Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке
Сенатор встал и стал прощаться.
— Жаль, — сказал он, — что вам не удастся посетить мой родной штат Миннесоту. Говорят, что зимой он похож на вашу Сибирь. Уверяю вас, что там живут люди с чистой, здоровой кровью, которые не могут вам не понравиться.
На обратном пути в Нью-Йорк мы размышляли о том, как такого напыщенного, скучного и не очень сведущего в политике и географии человека прочат в президенты. Когда я поделился своими впечатлениями с Майком Форрестолом, тот согласился, что Мондейл слишком холоден, флегматичен и не умеет зажигать аудиторию. Демократическая партия его определенно не выдвинет в президенты, так что прием в СССР на уровне академика Аганбегяна будет вполне достаточен. Он оказался прав.
Через пару недель Мондейл действительно посетил нашу страну. А через два дня после возвращения публично объявил, что отказывается от выдвижения своей кандидатуры в президенты. Сделал он это не без умысла. Выдвинутый вместо него Джимми Картер взял его себе в напарники, так что благодаря популярности Картера и непопулярности Форда Мондейл на четыре года занял кресло вице-президента США. В 1984 году он был выдвинут кандидатом в президенты, но проиграл переизбранному на второй срок Рейгану. Так и не пришлось нашему знакомцу Мондейлу попасть в президенты.
«ТРЕТЬЯ КОРЗИНКА»
В ноябре 1974 года состоялась встреча нового президента Форда с Л.И. Брежневым во Владивостоке, где они обсудили вопросы дальнейшего ограничения ядерного оружия. Конечно, кроме небольшого круга посвященных мало кто знал действительные трудности, которые эта встреча так и не смогла преодолеть. Хотя противоречия оставались немалые, в то время считалось, что на их урегулирование уйдет всего несколько месяцев и что спорные вопросы на 90 процентов урегулированы.
Партия антиразрядки несколько приутихла, ожидая нового момента для контрнаступления. Сенатор Генри Джексон, известный своими связями с ракетными концернами и военными кругами, крепко оседлал конёк эмиграции из СССР, продолжая разыгрывать эту карту настойчиво и последовательно.
В один из своих приездов в Вашингтон я присутствовал на большом совещании бизнесменов, заинтересованных в торговле с СССР. Из разговоров с ними я вынес убеждение, что если бы дело зависело только от них, решение было бы однозначно позитивным. Очень тепло встретили бизнесмены выступление советского торгового советника и одновременно заместителя министра внешней торговли Владимира Сергеевича Алхимова. Я подошел к нему после встречи и поздравил с выступлением.
— Да, что там, — досадливо заметил он. — Джексон и еврейские организации все сорвут. Я не верю этим типам из госдепартамента. Они продолжают уговаривать себя, нас и фирмачей, что все в порядке, но боюсь, что дело примет дурной оборот.
Я зашел в министерство торговли США к знакомым из отдела Восток — Запад. Меня там заверили, что ситуация очень благоприятная и что они готовятся к новому развороту торговли с СССР. В подкрепление мне даже дали распечатку последних компьютерных прогнозов товарооборота. Позже вечером, в гостинице я развернул этот документ и, к своему изумлению, обнаружил, что он предусматривался очень незначительный рост торговли промышленными товарами. Получалось, что у американцев намерения были весьма скромные.
Незадолго до принятия поправки я встретился с Крафтом в очередной раз в одном из ресторанов Джорджтауна (предместья американской столицы). Он сказал, что дело проиграно, но что Генри будет искать пути обхода этой пресловутой поправки. Но ни ему, ни его последователям это не удалось. И сегодня вопреки новым заверениям президента Джорджа Буша-младшего «Джексон — Вэник» и тридцать лет спустя продолжает жить. Нет уже в живых ни сенатора Джексона, ни конгрессмена Чарльза Вэника, российские евреи давно уже свободно эмигрируют, куда и когда хотят, а поправка по-прежнему жива, и никто отменить ее не в силах…
Почти одновременно с поправкой Джексона — Вэника была принята поправка другого сенатора, Эдлая Стивенсона-младшего к закону о деятельности государственного Экспортно-импортного банка США. Она запрещала давать кредиты СССР на обычных условиях (как для других клиентов), в особенности на развитие энергетики. Об этой поправке в печати почти не говорили, наше посольство и внешнеторговое представительство не уделяли ей внимания, и она, можно сказать, свалилась на нас как снег на голову. Получалось, что все договоренности между руководителями США и СССР об урегулировании торгово-экономических отношений повисли в воздухе.
