Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари

Скарлетт резко повернулась к Бобу, который возвышался над ней на целую голову, и смерила его свирепым взглядом:

– Иными словами, пусть меня лапают престарелые свиньи, которые приходят в твою дерьмовую забегаловку? А я тем временем должна молчать в тряпочку, чтобы ты вдруг не потерял двадцать баксов выручки? Я правильно тебя поняла?

Боб, который в душе был неплохим парнем и имел дочь, которой тогда было восемнадцать или девятнадцать, вздохнул.

– Конечно нет, но почему именно с тобой всегда случаются неприятности? Может, если бы ты вела себя не так… буйно…

– Буйно?! Значит, на меня напали, и я еще виновата!

– Я не это имею в виду, – пробормотал Боб. – Послушай, в следующий раз просто позови другую официантку, пусть она обслужит столик вместо тебя. Больше не бросайся на клиентов с кулаками, договорились?

– Нет.

– Что значит «нет»?

Скарлетт развязала фартук, сорвала с головы шапочку и швырнула их на пол.

– Я ухожу! Ищи другую дуру, которая будет развлекать извращенцев в твоем борделе.

– Не веди себя как ребенок, Скарлетт. Тебе нужна эта работа, – спокойно сказал Боб. – И пора бы уже научиться принимать критику.

Улыбнувшись, Скарлетт сняла жакет, который я накинула ей на плечи, и протянула мне, словно не игнорировала меня с самого начала этого разговора.

– Ты прекрасно знаешь, что я с моим, как ты выражаешься, «буйством» поднимаю тебе выручку, – сказала она, на глазах у растерявшегося Боба расстегнула форменную блузку, сняла через голову и гневным движением швырнула на пол. – Ты не доплачиваешь мне якобы потому, что позволяешь петь здесь по средам, но в те вечера, когда я выступаю, у тебя отбоя от посетителей нет. Поэтому к черту тебя, Боб! Ты мне не нужен! А эта дурацкая работа тоже!

Красная юбка упала к ее ногам.

– Это я тебе нужна, – заключила Скарлетт. – И однажды ты пожалеешь, что так со мной обошелся.

Скрестив руки на груди, она стояла на парковке с видом воплощенного высокомерия, хотя осталась только в простых фиолетовых трусиках (такие можно найти в «Волмарте» по пять долларов за упаковку) и в черном кружевном лифчике, который с ними совершенно не сочетался. С тех пор, как мы виделись в последний раз, у Скарлетт появилось несколько новых татуировок.

Боб несколько секунд не двигался, потом молча наклонился, собрал одежду и, сгорбившись больше обычного, скрылся за металлической дверью.

Я снова накинула Скарлетт на плечи свой жакет.

– Сумасшедшая! Ведь и правда простудишься.

– Возвращайся к маме и Эшли, – сказала она с каменным лицом. – Жакет я тебе завтра верну.

– Сходи за своей одеждой. Не пойдешь же ты домой полуголая!

– Ноги моей не будет в этой паршивой забегаловке.

– Тогда я схожу. Ты только скажи, где лежат твои вещи, – вздохнула я.

Скарлет колебалась – видимо, пыталась решить, не обесценится ли ее поступок, если она отправит меня за своими вещами. Однако материальный аспект никто не отменял. Следуя инструкциям Скарлетт, я забрала из служебного шкафчика ее одежду и сумочку и, пользуясь случаем, предупредила маму с Эшли, что ужин отменяется. Мама была вне себя.

– Скарлетт снова умудрилась все испортить! А я так хотела яблочный пирог!

– Давайте мы с вами съедим десерт, а потом я отвезу вас домой, – любезно предложила Эшли, обращаясь к маме. – Я не тороплюсь.

Через десять минут мы со Скарлетт сидели в машине с работающей на полную мощность печкой.

– Мама домой не идет? – спросила Скарлетт.

– Эшли ее отвезет.

Потом произошло кое-что из ряда вон выходящее: Скарлетт разрыдалась. Я похолодела, увидев, что она потеряла самообладание, потому что с ней этого никогда не случалось. Я почувствовала прилив ненависти к Бобу – за то, что он унизил мою младшую сестру. Я обняла ее и как в детстве укачивала из стороны в сторону, пока она не успокоилась.

Я никогда не забуду, что Скарлетт тогда сказала. Она машинально потирала руки, держа перед печкой, губы у нее посинели от холода, макияж потек.

