Максим Бодягин - Машина снов
Мать-лиса подняла руки вверх, шар слетел с них легко как большой комок пуха и завис над ними будто огромная оранжевая луна. Мириады оранжевых сполохов, огненных иголочек танцевали вокруг, покалывая кожу, губы, ноздри, странная желтая радуга кольцом окружила обоих.
Марко вдохнул. И воздух еле-еле вплыл в приоткрытые губы, словно раздумывая: спускаться ли ему в лёгкие. Марко сделал усилие и напитанный миллионами огоньков воздушный поток влился в грудь. Мать-лиса приблизилась к нему вплотную, опаляя дыханием марково лицо...
Её груди были тяжёлыми-тяжёлыми, господи, до чего тяжеленные, как каменные ядра, что огромные машины Иоханнеса метали через стены осаждённых городов. Она положила пылающие пальцы на его руки, приободряя и понукая его. Не вырваться. Мне не вырваться. Её кожа, светящаяся в сполохах желтого огня, побежала мурашками, словно бы огоньки вырывались сквозь неё наружу, на волю, оставляя после себя крохотные, почти невидимые шершавые кратеры. Марко чуть отстранился и посмотрел на неё.
Персефона. Богиня плодородия и смерти. Одновременно плодородия и смерти. Подумал Марко. Щедрое тело. Пугающий взгляд. Обещание любви. Обещание смерти. Он стоял голым. Совершенно голым. Языки звёздного пламени лизали кожу. От матери-лисы исходил жар. Кажется волосы на груди у меня сейчас обгорят. Подумал Марко. Она стояла голая. Совершенно голая. У меня никогда не было женщины. Я никогда не видел зрелую женщину. Подумал Марко. Океан плоти. Бескрайние моря плоти. Горы, леса, материки плоти. Бёдра так широки, что вместят в себя всю Сушу. Как степь. Они как Великая Степь.
Он отпустил руки и посмотрел на её грудь. Господи. Они огромные. До чего огромные. Потемневшие соски словно смотрели на него в ответ.
Маленькая лисья рука обожгла затылок, прижимая его голову, бархатная пуговка залетела в рот, настойчиво раздвигая пересохшие губы, чуть сожму их и умру, чуть сожму их и её пронзит боль, чуть сожму их - она кричит, это не боль, она выдыхает, она пылает, она горит, чуть сожму их, она что-то шепчет. Мой мальчик. Иди ко мне. Мой мальчик. Оранжевые глаза вливаются в аквамариновые, её рот, совершенно человеческий рот, горячий и жадный, пьёт его, её язык, длинный и умелый язык лисы, язык колдуньи глотком обжигающего крепкого вина втекает в рот, он пьёт его, пьёт это вино, зная, что волна дурмана змеёй совьётся в голове, сжав мозги как беспомощную жертву, но он хочет этого дурмана, он хочет, хочет, хочет, хочет, хочет. Её ягодицы как камни, нагретые солнцем, их невозможно сжать, лишь положить на них ладони, чтобы отдать тепло своего тела и взять их тепло взамен. Тяжеленные гладкие камни, с еле заметными крохотными шершавинками, толкающимися в ладонь, невозможно отнять рук, я хотел бы быть змеем, многометровым удавом, который смог бы обернуть эту плоть всю, я хотел бы стать одной огромной ладонью, чтобы взять её разом, сжать её разом, всю разом.
Она легла, увлекая его за собой, он нырнул в фарфоровое море, качаясь на горячих волнах, крохотная щепочка в играющих буграх штормовых волн, вздымающихся словно тяжело дышащая грудь богини. Мой мальчик. Иди ко мне. Мой мальчик. И он идет, бежит, несется, летит, скользит по глади волн, по стеклянной поверхности, дразнящей живот и грудь, он хочет нырнуть, он хочет, хочет, хочет, хочет. Створки тридакны хранят чудесный перламутр, пахучий и нежный как обещание матери любить тебя вечно. Он ныряет, но вода вдруг становится твердью, жидкой твердью, немыслимо, чтобы погрузиться в манящий пурпурный омут приходится постараться. Господи, как горячо. До чего же тут горячо. Воронка засасывает его глубже, но твердь, казавшаяся водой, сопротивляется, приходится применить силу. Удар выбивает из глубины тяжёлый вздох, дракон в пещере проснулся и вздохнул, пурпурная улитка обхватила его и тащит в жерло вулкана, где полыхает кипящее золото.
Он вбил в неё ноющий от напряжения член, глядя, как расширяются её зрачки, закрывая чернотой оранжевое пламя, словно два солнечных затмения случились в этой огненной красной вселенной.
Нет-нет, шепчет золотая мурена, прячущаяся в глубине пурпурных вод, не так всё просто, морячок, здесь сотни закоулков, каждый из которых полон жидкого огня, превращающегося в нектар, тебе некогда отдыхать, но загляни сюда, в этой пещере столько изгибов. Сотнями пальчиков мы сыграем на тебе мелодию цветов, весенний марш завязывающихся колосьев, мы пробежимся от корня до пламенеющего навершия, чтобы ты отдал нам то, что хранишь для небесных танцев, нам нужен твой перламутровый сок, мы соткём из него жемчуга.
