Тамми Юрваллайнен - Крутые повороты
— Будьте счастливы! Крепитесь, крепитесь!
Капитан участливо помахал им рукой. Матрос крепко обнял ребят. Пароход ушел, издав прощальный гудок. Вскоре подошла и баржа. Отец ждал детей на палубе. А они наперебой рассказывали отцу про свои приключения и показывали подаренную еду. Потом все трое спустились в трюм, где отец не спеша поел каши и с удовольствием попил еще горячего чая. Половину еды он оставил на завтра, бережно закрыв ее рубашкой. Эта еда и этот случай во многом помогли детям и отцу выстоять в самое тяжелое время на барже.
А положение было тяжелым. На барже стали умирать люди — то ли от болезней, то ли от голода. Как-то выйдя рано утром на палубу, Сергей увидел недалеко от их нар мужчину, на глазах которого были пятаки. А у самого трапа лежала женщина, покрытая белой простыней. С ужасом Сергей выскочил прямо на палубу. Мертвых выносили с баржи утром на очередной остановке. Родным хоронить умершего не разрешалось. Они с плачем провожали его на берегу. Трупы укладывали на поджидавшие телеги, увозили и хоронили на небольших сельских кладбищах. А баржа следовала дальше, не задерживаясь.
К концу второй недели пути продвигаться стали быстрее, почти не останавливаясь. Миновали Белое озеро, города Белозерск и Кириллов, Кубенское озеро.
Наконец-то прибыли на конечный пункт следования — в город Сокол. Люди не верили, что их мытарствам на этой ужасной барже пришел конец. Вид выходящих из баржи толпы людей был удручающим. Одни с радостью на лице, другие со слезами ступали на твердую землю; с горечью об умерших близких молча плелись по улице; третьи, поддерживая больных и немощных, с тревогой разглядывали незнакомый город. Лишь ребятишки пытались резвиться, но и они вскоре утихомирились.
Забота об эвакуированных в городе была оперативной и хорошо отлаженной. Людей быстро рассредоточили по разным пунктам приема. Группу, в которой оказалась и семья Мугандиных, направили в санпропускник. Здесь люди раздевались, верхнюю одежду сдавали приемщикам и получали номерок, нижнее белье и рубашки бросали в общую кучу. Это белье в дальнейшем сжигалось. Затем проходили в банное отделение, где каждому выдавались кусок мыла и мочалка. Парились, мылись долго и тщательно. Выходили из помывочного отделения через другую дверь в помещение для одевания, унося с собой остатки мыла и мочалку. Здесь каждому давали полотенце, новые майку, кальсоны и рубашку, стараясь учесть возрастные особенности. В последнем помещении возвращали верхнюю одежду, обувь и принесенную с собой домашнюю утварь. Верхняя одежда была теплой, даже обжигающей, пропахшая хлоркой. После санпропускника шли в столовую. Накормили обильно и сытно. Немного еды разрешалось взять с собой. К вечеру Сергей с отцом и братом уже были на вокзале, а вскоре садились в поезд Москва — Архангельск.
В поезде специальный проводник распределял эвакуированных по пунктам проживания, стараясь учесть и пожелания людей. Миновали много больших станций, но отец Сергея почему-то стремился уехать подальше и на тихую небольшую станцию. Вышли уже под утро на станции Фоминская Архангельской области.
У станции стояло несколько подвод для доставки людей по разным деревням. На одну из подвод распределили две семьи: Мугандиных и Рязановых. Эта подвода направлялась в деревню Погост, расположенную в пяти километрах от станции. Дорога сначала виляла среди полей, затем углублялась в лес и уже перед самой деревней вновь шла полями. Расположили приезжих в одной большой крестьянской избе. В избе жили проворная старушка лет шестидесяти и ее сын около тридцати лет. Сын был здоровенным мужчиной с небольшой рыжей бородкой, усами и копной непослушных волос на голове. У Сергея почему-то сразу мелькнула мысль: «А почему он не в армии?» Лишь позднее узнал, да и увидел, что он был немного придурковатым. До приезда «гостей» жила эта семья привольно в добротной просторной избе. Из сеней налево был вход в избу, направо — в большой сеновал. У них была своя корова и большой запас сена.
С первых же минут приезда отношения между приезжими и хозяевами сложились недружелюбными, молчаливыми. Ни здравствуй, ни прощай, на все вопросы ответы сквозь зубы: да или нет. Вскоре постояльцы смирились с этим, понимая, что они являются обузой, помехой для хозяев.
Хозяева и семья Мугандиных расположились в большой комнате. Здесь стояла высокая никелированная кровать, на которой спала хозяйка. У другой стены была широкая кушетка для сына хозяйки. Между кроватью и кушеткой свободно разместились большой обеденный и маленький хозяйственный столы. Вдоль передней стены была широкая лавка. В красном углу расположены образа с небольшой лампадкой. Шкаф для посуды и два табурета завершали обстановку в этой комнате.
