Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке
По словам Клеймана, с которым мы тогда встречались регулярно, в затягивании переговорах был виноват Картер, который вопреки мнению Вэнса принял позицию Пентагона, а главное, передал курирование Женевских переговоров Бжезинскому, фактически отстранив от этой работы госсекретаря. Естественно, что Бжезинский находил все новые поводы для возбуждения разногласий и инструктировал в этом духе своих дипломатов в Женеве. Клейман удивлялся, как Вэнс мог согласиться со столь унизительным и беспрецедентным ограничением своих полномочий и не подал в отставку в знак протеста.
Затягивая переговоры, Бжезинский пользовался поддержкой Пентагона, который стремился выиграть время для подготовки размещения новой межконтинентальной ракеты МХ и американских ракет средней дальности в Западной Европе. Видя эти маневры, советское руководство не сидело сложа руки и в свою очередь осуществляло модернизацию собственного стратегического потенциала. Одновременно оно готовилось к опережающему размещению новых ракет средней дальности с множественными боеголовками (СС-22 в классификации НАТО), нацеленных на Западную Европу. Все это привело к тому, что Договор ОСВ-2 был подписан в Вене Картером и Брежневым только в июне 1979 года. К этому времени новые советские ракеты СС-22 уже начали размещаться в Европе, а НАТО готовило размещение американских баллистических «Першингов» и крылатых ракет, нацеленных на Москву. Тем самым, не только открывался новый фронт гонки вооружений, но и создавалась почва для нового длительного кризиса в советско-американских отношения.
Между тем, Георгий Арбатов, приехав в 1977 году в Нью-Йорк, выступал в советской миссии и старался нас убедить в том, что с приходом к власти Картера отношения Москвы и Вашингтона наладятся. Он не считал, что Бжезинский может сыграть сколько-нибудь заметную негативную роль. Мне его выступление не понравилось, но я не стал с ним полемизировать открыто, считая, что академик просто отражает некоторую эйфорию, сложившуюся в определенных кругах Москвы после первых встреч с Вэнсом. Но в разговоре наедине я высказал ему свои возражения.
Уже после отъезда Арбатова из США мне доверительно сообщили, что он в разговорах с некоторым руководителям миссии, давал мне негативные характеристики. «Будь с ним осторожным», предупреждали они. Вскоре после этого из Москвы поступил донос о моем мнимом желании опубликовать в Америке мемуары покойного отца. После разговора с резидентом КГБ в Нью-Йорке Ю.И. Дроздовым вопрос был снят, но неприятная ассоциация осталась. Впрочем, это был не первый и не последний донос на меня со стороны будущих корифеев нашей «демократии».
Вскоре Бжезинский добился еще одного геополитического успеха – восстановления дипломатических отношений с КНР. Именно Бжезинский, а не Вэнс, в 1978 году ездил в Пекин в качестве личного эмиссара Картера, чтобы ускорить этот маневр, а роль госдепартамента свелась к минимуму. Подписание соответствующего договора состоялось в январе 1979 года. При этом, формально признав принцип «одного Китая», США фактически не потеряли своего верного союзника – Тайвань, который они продолжали по-прежнему держать под своей военной защитой. В то время отношения Пекина с Москвой оставались напряженными, и установление формальных отношений между США и КНР было серьезным ослаблением наших геополитических позиций. В прессе появилось сообщение о готовности Китая разрешить Америке создать в его западных провинциях базу слежения за советскими военными объектами.
Летом 1978 года мы поехали погостить на пару дней в загородный дом Гаррисона Солсбери, находившийся в глухом лесном уголке штата Коннектикут. В это время к нему заехал известны писатель Артур Миллер с женой, и мы провели несколько часов в беседах на разные темы, пикникуя под огромными старыми деревьями на его немалой территории. Стояла жаркая погода, и я впервые видел Гаррисона без привычного городского пиджака, в легкой летней рубашке. Тут я обратил внимание на вшитый на его груди стимулятор работы сердца. Он никогда не жаловался на здоровье, без конца путешествовал по планете, в том числе в СССР, Китай, тропический Вьетнам. Это был не только журналист и писатель, обладавший колоссальной трудоспособностью, но и большим личным мужеством. В тот год ему стукнуло 70 лет, но темпа он не сбавлял, выпуская одну книгу за другой. Только что вышел его роман о Солженицыне, на выходе была истории русских революций. На его территории кроме главного, жилого дома стоял еще один, где располагалась его библиотека с длинными рядами книжных стеллажей и помещением для работы. Его собрание наверняка насчитывало много тысяч томов.
