Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке
В назначенный час я был у него в небольшом кабинете, очевидно, предназначенном для встреч тет-а-тет с одиночными посетителями. Письменный стол был абсолютно пуст, а на стене висела знаменитая картина Марка Шагала – Эйфелева башня с летающими вокруг неё жителями Витебска. Мы недавно купили альбом с его репродукциями и разглядывали там именно это полотно, но не подозревали, что скоро я увижу его подлинник в конторе миллиардера. Заметив мой взгляд, уставившийся на картину, Дэвид сказал несколько нараспев в своей обычной манере:
— Мы в нашей семье – большие поклонники этого мастера. Если придётся быть в Покантико, обратите внимание на витраж, специально сделанный Шагалом для местной церкви. Это наш семейный храм, но он, конечно, открыт для местных жителей и посетителей.
Покантико-хиллс – так назывался небольшой поселок в долине Гудзона, рядом с которым находилось поместье братьев Рокфеллер.
— Я пригласил Вас, — продолжал не столько говорить, сколько напевать Дэвид, — чтобы обменяться мнениями о том, как складываются отношения между нашими странами. Я понимаю, что Вы не занимаете официального поста в русском правительстве, как и я в американском, и поэтому мы можем говорить свободно, как независимые эксперты. Скажу так: некоторые недавние действия или, точнее, бездействие нашей администрации грозят ухудшить условия для наших торговых и вообще экономических отношений. Мне бы очень не хотелось этого. Я принадлежу к числу инициаторов снятия ограничений для взаимной торговли, и мне жаль, что из-за действий безответственных крикунов это великое дело ставится под сомнение. Было бы печально, если бы это неблагоприятно отразилось на наших политических отношениях и переговорах о вооружениях. Поэтому не скрою: меня сильно беспокоит сложившаяся ситуация.
Я мысленно усмехнулся. Как видно, моя жёсткая речь в Совете по внешним отношениям дошла как минимум до некоторых важных адресатов. Я решил подбавить тёмной краски и несколько поиграть.
— Хотел бы воспользоваться случаем, чтобы проинформировать Вас об итогах последнего Пленума нашей партии.
При этом я вытащил из кармана заготовленную заранее карточку с текстом и, держа её в левой ладони, продолжал, то и дело поглядывая на неё:
— Во-первых, разрядка для нас не тактика, не игра, а принципиальная установка. Нам очень не хотелось бы бросаться в крайности и стремиться побольнее наступить Америке на мозоли в разных точках планеты. В ряде регионов мира события развиваются не в пользу США, и не всегда в наших силах повлиять на эти процессы. Мы не хотим нарушать принципы глобального равновесия, о которых договорились лидеры наших стран.
Рокфеллер внимательно слушал, время от времени подаваясь всем корпусом вперёд и как бы пытаясь подсмотреть в карточку, зажатую в моей ладони.
— Во-вторых, — продолжал я, — мы придаём исключительно большое значение позиции деловых кругов США и рассчитываем на поддержку с их стороны. Но создаётся впечатление, что ваш бизнес временами ведёт себя слишком пассивно, и не противостоит в достаточной мере врагам разрядки. Да и в самом бизнесе есть противники разрядки, и когда они действуют агрессивно, то у разумного большинства рождаются сомнения и неуверенность.
— Рад слышать, — вновь распевая, сказал Дэвид, — что ваше руководство по-прежнему стоит за продолжение стабильного курса, несмотря на временные неприятности. Мои коллеги тоже будут рады услышать Вашу информацию. Ведь я не должен держать её в тайне, не правда ли? Что касается активизации бизнеса, будем делать всё возможное.
Меня это устроило, тем более что в своей информации я выделил в доступной для банкира форме главные тезисы выступления А.А. Громыко на Пленуме ЦК КПСС. Именно об этом меня просили из Центра, когда в срочном порядке обговаривался план моей встречи с Рокфеллером.
Но Дэвид вдруг поднял кверху указательный палец, как бы предупреждая, что сейчас скажет нечто важное:
— У вас в России иногда считают, что наш большой бизнес всесилен. Но это преувеличение. Особенно с тех пор, как наше законодательство запретило давать крупные пожертвования на нужды политических партий и предвыборных кампаний отдельных политиков. Этим воспользовались организации, у которых много индивидуальных членов и которые могут таким образом давать на политику большие суммы. Их влияние сейчас значительно усилилось, и бизнесу с ними трудно бороться.
Миллиардер перешел на шепот, как бы давая понять, что боится подслушивания.