– Можешь мне кое-что пообещать, Алиса?

– Конечно.

– Однажды я стану звездой, но даже если ради этого мне придется вкалывать следующие двадцать или тридцать лет, все вокруг будут думать, что успех пришел ко мне в одночасье. Меня тошнит при мысли об этом. Репортеры будут говорить, что песня случайно стала хитом. Все, кто сейчас смотрит на меня свысока, будут говорить «Ей просто повезло» и прочую чушь, которую несут люди, которые ничего не делают. Но ты… Я хочу, чтобы ты помнила, что поначалу у меня не было ничего, кроме таланта и воли. Я хочу, чтобы хотя бы один человек в мире знал, что я пережила. Не забывай все те годы, когда я вкалывала днями и ночами, когда рисковала, когда жертвовала учебой и здоровьем… Не забывай все те годы, когда я двигалась от неудачи к неудаче и когда мне приходилось терпеть взгляды тех, кто, как Эшли и мама, считал меня неудачницей и дурой. Обещай, что не забудешь?

В ответ я попыталась убедить Скарлетт в том, что Эшли ее не осуждает и что мама никогда не думала, что она неудачница. Однако я по сей день помню ее неподвижный взгляд, помню каждое ее слово, словно в глубине души я осознавала их важность. Знаешь, что самое забавное, Брюс? Что все происходит именно так, как Скарлетт говорила.

* * *

Вздрогнув, просыпаюсь. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, где я. Сквозь прозрачную ткань палатки, усеянную каплями, вижу над головой корявые ветки дуба. Светло. Я и сама не заметила, как вчера заснула… Смотрю на экран телефона. Двенадцать минут девятого! До завтрака остается всего восемнадцать минут.

Торопливо встаю, дергаю вниз молнию на входе в палатку, которая как назло застревает, и прыгаю в душ. Потом поспешно натягиваю джинсы, черную шерстяную водолазку и пару конверсов. О том, чтобы надеть в этих суровых джунглях костюм, и речи быть не может. Завязываю волосы в хвостик и чуть не ломаю шею, когда на всей скорости спускаюсь с дерева. При дневном свете лес пугает куда меньше, чем вчера, но у меня нет времени думать о пейзажах. Запыхавшись, врываюсь в зал для завтрака. За одним из столов тихо беседуют несколько человек, но никого из «ЭверДрима» среди них нет.

Мимо проходит женщина с подносом, за которым тянется шлейф из запаха кофе и горячей выпечки. На женщине средневековый головной убор и длинное платье. «Гвиневра» – гласит бейджик, красующийся у нее на груди.

– Ваших коллег еще нет, но можете сесть вон за тот столик в конце зала, – с приветливой улыбкой говорит Гвиневра. Осторожно сажусь за деревянный стол, на который она указала, возле огромного каменного камина, в котором громко потрескивает огонь.

С тревогой смотрю на экран телефона. 8:37. Я опоздала на семь минут, это больше, чем все мои опоздания за последние четыре года вместе взятые. Однако мир не рухнул. Взмах крыльев бабочки не всегда приводит к катастрофическим последствием. По крайней мере, сегодня не привел.

Крис садится напротив меня, он выглядит уставшим. Интересно, как на него действует цифровая детоксикация?

– Привет, Алиса. Как спала?

– Замечательно, – вырывается у меня. – Я проспала двенадцать часов.

Стоит мне произнести эти слова, как я понимаю, что именно они значат. Я спала как младенец. Двенадцать часов подряд. Без снотворного, без кошмаров. Такого не было пять лет. Чувствую, как губы расплываются в улыбке.

– Привет, – говорит Джереми, выдвигая стул. – Все хорошо, Алиса? Сегодня утром ты выглядишь… такой расслабленной.

Он кажется удивленным. Не знаю, говорит ли он про мою улыбку, отдохнувший вид или джинсы с конверсами, но на всякий случай придаю лицу нейтральное выражение. Крис разражается смехом.

– Это заслуга единения с природой!

– Я проспала тридцать секунд, – говорит Виктуар, рухнув на стул, – и мне приснилось, что белые ходоки из «Игры престолов» меня расчленили. Теперь я выгляжу так, будто на голове у меня дохлый осьминог.

Не могу уловить связь между «Игрой престолов» и осьминогом, но у Виктуар под глазами и правда темные круги, а ее многочисленные косички, обычно аккуратно собранные на макушке, уныло свисают по обе стороны от лица.