Мари Руткоски - Проклятье Победителя (ЛП)
Обзор книги Мари Руткоски - Проклятье Победителя (ЛП)
Мари Руткоски
Проклятье победителя
Глава 1
Ей не следовало поддаваться искушению.
Так думала Кестрел[1], собирая с импровизированного игорного стола в углу рынка серебро моряков.
— Не уходи, — сказал один из них.
— Останься, — произнес другой, но Кестрел захлопнула свой бархатный кошелек, привязанный к запястью. Солнце стояло низко, его свет придавал всему окружающему карамельный оттенок. Это означало, что Кестрел играла в карты достаточно долго, чтобы быть замеченной кем-то значимым.
Кем-то, кто расскажет ее отцу.
Карты не были любимой игрой девушки. Выигранного серебра не хватит, чтобы компенсировать даже малую часть стоимости ее шелкового платья, на котором остались затяжки от ящика, использованного ею как сидение. Но моряки были куда лучшими противниками, чем средний аристократ: они переворачивали карты с дикими трюками, ругались при проигрыше, ругались при выигрыше и вытягивали друг из друга последнюю монету. Кроме того, они жульничали. Это особенно нравилось Кестрел. Тогда обыгрывать их становилось сложнее.
Она улыбнулась и пошла прочь. Ее улыбка мгновенно исчезла. Этот час будоражащего риска может многого ей стоить. Ее отца ввергнут в ярость не карты и даже не компания, в которой она играла. Нет, генералу Траяну захочется узнать, почему его дочь была на городском рынке одна.
Другие люди тоже задавались этим вопросом. Кестрел видела это по их глазами, когда пробиралась через торговые ряды, предлагающие мешочки специй. К пряному запаху примешивался солоноватый привкус, идущий от расположенного неподалеку порта.
Кестрел представляла, какие слова люди не смели даже прошептать, когда она проходила мимо. Разумеется, они ничего не скажут. Они знали, кто она. А она знала, что вертелось у них на языках.
Где сопровождение леди Кестрел?
А если никто из членов семьи или друзей не смог сопроводить ее на рынок, то где ее раб?
Ну, что касается рабов, то они остались на вилле. Кестрел в них не нуждалась.
А вот где ее компаньонка, Кестрел и сама хотела бы знать.
Джесс отошла, чтобы посмотреть на товары. Когда Кестрел в последний раз видела подругу, та, как захмелевшая пчела, пробиралась между торговыми рядами, а ее светлые волосы были почти белыми под летним солнцем. Теоретически, Джесс с тем же успехом, что и Кестрел, могла попасть в неприятности. Молодым девушкам, которые не служили в армии, не разрешалось прогуливаться одним. Но родители Джесс души не чаяли в дочери и едва ли требовали той же дисциплинированности, какой требовал главнокомандующий валорианской армии.
Кестрел высматривала подругу среди толпы и, наконец, заметила отсвет светлых кос, убранных по последней моде. Джесс разговаривала с торговкой драгоценностями, которая держала в руках пару серег. Полупрозрачные капельки золота блестели в лучах солнца.
Кестрел приблизилась.
— Топазы, — убеждала пожилая женщина Джесс. — Сделают Ваши прелестные карие глаза еще ярче. Всего лишь десять кейстонов.
Губы торговки были поджаты. Кестрел посмотрела в серые глаза женщины и заметила, что ее кожа была смуглой от долгих лет работы под открытым небом. Она была геранкой, но клеймо на ее запястье говорило, что она свободна. Кестрел гадала, как эта свобода была заслужена. Рабы, освобожденные собственными хозяевами, встречались редко.
Джесс подняла взгляд.
— О, Кестрел, — выдохнула она. — Разве эти серьги не великолепны?
Если бы руку Кестрел не тянуло вниз серебро в кошельке на запястье, может быть, она бы ничего не сказала. Может, если бы ее сердце не было отягчено равным по весу страхом, она бы сначала подумала, а затем открывала рот. Но вместо этого Кестрел выпалила очевидную правду:
— Это не топазы. Просто стекло.
Вокруг них внезапно образовался пузырь тишины. Он расширился, а его стенки стали тонкими и прозрачными. Люди вокруг навострили уши. Серьги задрожали в воздухе.
Потому что дрожали костлявые пальцы торговки.
Потому что Кестрел обвинила ее в попытке обмануть валорианку.
Что произойдет теперь? Что случится с любой геранкой, оказавшейся на месте этой женщины? Чему станет свидетелем толпа?
Офицер городской стражи будет призван на место. Клятвенные оправдания будут проигнорированы. Старые руки привяжут к столбу для порки. Удары будут сыпаться до тех пор, пока пыльную рыночную землю не оросит кровь.
— Позвольте мне взглянуть, — произнесла Кестрел властным голосом, потому что он очень хорошо ей давался. Она протянула руку к серьгам и притворилась, что рассматривает их. — Ох. Похоже, я ошиблась. Это и в самом деле топазы.
— Возьмите их, — прошептала торговка.
— Мы не бедны. И не нуждаемся в подношениях от кого-то вроде Вас.
Кестрел положила на прилавок женщины монеты. Пузырь молчания лопнул, и покупатели продолжили обсуждать привлекшие их внимание товары.
Кестрел отдала серьги Джесс и повела ее прочь.
На ходу Джесс рассматривала одну из серег, позволяя той раскачиваться, подобно крошечному колокольчику.
— Так, они настоящие?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Они совершенно прозрачные, — объяснила Кестрел. — Ни одного изъяна. Десять кейстонов — слишком малая цена за топазы такого качества.
Джесс могла бы заметить, что десять кейстонов — слишком много за стекляшки. Но она ответила только:
— Геранцы сказали бы, что тебе улыбнулся бог лжи, раз ты видишь все так ясно.
Кестрел вспомнила пораженные серые глаза торговки.
— Геранцы рассказывают слишком много сказок.
Они были мечтателями. Ее отец всегда говорил, что именно поэтому их было легко завоевать.
— Сказки нравятся всем, — сказала Джесс.
Кестрел остановилась, чтобы забрать у Джесс серьги и вдеть их в уши подруги.
— Тогда пусть они будут на тебе во время следующего обеда в обществе. Говори всем, что заплатила возмутительную сумму, и никто не станет сомневаться, настоящие ли камни. Разве не для этого нужны сказки: чтобы истину превращать в обман, а обман — в истину?
Джесс улыбнулась, крутя головой, чтобы серьги засверкали.
— Ну, что? Я красива?
— Глупышка. Ты же знаешь, что это так.
Сейчас первой шла Джесс, минуя прилавок с латунными чашами, содержащими красящий порошок.
— Теперь моя очередь купить что-нибудь для тебя, — сказала она.
— У меня есть все, что нужно.
— Ты говоришь, как старуха! Можно подумать, тебе семьдесят, а не семнадцать.