За эти годы мы часто встречались, крепко сдружились и прониклись друг к другу определенным доверием, необычным для тогдашней атмосферы холодной войны. Он регулярно печатал мои колонки в «Нью-Йорк таймс», что для советских авторов тогда было большой редкостью. Темы я выбирал, как правило, экономические и далекие от острых конфликтных вопросов. Руководители советской миссии – сначала Яков Александрович Малик, а потом Олег Александрович Трояновский – относились к моим публикациям благожелательно, причем никогда не требовали представления моих статей на предварительный просмотр. «Вы и сами лучше знаете, что писать». – говорили они мне. Однажды я опубликовал статью, в которой высказался за возвращение валютной системы к ограниченному золотому стандарту. Статья вызвала живые отклики местных экономистов, чему очень порадовался сам Солсбери. Вскоре поступило приглашение мне выступить на специальном семинаре, собранном богатыми спонсорами в шикарном поместье под Нью-Йорком. Там мы с Мариной провели несколько приятных дней.
Но вернемся к встрече с Солсбери в его загородном доме. После того, как уехала чета Миллеров, Гаррисон предложил пройтись вдвоем по лесу. Оставшись наедине, он предупредил, что скажет сейчас нечто очень важное и конфиденциальное. В последнее время, сказал он, по инициативе Бжезинского в Вашингтоне создана специальная группа по разработке плана поддержания и развития сепаратистских движений в советских республиках. Основное внимание сосредоточено на Прибалтике, где уже сейчас имеется глубокое, тщательно законспирированное подполье, а в США существуют сильные эмигрантские организации, особенно латвийская и эстонская. Что касается Украины, Закавказья и Средней Азии, то основной расчет делается на культивирование антирусского национализма в местной советской и партийной элите. Это – политика дальнего прицела. Бжезинский считает, что задача эта не из легких и что на нее потребуется немало лет, но что она вполне осуществима, если ей заняться сосредоточенно и выделить необходимые ресурсы.
На мой вопрос, откуда ему это известно, Гаррисон ответил, что с ним по секрету делились знакомые профессора – совьетологи, которые предлагали и ему принять участие, но он отказался, ссылаясь на перегруженность литературным трудом.
Не вдаваясь в дальнейшие детали, Гаррисон заметил, что в одинаковой степени отрицательно относится, как к советской, так и к американской элите, т.к. и та, и другая, по его мнению, действует в собственных корыстных интересах. «Ваша бюрократия, - сказал он, - ни в какой коммунизм не верит. Подпольный капитализм существует у вас под ее крылом, особенно в национальных республиках, и он только ждет ослабления центральной власти, чтобы легализовать свои капиталы и получить независимость от Москвы».
Для меня эти рассуждения не были неожиданными, я и сам в какой-то мере думал так же с тем исключением, что я не мог занимать безразличную позицию – «чума на обе ваши головы», ибо речь шла о судьбе моей страны. Еще задолго до этого разговора у меня возникла мысль написать книгу о подпольном капитализме и опубликовать ее в США под псевдонимом. Я поделился этой идеей с Гэлбрейтом, но он меня отговорил, сказав:
- Да не следует Вам превращаться в диссидента, Вы же верите в свою страну и свой строй.
Он был прав. Одно дело – конструктивная критика недостатков своей системы, поиски путей ее реформирования. И совсем другое дело – хотя бы косвенно помогать Бжезинскому, мечтающему о развале СССР и активно работающему в этом направлении.
Депеша о разговоре с Солсбери в срочном порядке пошла наверх в Москву, но, судя по конечным результатам вряд ли это предостережение произвело должный эффект. Во всяком случае при Горбачеве стратегический замысел Бжезинского сработал. А через десять лет на семинаре Аспеновского института в Берлине о нем уже говорили в полный голос, нисколько не опасаясь организованного противодействия. Между тем, как видно, об американских планах раскола СССР советскому руководству было известно еще со второй половины 1970-х годов. Причем это была не какая-то второстепенная частная инициатива, а стратегический план, который разрабатывался в Вашингтоне на государственном уровне. И он заслуживал с нашей стороны намного более активного противодействия.
