы… разве вам?
— Что — мне?
— Да для вас я… Впрочем, ладно, пока пусть все остается как есть. После расскажу.
— Что же все‑таки ты для меня?
— Ничего, дорогая, ровным счетом ничего!.. Есть тут одно дельце.
— Какое же?
— А вот какое… Из разговора некоторых влиятельных лиц я понял: одними певичками уже не обойтись, нужен свежий товар. Это пункт первый… Пункт второй — товар надо доставлять только через К. Чаттерджи, так как адреса знает только он.
— Учтите, весь вопрос в том, мой дорогой Баге, как нам заполучить этот товар сейчас, — — спокойно произносит госпожа Ананд.
— Зачем сейчас? Хотя бы дней через пять. Но товар, однако, требуется только первосортный.
— А те, кого ты подобрал, они не сбегут? Калькутта ведь не за горами.
— Сбегут? Куда? Некуда им, бедняжкам, бежать.
— Смотри у меня, держи ухо востро!
— Об этом Баге говорить не надо.
— Меня тут не будет. Я на несколько дней еду в Дели. Поступай как считаешь нужным. Только прежде чем что‑нибудь предпринять, непременно поставь в известность Ананда.
— Сегодня в общежитии… ну, в том, что основали марвари[48],.. прием у них будет. Правда, у них не разживешься, все угощение — сухая лепёшка да винегрет. А мне б мясца… Кусочек поаппетитней.
Смотри как расхрабрился, хлебнув японского саке! А может, охмелел от предчувствия барыша?.. Баге, не мигая, смотрит на неё долгим просящим взглядом. Взгляд его красноречивее всяких слов говорит, что за «кусочек» жаждет он заполучить. Она вспыхивает, как девчонка. Потом, будто проглотив что‑то жёсткое, тихо произносит:
— Ты не знаешь Ананда, Баге!
— В компании, куда меня занесло сегодня, оказался известный тебе Ди–сахиб, — словно не слыша её, говорит Баге. — Он был в хорошем настроении и высказал одну любопытную мысль. Кастеизм, сказал он, будет процветать пышным цветом, какая бы партия ни пришла к власти. А фаворитизм — кому по силам искоренить его? Непотизм?[49] Непотизм тоже будет стоять неколебимо, как скала… И поста окружного коллектора[50] будет добиваться любой из видных политических деятелей… А нам ради чего убиваться? Блюди закон и ничего не бойся. Торжество правды? Такого в жизни не бывает. Поэтому и написали на гербе: «Сатьямева джаяте». Написали и повесили на видном месте — напоказ! Целый забор букв, а в этом заборе столько щелей, при желании…
— Эге, куда это они? Взгляни‑ка, Баге, на ловца, как говорят… Не успел ты досказать, они тут как тут — целая партия товара. И все как на подбор!
Первой в кабинет входит Кунти. Склонившись перед госпожой Ананд в смиренном поклоне, она касается рукою её ступней: пыль со ступней учителя, по поверью, просветляет зрение и разум. Остальные следуют её примеру.
— К ногам вашим припадаю, дорогая наша мэм–сахиб, — привычной скороговоркой сыплет Шарда Кумари, касаясь её ног.
Только Вибхавти стоит в сторонке. Сложив ладони лодочкой, она приветствует госпожу Ананд лёгким наклоном головы. Госпожа Ананд бросает на девушку косой взгляд… Вон как зазнается: одевается только в домотканое, как завещано! Чистоплюйка!..
Откуда госпоже Ананд знать, что Вибхавти с самых малых лет учили: каждого встречного–поперечного глубоким поклоном приветствовать не следует.
— С просьбою мы к вам, мэм–сахиб, — заговорила наконец Кунти. — Помощи вашей просим, мэм–сахиб. Трудно нам без чапраси[51]. Старуха Муния — привратница, ей от ворот отойти нельзя. Рамратия обслуживает только младшую мэм-сахиб, ни на шаг от неё не отходит… Это первая наша просьба… А другая наша просьба вот какая. На втором этаже живёт одна дама… не помню уж, как её звать… Она, конечно, ученая, но кто ей дал право смотреть на нас как на людей второго сорта?.. Вот Гаури Дэви, например, она из касты брахманов, а та дама говорит ей: ты из хариджан. По какому такому праву, спрашивается?.. И ещё младшая мэм–сахиб не разрешает выходить в город. Рукмини, например, только из‑за этого бросила курсы и вернулась домой. Остальным тоже впору разбегаться: глядишь, и впрямь удерем кто куда. Хуже чем в тюрьме!.. Не даёт разрешения — и все тут. Девушкам с самого первого дня хочется город посмотреть. А она говорит: «Вам за что платят тридцать рупий? За то, чтоб вы по городу разгуливали?» Скажем, тебе к врачу надо, госпожа Чако все равно направляет к младшей мэм–сахиб, а её проси не проси — все равно не разрешит.