Приезжие в большой комнате расположились более скромно. У входа в правом углу стояла большая печь. Лежанка этой печи служила местом пребывания и отдыха для отца. Слева у входа располагался хозяйственный угол, отгороженный от комнаты небольшой перегородкой. Здесь размещались рукомойник, бочка с водой, вешалка для рабочей одежды, разный хозяйственный инвентарь. В этом углу немножко «поприбирали», установили нары, набросили на них разного тряпья — и кровать для Мити и Сергея готова. Здесь и спите, и сидите, и ешьте, и пейте, и играйте, и разговаривайте… Вообщем, все удобства. Правда, постоянное хлопанье дверей, умывание, сквозняк из сеней несколько портили удобства, но это пустяки, главное — крыша над головой.
Семье Рязановых полностью выделили маленькую комнату. Здесь была нормальная обстановка, тепло, уютно, уединенно. Семья небольшая: мать — Настасья Егоровна и сын — Аркашка. Матери было около сорока пяти, она была грузной женщиной с толстыми распухшими ногами, тяжело больна. Ухудшение здоровья сказывалось и на ее характере: мало разговаривала, постоянно от нее только и слышны были охи да вздохи. Но физически крепилась: старалась больше ходить, быть на улице, стряпать у печи, стирать. Аркашке исполнилось девять лет. Он был шустрым, любознательным и общительным парнишкой, стремился быть всегда в компании с Митей и Сергеем.
Осень. Начало сентября. Стоят теплые дни. Пора сбора урожая. В деревне почти не видно пожилых мужчин и молодых здоровых парней. На уборку хорошего урожая вышли все кто мог: женщины, старики, дети. Каждому находилось дело. Мугандины и Рязановы в полном составе до конца сентября работали в колхозе, в основном на уборке урожая. За работу отцу привезли мешок картошки, немного капусты и свеклы, Настасье Егоровне — полмешка картошки, немного морковки и свеклы. На первых порах это было большим подспорьем в рационе семей. Продажа продуктов стала нормированной. Детям выделяли четыреста, взрослым — пятьсот граммов хлеба в день, немного крупы, соли и чая. Это все! Остальное? Получали продукты в местном магазине.
В свободное время Митя, Сергей и Аркашка больше старались быть в лесу. Здесь еще можно было найти ягоды: чернику, бруснику, клюкву, морошку. Удивительно много было грибов, в основном для соления. Но дети грибов не собирали, некому их было готовить.
Только в конце сентября начались занятия в школе-четырехлетке. Сергей пошел в четвертый класс, Аркашка — во второй. У Сергея с Аркашкой были общие интересы, связанные со школой. Вместе готовили уроки в Аркашкиной комнате, обсуждали события в школе, разбирались с задачами, спорили. Труднее приходилось Мите. Он не учился, не имел постоянной работы, привязанности к какому-либо делу. Изредка чинил обувь местным жителям, но заказов было столь мало, что большую часть времени просто бездельничал.
В середине октября отец нанялся рабочим на станцию. Появился постоянный заработок. К тому же на станции иногда удавалось что-нибудь перекупить из продуктов. Одно плохо — далеко ходить, да и работа тяжелая. У рабочих станции была столовая, где один раз в день их хоть скромно, но кормили.
В общем, в первое время жизнь в деревне была сносной. Настасья Егоровна из скромных запасов постоянно старалась для всех варить борщ или кашу, заваривать чай из каких-то листьев. Картошку варили только в «мундирах», лишь для супа осторожно соскабливали кожуру. Но в середине ноября с наступлением зимы положение постояльцев стало тяжелым. Настасья Егоровна совсем слегла и почти не вставала с постели. Аркашка как мог кормил мать с ложечки прямо в постели. Продукты все кончились, как их ни экономили. Иногда по два-три дня ничего не ели. Митя и Сергей забирались на печь и в трещинках между кирпичами выковыривали зернышки ржи, оставшиеся после сушки ржи на печи, и съедали их. Отец стал часто болеть. Иногда на одну-две ночи оставался ночевать на станции у знакомых рабочих, так как не в состоянии был дойти до дому. Однажды целую неделю пролежал в станционной больнице.
Приходя с работы домой, отец обычно приносил в трехлитровом бидончике суп из столовой. В воскресенье или во время болезни отца за супом на станцию ходили по очереди Митя и Сергей. На станцию обычно приходили засветло, но обратно возвращались уже в темноте. Идти было холодно и страшно, особенно лесом. Митя плохо различал обратную дорогу, скользил как корова на льду, падал и приходил часто домой уже с пустым ведерком. Бидончик с супом сразу же ставили в еще неостывшую печь. Затем Митя, Сергей и Аркашка с жадностью набрасывались на чуть подогретый, а иногда и совсем холодный суп.
