Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке
Боб рассказывал о своей последней поездке в Калифорнию, где присутствовал на выступлении новой «звезды» консервативных республиканцев — Рональда Рейгана.
— Он говорит, что во всем виноваты «красные» бюрократы, засевшие в Вашингтоне. Их надо разогнать, понизить налоги, перестать платить пособия бездельникам, и всё встанет на свои места. Самое удивительное, что в эту допотопную чушь публика почему-то верит, хотя раньше была в восторге от «нового курса» Рузвельта, восхищалась «новыми рубежами» Кеннеди и поддерживала «борьбу с бедностью» Джонсона. Короткая же память у нашего среднего американца!
— В такой ситуации президент Форд вынужден оглядываться на правое крыло своей партии, без поддержки которого он не сможет выдвинуть свою кандидатуру в 1976 году. Но Форд не популярен и может потерпеть поражение. Время Рейгана наступит в 1980 году, сегодня он еще не готов. Так что пока России надо пользоваться тем, что есть. Ибо через пять лет, если президентом станет Рейган, всем нам будет намного хуже.
Предсказание Боба Роузы, к сожалению, сбылось.
В середине 1976 года Роуза в разговорах стал всё более уверенно предвещать победу демократов на новых президентских выборах. Основанием для такого оптимизма был рост популярности Джимми Картера, который получил как сплоченную поддержку собственной партии, так и довольно широкого «нейтрального» слоя избирателей, который обычно голосует попеременно за каждую из соперничающих двух партий. Картер усиленно разыгрывал карту высоких моральных качеств своей будущей администрации, которые он противопоставлял «аморальному» и бюрократическому режиму, сложившемуся при Никсоне. Память о дискредитированном Никсоне в народе еще была достаточно свежа, и невыразительный Джеральд Форд за два года своего правления не мог вывести это пятно с республиканского имиджа.
Давая такие прогнозы, Боб намекал, что рассчитывает получить в новой администрации высокий министерский пост. Я вполне искренне желал ему успеха. Как-то он сказал, что считает для меня полезным познакомиться лично с Сайрусом Вэнсом и Збигневом Бжезинским, каждый из которых также может оказаться на ключевых внешнеполитических должностях в будущем правительстве.
Тем летом Боб устраивал в Вашингтоне свадьбу своей дочери и пригласил нас с Мариной быть гостями.
— Тем более там будет Бжезинский, вот вы и встретитесь, — добавил он.
Надо сказать, что я уже несколько раз пытался договориться о встрече с этим человеком, который тогда преподавал в Колумбийском университете в Нью-Йорке, но он всякий раз отказывался, ссылаясь на занятость. При этом он охотно общался практически со всеми визитерами из Советского Союза, которые, конечно, были много наивнее нас, длительное время живших в Америке, и которым поэтому легче было втереть очки.
На свадьбе у Эллисон Роуза мы все же с Бжезинским познакомились и вкратце переговорили. Вёл он себя внешне непринужденно, но в глазах у него светилось непонятное мне недоверие. Он вовсе не был начинающим политиком, консультировал госдепартамент и другие американские ведомства еще со времен администраций Кеннеди и Джонсона, имел достаточно большой опыт встреч и с советскими визитерами. Почему он, несмотря на рекомендации Боба Роузы, опасался именно меня? Сказать трудно. Может быть, считал меня разведчиком и боялся, что его, как бывшего поляка, американцы возьмут под подозрение. Но эта версия не выдерживала критики. Моя длительная работа в советской Академии наук не могла быть ему неизвестна, да и среди советских визитеров, с которыми он общался, наверняка были профессиональные разведчики.
Совсем другим был многоопытный Сайрус Вэнс, который сразу же согласился установить контакт и с которым мы встречались той осенью несколько раз вплоть до его назначения государственным секретарем. В тот год ему исполнилось 59 лет, он был на десяток лет старше и меня и Бжезинского, но это нисколько не мешало нам ладить. Это был на редкость внимательный слушатель, всегда спокойный, выдержанный, доброжелательный. Казалось, он, как губка, впитывал всё, что слышал от меня, стараясь заполнить пробелы в своих знаниях о России, которой никогда специально не занимался. Профессиональный адвокат, он выдвинулся как политический и государственный деятель благодаря принадлежности к демократической партии. В республиканских администрациях Никсона и Форда он не был востребован и вёл адвокатскую практику в Нью-Йорке. Но ранее, при демократах Кеннеди и Джонсоне, занимал высокие государственные посты, будучи министром по делам армии, а затем заместителем министра обороны.