— You see how dissatisfied they with our matron[52], — вполголоса произносит госпожа Ананд, обращаясь к Баге.
Не отвечая ей, Баге оценивающим взглядом рассматривает жалобщицу сквозь черные стекла своих очков. Ничего не скажешь, товар что надо.
Оглядев каждую просительницу, черные очки снова бесстрастно взирают на госпожу Ананд.
— Хорошо, девушки, — произносит наконец госпожа Ананд. — Я поговорю с вашим врачом, госпожой Чако. Чапраси вы тоже получите.
Кунти Дэви восторженно всплескивает руками и тотчас же молитвенно складывает ладони лодочкой.
— После таких слов и уходить не хочется, мэм–сахиб! — восклицает Кунти. — Я не доносчица, но молчать больше не могу. Если младшая мэм–сахиб будет относиться к нам по-прежнему, я и сорваться могу — выложу ей все как есть! С нами даже разговаривать не хочет. И все её подпевалы такие же. Вон Рамратия исподтишка науськивает нас друг на дружку. А Муния — того хлеще: шаг сделаешь — плати. Не заплатишь — тебе же хуже будет.
— Ладно, девушки, сегодня же вечером приеду к вам и сама во всем разберусь.
Униженно кланяясь, просительницы выходят из кабинета.
— Ну, что скажете, мистер Баге? — не скрывая радости, спрашивает госпожа Ананд. — Где же вы, Баге?
— Как всегда, у ваших ног! Готов побиться об заклад, на Гаури положит глаз Ди–сахиб.
— А тебе которая по вкусу? Может, та, что в шальварах и во всем домотканом?
— Ради бога, не спрашивайте меня об этом!
— Но почему же?
— Хотя бы потому, что… я знаю Ананда.
Она сразу догадывается, на что намекает Баге в эту минуту… Но неужели ему не понравилась ни одна из них? Любопытно!
— Может, вечером поужинаем вместе? — вкрадчиво спрашивает она.
Баге едва не подпрыгивает от радости: наконец‑то! Ужин будет совсем не вегетарианский!
Уже под вечер госпожа Ананд заезжает в общежитие.
— Дорогая Бэла, я только что встречалась с госпожой Чако, обсуждали с ней проблемы наших курсов… Не понимаю, зачем тебе трепать нервы из‑за этих взбалмошных Девчонок? Хотят в город — пусть идут. И разрешение пусть дают те, кто отвечает за их здоровье. Нам‑то какое дело?
— Но ведь живут они в нашем общежитии. А по уставу общежития, если проживающие в нем хотят отлучиться, они Должны получить письменное разрешение и, вернувшись, представить справку из учреждения, которое посещали. По уставу…
Госпожу Ананд даже передергивает от злости.
— Заладила свое — устав, по уставу! Тебе‑то какой прок, если ты со своим уставом держишь их все равно как за решеткой? Ладно, сейчас ты следишь за ними, а что будет, когда они окончат курсы и разъедутся? Там ведь никто не запретит им валяться с каждым захудалым чиновником из блока развития. Или, может, ты следом за ними отправишься — блюсти и там их нравственность?
…Ах вот оно что! Вон как заговорила госпожа Ананд!
— Потому‑то я с самого начала и возражала против их вселения, — спокойно произнесла Бэла.
Слова Бэлы были последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства.
— Оттого, что ты возражала или я возражаю, ничего не изменится! — почти выкрикивает госпожа Ананд, но тут же берет себя в руки. — Вызови сюда Анджу и Манджу, пожалуйста… А впрочем, не надо. — И госпожа Ананд стремительно направляется к выходу. В дверях поворачивается. — Ты берёшь на себя heavy responsibility[53], дорогая, — четко выговаривая каждое слово, произносит она. — Так будь же готова нести её. Твоя тетушка Рамала при жизни всегда выгораживала тебя, теперь защитников у тебя нет, и я потребую с тебя полной мерой. Если же ты, моя дорогая Бэла, вздумаешь увильнуть от ответственности, я загоню тебя на край света!
…И про себя добавляет: «В самую преисподнюю!»
XII
Ребятишки из переулка точно взбесились.
Обитатели соседних домов давно уже перестали испытывать страх и почтение перед «Кхагра–манзилом» — с тех самых пор, как в прежней резиденции князя обосновались женское общежитие и разные центры. Правда, к женщинам, которые поселились здесь, ребятишки относились уважительно, но вдруг в один день все переменилось: дразнятся, никому прохода не дают.
— Теперь в переулке даже днём показаться страшно, — прямо с порога сообщает Рева Варма. — Парнишка, торгующий бири, такое отмочил!
— И пожаловаться некому, — сердито подхватывает ученая дама Рама Нигам. — К сестрице Бэле хоть не обращайся: в одно ухо влетает, в другое вылетает… Один чертенок царапнул мне руку, ну прямо как обезьяна, и был таков. Сипра, у тебя йод найдётся?
