Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком
Он стоял, ждал Чимиту и думал о том, что, не успев «рассчитаться» с бетоном, взвалил себе на плечи новую тяжкую ношу.
Эта ноша — мост через протоку Саяпиха на остров Долгий, где стояли водозаборные сооружения. Проект предусматривал лишь понтонный мост. Проектировщики погнались за быстротой и дешевизной, не подумав о том, что весной и осенью при паводковых водах по понтону не попадешь на остров. Это, считай, что отрезать стройку комбината от водозаборных колодцев на два месяца в году. А если там авария? Да и сейчас дел на острове невпроворот. Надо завести несколько тысяч кубометров бетона и камня.
Трубин, посоветовавшись с инженерами, вынес на обсуждение партийного комитета предложение о строительстве моста на опорах нз свайных кустов и пролетов из стальных балок. Предполагалось совмещение свайных кустов с опорами... Это еще не встречалось в практике мостостроения.
Мало того... Подача воды по проекту — один кубометр в секунДУ — должна осуществляться двумя донными водоводами. Дюнкерный способ... По дну Саяпихи предстояло рыть траншеи. Неимоверные трудности! Грунт можно нынче выбрать, а завтра траншею 3.1- Мыло бы. А подводная сварка? Как ее гидроизолировать? Из Ленинграда приглашать специалистов?
А не лучше ли водоводы вынести наверх и протянуть по опорам моста? Не нужно никакой подводной сварки, ни к чему рыть на дне Саяпихи траншеи. И не страшна любая авария с водоводами.
Многие опасаются, удачно ли пройдет забивка свайных кустов на протоке. Тут не площадка главного корпуса... Сваю надо спускать в прорубь, забивать в грунт через толщу воды. Машинист копра Константин Касьянович Рябогин и крановщица Агриппина Прокопь- овна который уж день после смены ходят на Саяпиху, смотрят, изучают, прикидывают: где сваи сгружать, как стоять крану, как лучше подавать сваю под оголовник... Они не подведут, все рассчитают, как надо. Трубин уверен в них. Этот народ предон стройке.
— Григорий Алексеич! Григорий!..
Наконец-то. Идет... И словно что-то где-то прорвало, рухнула запруда, сбило залом и воды заклокотали, зажурчали, запенились и вольно потекли... Где этот веселый и такой симпатичный Колька Вылков? Почему он не прибежал и не доложил, что у них там? О-о, опять самосвал с бетоном! Молодцы там, на растворном! Надо посмотреть, как наши вибрируют. «Чимита идет... Вернулась. Ну, з почему бы ей не вернуться? Чудак я. Вот чудак! Каких поискать».
— Ты что так долго?
Она подходила к нему, улыбаясь. И чем ближе она подходила, тем сильнее Григорий слышал журчание и клекот ручья, тем громче ревел мотор самосвала.
— Ты не представляешь, Гриша, я ругалась на узле с мастером и со всеми с ними.
Она, пожалуй, впервые назвала его Гришей. Если и не впервые, то все равно... Раньше не имело значения, как она его называла. А теперь сердце полетело куда-тт вместе с затуманенной, закружившейся головой.
— Ругалась? С ними?
Григорию захотелось прижать ее к себе — веселую, улыбающуюся, с короткими волосами, выбивающимися из-под мужской ондатровой шапки, всю пахнущую снегом, тающим льдом, с голосом, будто бы летящим от ручья, прорвавшего залом. Он мало понимал, что она ему отвечала.
— Ни одного кусочка смерзшегося песка! Ни одного.— твердила Чимита, беря его за руку и раскачивая ее. Она, возможно, мало понимала, что делала.— Нельзя, чтобы они попадали в бетономешалку. Зимой перемешивать бетонную смесь положено пять минут, а не две минуты, как летом.
— Ну и что же?—улыбался Трубин.
— Как, что же? А вот пойдем на тот мостик... Пойдем, пойдем’
— У гаража который?
— Ну. Вот там натворили!..
Возле гаража был построен мостик. В его опоры в марте уложили холодный бетон. Мостик — это первая проба для поташа, первый опыт Чимиты. И вдруг: «Вот там натворили!..»
— А что случилось?
— Пойдем, пойдем!—она упрямо тянула его за руку, как бывало в детстве кто-нибудь брал его за руку и еот так же тянул к себе: «Пойдем, мол, со мной. Меня мать в магазин послала, а одному невесело. Не пойдешь, и я потом с тобой не пойду».
Чимита хохотала негромко и все тянула его к себе, морща лоб.
— Какой сильный!
Он почувствовал, что в ней произойдет какая-то перемена, если он не уступит ей сейчас же, и шагнул навстречу. Боясь, что Чимита упадет, свободной рукой Григорий взял ее за плечо Она чуть качнулась от него по инерции, он удержал ее, потом очень легко, как бы незаметно для нее, надавил на плечо с тем. чтобы теперь она качнулась к нему. Чимита послушалась этого едва уловимого его желания, и их лица сблизились настолько, что было уже трудно смотреть друг другу в глаза. И опять что-то властное сошло на ее лицо, обиженно дрогнули губы... Чимита не отталкивала Григория, она молчала и смотрела за дорогу, на дальнюю улицу. и по ее взгляду и всему напружинившемуся телу, он понял одно: «Ты понимаешь, я не отталкиваю тебя, это уже что-то значит. Но сейчас отпусти»... Трубин разжал пальцы и отступил от нее нз шаг. Чимита посмотрела на него исподлобья и усмехнулась.