Он рассказывал, что на его взгляды по международным делам оказали влияние годы «безнадёжной» войны во Вьетнаме. Сначала он её поддерживал, рассчитывая на казавшееся безграничным военное превосходство США. Но в ходе войны он, как и его начальник, глава Пентагона Роберт Макнамара, радикально сменил свои позиции и в конце войны стал резко возражать против массированных бомбёжек Ханоя. Эволюционировали и его взгляды на ядерное оружие и противоракетную оборону. Как и Макнамара, он стал выступать за запрещение гонки стратегических вооружений, что позволило уже при Никсоне подписать с СССР Договор по ПРО и ОСВ-1. Он считал, что ОСВ-1 — это большой шаг вперед в ограничении наступательного оружия и что необходимо в короткие сроки снять оставшиеся разногласия в переговорах о Договоре ОСВ-2, которые продолжались уже более четырех лет. В принципе он выступал за то, чтобы в конечном счете свести ядерные вооружения к минимуму, но считал возможным это сделать только постепенно и равномерно с обеих сторон. Однако затягивание каждого этапа грозило не только потерей темпа, но и появлением новых, в том числе и непредвиденных осложнений из-за постоянного прогресса военных технологий.
Я впервые имел дело с человеком, который прошёл школу руководства Пентагона, и меня удивляло, что в недрах этого учреждения могли вырастать люди, которые были совершенно искренними противниками гонки вооружений и принципиальными противниками использования военной силы в достижении внешнеполитических результатов. В нашем традиционном марксистском представлении министерством обороны крупнейшей империалистической державы могли заправлять исключительно представители военно-промышленного комплекса, придерживающиеся агрессивных, ястребиных убеждений. Сайрус Вэнс ломал этот сложившийся стереотип.
На одной из наших встреч он высказался крайне негативно о наращивании военных расходов.
— Вы знаете, существует «двухсполовинное правило Вэнса». Оно гласит, что любой военный проект займёт больше чем вдвое запланированного времени и будет стоить больше чем вдвое дороже, причем эффект от него всегда будет вдвое меньше желаемого. Такова реальная практика в военном ведомстве, где я работал. Проекты новых вооружений, предлагаемые фирмами и генералами, как я убедился, обладают именно такими свойствами. Это вытекает из конкуренции за военные контракты. Думаю, что в русском «Пентагоне» тоже нечто подобное.
— У нас это называется по-другому, — заметил я, — на оборону денег не жалеть. И хотя у нас нет конкуренции в военной сфере, результат одинаковый.
— Именно поэтому, — продолжал Вэнс, — столь многие в Пентагоне и в военных компаниях были мною недовольны.
Я подумал, что эти качества Вэнса помешают ему при назначении на пост государственного секретаря, но вслух сказал только:
— Сломать такую систему, должно быть, очень трудно.
— Полностью её сломать невозможно, — согласился Вэнс. — Но стараться надо, иначе на государство всеобщего благоденствия не хватит никаких денег. А ведь оно в конечном счете наша главная цель.
Вэнс вспоминал о том, как после работы в Пентагоне его направили помогать Гарриману на начавшихся в Париже секретных переговорах о перемирии с представителями Северного Вьетнама (они завершились только в начале 1972 года уже под руководством Киссинджера).
— Переговоры шли трудно. Наши противники были очень упрямы. Казалось, переубедить их невозможно. Аверелл часто терял терпение и рекомендовал давить военной силой. Но это не давало нужных результатов. Я же придерживался другой линии: надо внимательно слушать противоположную сторону и искать ту точку, за которой им становится невыгодно продолжать не соглашаться с вами. Поймав эту точку, надо немедленно фиксировать результат и потом решать, продолжать ли переговоры и когда. Не знаю, следовал ли Киссинджер этому правилу, но после нас он потратил еще три года.
— Кажется, результат был не очень удачный, — сказал я. – Вьетнамцы в конце концов обхитрили Генри.
Вэнс счёл за благо промолчать.
В последний раз мы встречались с ним в ноябре 1976 года вскоре после победы Картера на выборах, когда со дня на день ждали первых назначений на высокие посты: госсекретаря, министра обороны, министра финансов. Я спросил, можно ли его поздравить? Он сказал, что пока не знает. После ланча мы проходили мимо газетных киосков, и Вэнс каждый раз косил глазами на аншлаги первых полос свежих выпусков. Наконец, он увидел то, чего с нетерпением и волнением ждал: избранный президент Джимми Картер только что объявил о намерении назначить своим государственным секретарем Сайруса Вэнса. Я пожал ему руку, и мы расстались. Нового министра иностранных дел США я больше не мог беспокоить – его официальным и одновременно негласным каналом связи становился посол А.Ф. Добрынин.