Вскоре после рождественских каникул 1974 года я, будучи в Вашингтоне, договорился о встрече со Стивенсоном. Пронесся слух, что сенатор был несколько смущен реакцией бизнеса на его поправку и собирался выступить с новой инициативой, которая помогла бы нормализовать хотя бы кредитные отношения. Я встречался с его отцом, Эдлаем Стивенсоном-старшим, еще в 1950-х годах, когда он вторично баллотировался в президенты США. Он был в хороших отношениях с моим отцом в бытность его послом в США. Своей интеллигентностью младший Стивенсон резко отличался от многих своих коллег по сенату и очень походил на своего знаменитого отца. Насколько Мондейл был напыщен и самодоволен, настолько Стивенсон был прост и приветлив в общении.
— У меня к Вам один вопрос, сенатор, — сказал я после вступительных любезностей. — Что Вы предполагаете сделать, чтобы устранить ущерб, нанесенной Вашей поправкой отношениям с СССР?
Стивенсона сразу посерьезнел.
— Я считаю, — ответил он, – что наши отношения должны строиться на началах равенства. Вы же не можете рассчитывать, что Штаты будут субсидировать вашу экономику в одностороннем порядке.
— Вы же сами предложили, чтобы Экспортно-импортный банк предоставлял нам кредиты на условиях, отличных от всех других клиентов, т.е. хуже, а не лучше обычных.
— Но ставки банка ниже, чем те, под которые сами американцы уплачивают по внутренним банковским кредитам. У них это вызывает возражения.
Я ответил:
— Повышенные внутренние ставки, сенатор, — это результат предыдущего бума в американской экономике. Но подъем закончился, начался спад. Кредитные ставки уже снижаются и через несколько месяцев сравняются и будут даже ниже ставок мирового рынка. И тогда окажется, что, получая от вас кредиты, это мы будем субсидировать американскую экономику, а не наоборот.
Сенатор улыбнулся.
— Вы, должно быть, хорошо знаете механику процентных ставок, не так ли? Во всяком случае, я сожалею, что мне очень редко приходится встречаться с русскими. Если говорить правду, Вы – первый русский, с которым я встречаюсь за последние годы. А ведь моя поправка обсуждалась в сенате более года. После встречи с Вами я подумаю, как поправить ситуацию. Но хотелось бы почаще видеться с вашими экспертами.
«А чем, черт побери, занимается наше посольство? – в недоумении подумал я, выходя от Стивенсона. – Неужели они за все время так ни разу не попробовали обласкать сенатора, дать ему в руки аргументы?» Свои соображения об этом я, конечно, направил в Москву, но ощутимых результатов не заметил. Может быть, и сам Стивенсон лукавил? Хотя навряд ли. Посольство в то время занималось «рапортоемкими» делами и все другое считало ненужной обузой.
Вспоминая эти события три десятилетия спустя, я решил проверить свои тогдашние впечатления по мемуарам посла А.Ф. Добрынина. Он трижды возвращается к торговым отношениям, подробнее всего касается вопроса о еврейской эмиграции. Оказывается, об этом шла закулисная переписка между Киссинджером и А.А. Громыко, большая часть которой была скрыта от общественности. Обсуждался, хотя и весьма туманно, вопрос о квотах выезда, что создавало ложное впечатление, будто Москва готова на уступки. Такая позиция только подливала масла в огонь, подогревая агрессивность Джексона. Добрынин имел с ним личную встречу у того на дому, т.е. по инициативе сенатора, но посол явно недооценил его возможности. Решающий разговор с Киссинджером, где посол поставил все точки над «i», состоялся лишь за несколько дней до решающего голосования в сенате, когда уже изменить что-либо было нельзя. О Стивенсоне и его поправке Добрынин даже не упоминает. Зато жалуется на московское высшее руководство, которое было до конца убеждено, что поправка Джексона не пройдет, и для которого она оказалась «весьма неприятным сюрпризом». Но кто в этом больше всех виноват? Очевидно, что посольство скрывало от Политбюро истинную расстановку сил в американском конгрессе.
Сказалась и чрезмерная доверчивость посла, принимавшего на веру успокоительные заверения госсекретаря, не раскусившего во время его двойную игру. Между тем Киссинджер явно преувеличивал собственные усилия по продвижению торгового соглашения.
БАШ НА БАШ
Через несколько дней в Нью-Йорке я вновь встретился с Гаррисоном Солсбери и осторожно завел разговор о двойной игре госсекретаря. Я сказал, что, насколько мне известно, договоренность между руководителями наших стран была такова: мы помогаем американцам уйти из Вьетнама, а они соглашаются с идеей широкого развития торговли.