На мосту она вновь оживилась. Или по забывчивости, или нарочно взяла его за руку, и они вместе сбежали с насыпи на серег ручья и подошли к опорам.
— Ну, как?—показала она.— Видишь?
Вся темно-серая бетонная стена до уровня подъема паводковых вод была в раковинах. В одной из маленьких дырок Трубин заметил песок. Сильно ударил по бетону кулаком — песок высыпался. обнажив раковину с куриное яйцо.
— Откуда песок?
— Песок на стройку завезли в феврале. Случилась оттепель, песок увлажнился, а тут ударили морозы... Отдельные комья смерзшегося песка попали в бетон.
— Ты у меня все знаешь,— пошутил он.
— Почему это — «у меня»?
Он не ответил.
— Что же ты молчишь?
— Знаешь, Чимита... Мне кажется, что сегодня между нами произошло что-то очень важное, очень серьезное для нас обоих. Тебе это не показалось?—спросил он с надеждой » голосе.
Звонкая пустота опустилась на него. Но вот неподалеку в ветвях закричали кедровки: «Чи-вик! Чи-зик!». Где-то урчал мотор самосвала. Пустота лопнула со звоном, и он с трудом разбирая ее слова:
— Мне это тоже показалось, Гриша.
Он взял ее теплые мягкие пальцы и перебирал их и епоих пальцах. Было страшно продолжать начатый так неожиданно разговор потому, что они сознавали, как много он значил для них оооих
— Помнишь, Гриша, бабушку Анфису? В Хабаровска у профессора...
— Нелюдимая и колючая старушка?
— Ночью... когда мне было тяжело, она подошла ко миг Мы с ней были обе одинокими тогда. Это и сблизило нас. Я рассказ, л л ей о своем одиночестве, она — о своем.
— Когда это случилось?—с трудом выгоиорил он, отчетливо слыша стук своего сердца.
— В ночь перед твоим отъездом из Хабаровска.
Григорий вспомнил полуоткрытую дверь, дорожку света на полу коридора, позолоту книг в профессорском кабинете. И голоса: «Бу- бу-бу... Ту-ту-ту... У-у-у...»
— Анфиса Петровна рассказала о своей неудавшейся любви А я...
— Что ты?
— А я говорила о тебе, Григорий.
— Так, значит, ты?!.— крикнул он не своим, не узнанным им самим голосом. Его шатало, покачивались вверх-вниз сосновые лапы, лед клонился, готовый опрокинуться на берег.
Они шли, задумавшись, переговариваясь лишь изредка. Позади остались окраинные домики, и тотчас навстречу ог озера поднялись сосны. Погода стояла теплая, безветренная, кора сосен прогрелась, и по ней ползали проснувшиеся мухи. Сибирские долгохвостые снегири, похожие на маленьких попугайчиков, порхали с пением по кустам.
Чимита сорвала подснежник. Ножкой и венчиком цветка — в цыплячьем пуху — она холодила свои губы. По низу тайги топорщилась первая зелень — брусника, а возле пней островки мха.
— Ты никогда не уедешь от меня?—спросил Трубин.
— Мы вместе будем строить комбинат.
— Озен Очирович сказал бы—не комбинат, а новую жизнь.
— Ты за что полюбил меня?
— За все то, что у тебя было и есть.
— А что же такое у меня было и есть?— За:лядывая ему в глаза, она тормошила его и не отставала, пока он не заговорил.
— Ты делилась со мной своей силой духа, принципиальностью, верностью долгу...
— У-y, как громко!— рассмеялась Чимита. — Замолчи. Мы в тайге, а не на собрании.
— Хочешь, я принесу тебе на ладони белый-белый снег и, пока он тает, мы помолчим и каждый вспомнит о том, что было у нас в жизни самое-самое лучшее?
— От тебя самое-самое? Для меня. Да?
— Ну да. И от тебя. Для меня. Самое-самое...
Они спустились на пологий берег озера. Хрустела, ломаясь под ногами ветошь, там и тут бросались в глаза нагромождения камней. Воздух был чист и прозрачен, нигде ни облачка, ни туманных свей. К небу уходил, глухо бормоча, вечный тревожный зов озера.
— Смотри!—воскликнула Чимита.— Зеленый закат!
По всему горизонту колыхалось и плавилось что-то зеленое, то светлея, то темнея, и горы на том берегу покачивались, падали и сгорали в зеленом огне. И весь этот причудливый свет, что растекался по горизонту, казалось, выплескивался из озера, из его пучин и вместе с волнами закрывал уходящее на отдых солнце.
