Максим Бодягин - Машина снов
— Господи, какая глупость. Вполне в духе Тогана.
— Глупость глупостью, но ханские нухуры упали замертво. Демоны, которых прислали катайцы, забрали у стражников души. И Тоган бы добил императора, когда б не твоё появление. Я, правда, не понимаю, как ты мог одновременно быть в двух местах: убить нашу сестру возле машины снов ив то же самое время сражаться с демонами рядом с богдыханом? Но, видимо, таковы особенности твоей магии.
— Я хотел бы тебе верить, но… Дело в том, что мы говорили с Тоганом об этом случае, о гибели ханского кортежа. И он ни сном ни духом не знал о том, что произошло. Ты уверена, что именно катайцы подослали демонов?
Мать-лисица сморщилась, словно бабушка, пытающаяся объяснить туповатому внуку что-то довольно простое, но никак тому не дающееся.
Марко молчал. Он пытался сложить мозаику из рассыпающихся кусочков, где каждый день прибавлялись всё новые детали, полностью разрушавшие картину, уже начавшую было приобретать очертания. И вдруг ррраз, словно рукав монаха сносит картину, написанную струйками цветного песка, изображение внезапно пропадает, становясь тем, чем было только что, — просто горсткой разрозненных частичек.
— Скажи, а зачем же вы подослали мне ту маленькую лисичку?
— Нам нужно было твоё семя. Чтобы твоя дочь унаследовала способность плавать во сне, как ты. Потом она бы передала это знание всем нам.
— Как она вообще попала во дворец? Как это произошло?
— Благодаря матушке Хоахчин, как я тебе уже говорила. Мне до сих пор жаль нашу младшенькую, она была очень многообещающей девочкой. Днём она прислуживала библиотекарю, ночью — постигала лисью науку. Удивительно, она оказалась очень преданным существом, этот старый никчёмный слепец словно приворожил её. И, когда началась вся эта заваруха, она спасла его.
— Как спасла? — недоумённо спросил Марко.
— Она предположила, что ей прикажут сделать с ним что-нибудь дурное, прикажут убить его, например, или что его каким-то образом втянут в эту историю с цепью убийств вокруг твоей дьявольской машины. И она опоила его волшебным вином из Чжуншаня, о котором говорят: «Раз напился — и на тысячу дней». Старик, разумеется, уснул как убитый и проспал всё в счастливом неведении, — цинично засмеялась лиса.
— Так он… проснётся?! — вскричал Марко, сердце его забилось, стремясь вырваться прочь из груди.
— Конечно. Как любой пьяный. Тысячу дней он, конечно, не проспит, но чжуншаньское вино — крепкая штука. Ему повезло больше, чем твоему другу-тебетцу.
— А что ты знаешь про тебетца?
— Ничего. Просто нам заплатили, чтобы мы отравили его.
Марко скрипнул зубами, но во взгляде матери-лисы читалась
только безмятежная простота. Он силился увидеть в её глазах какой-то намёк на издёвку или ложь, но ничего, кроме абсолютного равнодушия, там не нашёл.
— Кто? — спросил он, но голос пресёкся, скрипнул, словно глотку забило песком. Марко откашлялся и повторил вопрос: — Кто заплатил вам?
— Деньги передала матушка Хоахчин. Но приказ исходил лично от Великого хана. В знак подтверждения она показала нам его личный перстень, который он почти никогда не снимает с руки.
— Ты врёшь, — глухо сказал Марко, думавший, что изо рта вылетит обвинительный крик, но в тот момент, когда губы уже разомкнулись, он вдруг понял, что мать-лиса говорит правду. И крик сорвался, превратившись в хриплое признание бессилия.
— Зачем мне врать? Когда вы построили машину снов, император приказал отравить тебетского колдуна, чтобы тот не смог повторить чудесной машины по чьему-то ещё заказу.
— А почему остальных не тронул?
— Тебя он любит, а этих двоих простолюдинов убивать нет никакого смысла — они просто подмастерья.
— Тогда почему он… Почему он убил девочку?
— Если бы она просто отравила колдуна-тебетца, он бы тихо умер, и всё сохранилось бы в тайне, тогда она бы по сей день жила и приносила тебе радость. Кстати, отправить её к тебе в постель — тоже идея Великого хана. Он считал, что ей удастся тебя приручить и выведать тайны машины, если ты их, конечно, знаешь. Судя по тому, как ты живо интересуешься её судьбой, ей удалось пробиться к твоему сердцу, — улыбнулась мать-лиса. — Но кто-то начал убивать без разбору всех, кто оказался причастен к постройке машины, и, чтобы отвести от себя подозрения, император казнил нашего щеночка.
— А Хоахчин всё это время всё знала…
— Матушка Хоахчин не просто знала, она действовала…Восемнадцать.
