Юрий Семецкий - Душа в тротиловом эквиваленте
26 декабря 1952 года. Астрахань.
- Значит, пятеро профессионалов высшей пробы на двух машинах не смогли отследить перемещения одного мальчишки, да еще и в центре города, на острове? - лишенным всякого выражения голосом поинтересовался полковник Холодов.
- Некуда ему было деваться, товарищ полковник. С одной стороны - Волга, с другой - два ерика. И никуда бы он не делся, если бы человеком был. Но это ж Судья. К тому же, кроме нас там еще и стрелок был. Его мы взяли, - не пытаясь оправдаться, а лишь констатируя факты, пояснил старший группы.
- Ну, если это называется 'взяли', то я - дед Мороз! - резко прореагировал Холодов. - Немного чести повязать воющего от боли стрелка, ползущего сдаваться на коленях.
- Готовы ответить по всей строгости. Только нет за нами никакой вины, - вновь высказался старший. - Вот, пусть хотя бы Рябинин расскажет, как оно, за Судьей присматривать.
- Пусть расскажет, - разминая очередную беломорину, согласился Холодов.
- Товарищ полковник, я ведь дальше всех находился. Ну, на случай неожиданных всяких перемещений объекта. И смотрел внимательно. Даже бинокль был. И зрение у меня в порядке. Только вдруг силуэт объекта расплываться стал. Пытался я присмотреться, даже бинокль вытащил, но все равно не смог. Слезы потекли, а пока проморгался - нет его уже. Но уйти он далеко не мог. Все равно либо я либо еще кто обнаружили бы. И вот еще что было... - Рябинин неожиданно замолк, явно сожалея о вырвавшейся у него фразе.
- Так что было? - заинтересованно спросил Холодов.
- Не поверите, нельзя такое в рапорте писать.
- Это мне решать, что нельзя, а что можно! Все говори, Рябинин.
- Мне показалось, товарищ полковник, что перед тем, как исчезнуть, Судья, подобрал с тротуара то ли палочку, то ли спичку... - оперативник вновь потерянно умолк.
- Да не тяни ты кота за принадлежности! - взорвался полковник.
- Так тут такое дело. Нарисовал он что-то вроде растянутого круга. Прямо на стене Персидского подворья. И шагнул туда. Кто ж в такое поверит?! И толку, что ребята тоже видели? Нам в дурку неохота.
31 декабря 1952 года. Лондон.
- Мы получили ваше прошение, сэр Альвари. Но прежде чем дать делу ход, мне бы хотелось выяснить у вас лично, почему же вы объявляете себя неспособным более выполнять обязанности Посла. - сочувствующим тоном произнес Энтони Иден. И, после небольшой паузы, продолжил.
- До последнего времени вы с блеском выполняли возложенные на Вас правительством и Короной обязанности.
- Короне следует подобрать на мой пост более восприимчивого и сообразительного человека, господин Министр. Он совершит меньше ошибок.
- Какие же ошибки совершили Вы?
- Господин Министр, в своем отчете, написанном после известных Вам событий в Москве я написал, что меня спас дипломатический статус. Это не так.
- Достаточно спорное заявление. Хотя, действительно, в посольствах было много смертей. Однако они происходили в промежуток от суток до трех после События. Чем Вы это объясняете?
- Всего лишь профессиональной деформацией, свойственной людям нашей профессии. Даже поставленные лицом к лицу с Высшим Императивом, многие из нас способны долго изворачиваться, громоздя силлогизмы друг на друга.
- Пожалуй, Вы правы, - зябко передернул плечами первый граф Эйвонский.
- Далее. В отчете я писал о появлении у большевиков нового вида оружия, которое я определил как психотронное. Это тоже ошибка. И большевики тут абсолютно ни при чем. По моим наблюдениям, большая их часть к Событию совершенно непричастна. Люди просто пытаются выжить.
- То есть, вы хотите сказать...
- Да, господин Министр. В игре некая неизвестная нам сила. Доселе неизвестная. Или слишком хорошо известная. Настолько хорошо, что мы давно перестали верить в ее существование.
Как видите, я сделал множество ошибок, и должности Посла не соответствую.
- Не стоит делать такие категоричные заявления, сэр Альвари, - дружелюбно произнес хозяин кабинета. - В отличие от многих своих коллег, вы не только вернулись живым и в здравом рассудке, но и своевременно оповестили нас о новых угрозах. Может, все-таки вернетесь в Москву?