Мммммммммммммммммммммммммм.
Марко словно похмельный отстранился от неё. Она засмеялась и прикрылась ладошкой, словно не давая его семени вытечь наружу.
Морок исчез. И в этот момент она стала до обидного похожей на пьяную площадную девку.
[открой, открой глаза, Марко]
Мать-лисица повернулась и посмотрела на Марка. Взгляд её постепенно обретал осмысленность. Марко возвращался в реальность. Звёздный шар подкатился к его ногам. Ножнами он пододвинул его ещё ближе, ощутив покалывание волшебного огня. Теперь он точно знал, что мать-лиса находится в полной его власти. Как кукла. Он сломал в ней что-то, что-то в самой сердцевине, что-то, подобно позвоночнику удерживавшее её. Теперь она принадлежала ему безраздельно. И пока длился момент слабости, Марко твёрдо решил, что получит ответы на все вопросы, даже если ему придётся лишить мать-лису жизни. Хотя в этом, похоже, не было необходимости: она выглядела абсолютно подчинённой. Вся поза, взгляд, положение тела, энергия, исходящая от неё, напоминали Марку только одно — рабыню на невольничьем рынке в тот момент, когда она понимает, что чуда не произойдёт, что она будет вынуждена пойти за покупателем, что её жизнь ей действительно больше не принадлежит, всё кончено.
— Знаешь, как я узнал? — спросил Марко, оперевшись спиной на стену и устраиваясь поудобнее.
— Что ?
— Запах.
— Что «запах»?
— У вас два запаха. У вас две внешности, две природы, два языка и два запаха. Один дурманит нас. Другой — настоящий. Его-то я и распознал. Я слышал его раньше. Знаешь когда? Не-е-ет, не тогда, когда ты послала ко мне в постель маленькую лисичку. Ты знаешь когда.
— Нет, понятия не имею, о чём ты толкуешь, — устало ответила мать-лиса.
— Та ночь? Когда я спас кортеж императора? Меня наутро нашли рядом с мёртвой женщиной, ты не могла не слышать о ней. Потому что она была твоей сестрой, она пахла точно так же, как пахнете все вы. Зачем ты напала на кортеж Великого хана?! Наутро после этого случая я тщательно обыскал место битвы, ничего существенного найти мне не удалось, но этот запах… Он был повсюду. Любой, кто попадал в объятия лисички, сразу бы почувствовал этот запах нутром. Это же безумие! На что ты надеялась?!
— Нам заплатили… Очень… щедро заплатили.
— Кто ?
— Твой друг Тоган.
— Чёрт… Я должен был догадаться. Только Тоган в нужной мере сочетает ненависть к отцу с безумием, достаточным для того, чтобы бороться с ним практически в открытую! Но всё-таки, сколько нужно было заплатить, чтобы вы решились на это сумасшествие?!
— Помимо денег, у нас был и другой интерес… Если бы атака удалась, мы вернули бы себе контроль над Поднебесной, как было в древности, когда лисы-матриархи управляли Сушей.
— Но атака не могла удаться!
— Могла. Если бы это было просто нападение сотни каких-то безумных лис, конечно, нас ждала бы смерть. Но мы знали, что нас нанимают исключительно для отвлечения. Нам нужно было пошуметь, взбудоражить охрану и быстро украсть для Тогана машину снов. И тебя вместе с нею. А Тоган, точнее, его любовница…
— Любовница?
— Ты не знаешь, что у него была любовница? — недоумённо спросила мать-лиса, потом она вгляделась в глаза Марка и расхохоталась. — Ах, мой мальчик, как же ты плохо знаешь своих друзей.
— Он мне не друг, — огрызнулся Марко.
— Тоган одержим местью за свою мать. Это тебе должно быть известно, потому что это известно практически всем. Он сошёлся со своей кузиной, девицей из семьи Чэнь. Катайцы никогда не простят резни в Тайду. Они никогда не простят возвышения сарацин, которое привело к такой трагедии. Поэтому они договорились с Тоганом через эту девицу Чэнь, что мы пошумим для виду, а потом Тоган при помощи магии атакует кортеж. Таким образом, все обвинения падут на нас. Он будет ни при чём. А мы, в случае удачи, получаем… Мы по договору получаем весь Тайду, ещё несколько провинций к югу, вплоть до Хунани. Фактически половину Поднебесной.
— Господи, какая глупость. Вполне в духе Тогана.
— Глупость глупостью, но ханские нухуры упали замертво. Демоны, которых прислали катайцы, забрали у стражников души. И Тоган бы добил императора, когда б не твоё появление. Я, правда, не понимаю, как ты мог одновременно быть в двух местах: убить нашу сестру возле машины снов ив то же самое время сражаться с демонами рядом с богдыханом? Но, видимо, таковы особенности твоей магии.