Они сидели друг напротив друга, освещаемые только тонким светом звёздного шара, покрывавшим их лица как золотистая пыльца. Сумерки наконец уступили место темноте, и та залила всё вокруг, подобно чёрной воде затопив полутени, окрасив тушью своды, скрыв неприглядные стороны лисьего логова. Время застыло, подвешенное в этой черноте за тонкую золотую нить. Мириады крохотных огоньков водили хоровод, на мгновение отвоёвывая у ночи какую-то толику пространства, и снова гасли, уступая место своим собратьям, и это мерцание, заливавшее короткое расстояние между их лицами, придавало происходящему привкус волшебства.
Марко понимал, что ему выпала удача, и где-то в глубине души он ужасно боялся спугнуть её, хотя и понимал, что пока не взошло солнце, пока наваждение не исчезло, всё в его власти.
Мать-лиса, чья кожа отливала миллиардами огненных точек, не то отражая свечение шара, не то сама светясь в ответ, говорила тем чарующим, шелестящим голосом, что свёл с ума неизмеримое количество мужчин, однако нежные обертоны её голоса только подчёркивали всю неприглядность того, о чём шла речь. Раз за разом вглядываясь в её восхитительное точёное лицо с тонкими чертами, Марко ловил себя на мысли, что мечтал бы о том, чтобы велением какого-то таинственного колдуна всё превратилось в игру, чтобы, например, они были бы просто любовниками и вели утончённый разговор о музыке или прекрасных книгах, чтобы, устав услаждать тела друг друга, они бы предавались длительным прогулкам в тиши дворцовых аллей, кормя птиц и завтракая в тени платанов… Но эти детские мысли моментально рассеивались, как только он вспоминал, что всё это — лишь действие чар, а за пределами золотистой световой сферы, окружавшей в эту минуту их обоих, лежит царство лис, где в сотнях отнорков прячутся опасные, непредсказуемые хищницы, не знающие жалости, не имеющие достоинства и потому полные безграничного коварства и жестокости. Рука сама сжимала рукоять сабли, и грубая оплётка, холодившая ладонь, моментально возвращала Марку чувство реальности.
— Чтобы понять, что именно провернула матушка Хоахчин, нужно ненадолго вернуться в прошлое, — шелестел голос матери-лисы. — Срединная империя очень стара. Девочка, которую мы послали к тебе по приказу Великого хана, порой пересказывала мне свои беседы со слепым книжником. В том числе, она иногда говорила о книгах, которые он хранил в своей памяти. Но смею тебя уверить, Поднебесная древнее любого царства, о котором повествуют ваши латинские и греческие книги. Мы строили дворцы и дороги уже тогда, когда всю остальную Сушу, покрытую мраком варварства, населяли дикие племена, носящие шкуры и не чурающиеся каннибализма.
Когда мунгалы вторглись сюда, они перевернули всё с ног на голову. Старые законы перестали действовать, любой человек получил шанс стать аристократом. Древняя кровь, знание канона, воспитание — всё это перестало иметь значение, Хубилай перетасовал всю Поднебесную с головы до ног, как колоду карт. Кореец, меркит, уйгур или непалец — отныне кто угодно мог стать ваном уезда или губернатором провинции. Стало ненужным даже сдавать экзамены на степень сюцая, не нужно ничего. В поднявшейся суматохе важным стало лишь одно: человек должен как пёс служить империи Юань и дому императора. Ещё каких-нибудь сто или полтораста лет назад никто слыхом не слыхивал о том, что такое «чингизид», а теперь кровь Тэмуджина — самая желанная добавка для любой родовитой семьи.
— Великий хан не раз говорил мне, что хочет создать новый народ, в котором сольются все лучшие качества, присущие каждому: упорство мунгал соединится с катайской учёностью, и из смешения этих кровей появится совершенная человеческая порода.
— Возможно, когда-нибудь этот народ и возникнет, но пока богдыхану лишь удалось унизить катайцев, — засмеялась мать-лисица. — Империя Юань всего лишь слабый младенец на фоне тысячелетней истории Срединного царства. Понадобятся века, чтобы новый народ окреп. Но я не думаю, что это случится. Поднебесная так велика и так сильна, что перемелет любое несчастье, даже такое, как Хубилай — гнев небес.
— Так что же Хоахчин?
— Представь: впервые за тысячу лет практически любой проходимец получил шанс попасть во дворец, войти если не в число высшей знати, то, по крайней мере, возвыситься так, как никогда бы не получилось у его предков. Такой шанс выпадает раз в тысячелетие! Хоахчин мудра, и она видела всё это. Дворец огромен, количество слуг с трудом поддаётся исчислению. Но… Марко, ты думаешь, что ты знаешь императорский дворец. Но ты знаешь только половину. Мужскую половину.