- Нет, господин Министр. Я и так отчаянно хочу вернуться, этот город снится мне каждую ночь. Но, просыпаясь от того, что дыхания не хватило, понимаю: жить там не смогу.
- Даже так? А знаете, сэр Альвари, расскажите мне чуть подробнее о своих личных впечатлениях. Не как министру, а как джентльмен джентльмену. Представьте, будто мы с вами старые приятели, беседующие в клубе за стаканчиком чего-нибудь согревающего. И кстати, не желаете ли виски?
- Не откажусь, сэр Энтони.
- Просто Энтони. Мы же в клубе, не так ли?
- Разумеется.
Гаскойн отхлебнул виски из стакана, налитого графом почти по-русски, поудобнее устроился в кресле, и начал рассказ.
- Господа со Смоленской площади, как водится, никаких комментариев не дали. Вот я и решил, что не худо бы прогуляться по столице ножками, и посмотреть своими глазами, что же происходит.
-Это могло быть опасно, - заметил Иден.
- Ни в коей мере, - спокойно ответил Гаскойн. - Уголовников там более не водится, а местные политики сами не понимают, в какую игру они нынче вынуждены играть. Потому к резким действиям сейчас никто не склонен.
- Неплохо бы съездить на воды, да так, чтобы тем временем в Ист-Энде порезвилась эта... сущность, - улыбнулся Иден.
- Даже не знаю, что Вам на это сказать, - грустно отозвался Гаскойн. - Как по мне, сжечь дом дотла, чтобы уморить тараканов - идея не самая блестящая. Но вы же явно пошутили, не так ли?
- Разумеется, пошутил. Продолжайте, Альвари.
- Я старался гулять там, где много людей. Это оказалось верным решением. Никого ни о чем спрашивать не пришлось. Я и так все узнал, и все почувствовал.
Сначала рядом с рынком меня остановила пожилая женщина, буквально силой втолкнула в руки pirozok и сказала: 'Эк тебе душу покорежило, болезный. Но ничего, и это пройдет. Покушай вот'.
И действительно, мучавшая меня головная боль отступила. Даже слегка улучшилось настроение. Хотя чувствовал я себя в целом отвратительно.
После встречи с удивительной пожилой леди, я начал замечать странности в своем состоянии и всерьез опасаться за душевное здоровье.
Ну как вам, например, такое: посмотреть на стайку подростков и ощутить радость от легкого морозца, желание слепить snezok, побегать, прокатиться с горки по раскатанному льду?
- Для джентльмена вашего возраста и положения - удивительно. И вы поддались искушению?
- Поддался, - вздохнул Гаскойн. - И, разумеется, не удержался на ногах. Вывихнул плечо, да так, что руки поднять не мог.
- Что же было дальше?
- Детишки доставили меня на санках в место, где бедолагам вроде меня оказывают неотложную помощь. Там работали почти такие же дети, разве что, чуть постарше. Один из них отобрал мою боль. И терпел ее, пока мне вправляли руку.Я навсегда запомнил его сосредоточенное лицо, покрытое мелкими каплями пота и сжатые в нитку губы.
- Что было потом?
- Потом я решил вернуться в посольство. А по дороге пара молодых людей подарила мне чувство восхищения прекрасным миром, и волшебным днем, когда у влюбленных все удается. Встреченный чуть дальше старик щедро поделился мудростью и спокойствием. Я же отдариться не смог, так же, как и не смог почувствовать ничего, кроме того, чем со мной делились.
- И вы немедленно вылетели в Лондон?
- Да, Энтони. Что мне оставалось делать? Было достаточно прогулки по городу, чтобы понять: для Короны я бесполезен. А есть свой хлеб зря... Это низко. По сравнению с этими людьми, я слеп, глух и бесчувственен. Многие из них способны видеть человека до донышка его души. Может ли вообще идти речь о традиционной дипломатии в таких условиях?
Осмелюсь задать вопрос: Вы когда-либо чувствовали себя слепым?
- Лишь однажды, когда во время охоты на лис конь вывернул меня в грязную лужу. В результате я несколько дней провел с повязкой на глазах.
- Тогда Вы поймете меня, Энтони. Зачем Короне слепой Посол?