— Я Вам сейчас скажу нечто, чему Вы не поверите. Знаете ли Вы, сколько отделений нашего банка за последние месяцы подвергнуты пикетам и другим устрашающим акциям со стороны Лиги защиты евреев? Несколько десятков отделений. Они знают, что мы не станем поднимать шум в прессе, потому что это только отпугнет от нас клиентов. Рано или поздно мы их преодолеем, но для этого понадобятся время и терпение.
Об этой Лиге мы были наслышаны. Именно она постоянно пикетировала советскую миссию при ООН в Нью-Йорке, а на День Победы устроила большую демонстрацию на Пятой авеню с лозунгами против преследования евреев в Советском Союзе. Лига знала о позиции Рокфеллера и специально пикетировала отделения его банка, давая понять, что ему пора менять политику в отношении СССР.
Выходя от Дэвида, я буквально столкнулся в дверях с Владимиром Алхимовым, советским торговым представителем в США и одновременно заместителем министра внешней торговли СССР, о котором я уже упоминал. Мы тепло поздоровались. Это был очень квалифицированный, знающий работник, которого высоко ценили американские бизнесмены. Как видно, Рокфеллер проверял мою информацию сразу по нескольким каналам. После работы в США Владимир Сергеевич пошел в гору и одно время (до 1985 года) был председателем правления Госбанка СССР.
Летом 1975 года самым крупным событием в советской внешней политике был подписанный в Хельсинки главами европейских государств и США, в том числе Брежневым и Фордом, Заключительный акт о европейской безопасности и сотрудничестве, который официально закрепил существующие границы в Европе, включая разделение Германии на два государства – ФРГ и ГДР. Это была т.н. первая корзина общих договоренностей, вторая была посвящена торговле, а третья – правам человека. Брежневу особенно нравились первые две корзины, а третью он считал формальностью. Говорят, М.А. Суслов был очень недоволен, что мы пошли на подписание третьей части соглашения, считая это крупным проколом МИДа. И он как в воду смотрел.
Когда я осенью побывал в вашингтонском доме Аверелла Гарримана, он об этом «эпохальном» соглашении выразился так:
— Не понимаю, почему вас, русских, так восхищает этот документ. По первой корзине он только подтверждает статус-кво. Следовательно, Запад ничего не теряет, а вы ничего не получаете нового. Зато вы опрометчиво связали себя «третьей корзиной». И поверьте мне, ею вас еще не раз как следует тряхнут по голове.
В тот момент мне его слова страшно не понравились. В его голосе я уловил не столько злорадство по поводу советского «проигрыша», сколько досаду на собственную администрацию, которая оказалась чрезмерно уступчивой в «первой корзине» по вопросам границ. И я решил его подколоть. Заметив на стене гостиной полотно Ренуара, я нагло пошутил:
— Какая великолепная копия!
— Копия? – возмутился Гарриман. – В этом доме нет копий, только оригиналы.
Это был не дом и даже не особняк, а скорее дворец, занимавший целый квартал в Джорджтауне, элитном предместье Вашингтона. Со стороны улицы его подъезды ничем не отличались от остальных. Внутри же был просторный зеленый корт с большим бассейном, а комнаты уставлены статуэтками Дега и полотнами французских импрессионистов. Гарриман любил наслаждаться красотой и на неё не скупился, хотя до старости сохранил мелочную скаредность в повседневных тратах. Майк Форрестол рассказывал, что, когда вез Аверелла к себе в гости в свой сравнительно скромный коттедж на атлантическом побережье, у того никогда не было с собой денег на проезд через платные мосты. Говорят, что среди богачей он не был исключением. Наследник другого мультимиллионера, будущий президент Джон Кеннеди никогда не носил с собой деньги и «позволял» друзьям платить за него таксистам.
Зато отношение к власти у богачей было однозначным. Гарриман дважды в 1950-х годах неудачно претендовал на место президента США, в 1956 году был избран губернатором штата Нью-Йорк и занимал министерские и другие ключевые посты при различных президентах от демократической партии. Форестолл рассказывал, что за особую жёсткость к подчиненным Гарриман в американской бюрократии носил прозвище «крокодил» — непослушным работникам откусывал головы (в переносном смысле слова).
Я как-то спросил Аверелла, как он относится к Никсону.
— Прогнали его за дело, — кратко отрезал он. – Не люблю, когда меня подслушивают. Америке полицейское государство не подходит, нам такие президенты не нужны.
