Максим Бодягин - Машина снов
Бутанские стрелки, малорослые улыбчивые ребята в коротких клетчатых халатах, с рукавами, обёрнутыми белыми манжетами, выполнили свою работу с виртуозной точностью. Под командованием Кончак- мергена они бесшумно окружили постоялый двор «Два карпа», расположившись на крышах соседних домов, и, как только хлопнула сигнальная петарда, сотни тонких, похожих на иглы стрел влетели в окна. Если бутанцы видели руку, то стреляли в руку, видели голову — стреляли в голову. Одетый в простой, но добротный доспех, Хубилай сидел на складном кресле, глядя с крыши, как безжалостно лучники поражают всё, что движется в оконных проёмах. Лицо его светилось от удовольствия, когда он видел, с каким потрясающим мастерством стреляют бутанцы. Он крякнул, забрал у ближайшего к нему бойца недлинный двусоставный лук и сам начал стрелять в окна, не столько чтобы попасть в цель, но чтобы ощутить себя в гуще событий. Болезнь здорово подточила его силы — и это было заметно, — но, увидев, как богдыхан яростно посылает стрелу за стрелой, мунгалы приободрились, кто-то коротко выкрикнул боевой клич чингизидов, и бойцы Золотой сотни ворвались внутрь.
Кончак-мерген, не таясь, стоял посереди улицы с полуподнятым луком, и, как только здоровенный сарацин, покрытый пылью и кровью, сочащейся из поцарапанного плеча, вылетел из дверного проёма, выстрелил ему прямо в лицо. Тяжёлая татарская стрела снесла нижнюю челюсть, зубы брызнули во все стороны как белая костяная шрапнель. Ещё не осознав потери, гонимый яростью и страхом, изуродованный сарацин бросился на сотника. Кончак-мерген засмеялся, глядя, как болтается из стороны в сторону длинный красный язык раненого, почти достающий до середины груди, мгновенно вскинул лук и практически в упор выстрелил в атакующего. Сарацина отбросило к стене, насквозь пробившая грудину стрела сломалась под тяжестью падающего тела, и это был последний чёткий звук. В следующую же секунду всё вокруг наполнилось криками ярости и ужаса, слившимися в один бурлящий звуковой коктейль.
Золотая сотня выбивала заговорщиков из здания, а бутанские стрелки мгновенно нашпиговывали десятками стрел каждого сарацина, пытавшегося вырваться из ловушки. Через несколько минут всё было окончено.
Вечно суетливый Тайду даже не успел как следует встряхнуться и осознать, что случилось. Две глухие чёрные арбы, облицованные металлической плиткой, споро подъехали к таверне, нухуры вынесли несколько полуживых сарацин, крепко привязанных к копьям, и забросили внутрь повозок. Ещё через мгновение подъехала труповозка, и с десяток крепких бойцов начали быстро подносить к ней убитых сарацин. Рослый малый бросал беглый взгляд на трупы и кованым клевцом наносил каждому точный прощальный удар в основание черепа, после чего два краснолицых здоровяка уже швыряли тело в глубь повозки.
Марко не видел всего этого. Погружённый в глубокий сон, он лежал распятым на ремнях чудо-машины, под наблюдением двоих молодых стражников, поминутно зевавших, глядя, как юноша выводит носом рулады. Часами смотреть на неподвижно спящего — не самое интересное занятие на свете. Но Марко не просто спал…
Чжао Шестой, по прозванию Полосатый, тоже не видел той битвы. Ему было не до того. Как только Золотая сотня вихрем пронеслась мимо его скромной хибары, которую он величаво называл постом, стражник погрузился в привычную рутину: окончил дежурный досмотр арбы со свежей рыбой, переложенной травой со льдом. Сначала он, конечно, удивился, с чего бы это ханским нухурам появляться в этом богом забытом углу дворцовой территории, удивление даже на минуту грозило перейти в испуг, но Золотая сотня растворилась в дорожной пыли так же быстро, как и появилась. Чжао лишь успел обратить внимание, что стражники обернули тряпками копыта своих коней, поэтому летели почти бесшумно. Он бы ещё порассуждал на эту тему сам с собой, выдвигая и опровергая одну версию немыслимей другой, но тут хозяин арбы начал артачиться, повёл себя непочтительно, и пришлось переворошить весь немалый груз, на что ушло почти два часа. Каждую рыбину Чжао доставал из травяного куколя, щупал ей вялое брюхо, гнул, пытаясь найти стилет или какое другое оружие в гибком рыбьем теле, потом бросал рыбину наземь, с удовольствием глядя, как хозяин арбы тихо матерится, поднимая брошенное и снова тщательно упаковывая и оборачивая в ледяную крошку, уже начавшую сочиться водой. Теперь покрасневшие руки Чжао ныли от невыносимого холода, а вся одежда насквозь пропиталась въедливым рыбным запахом, который с каждой минутой становился всё невыносимей, так как рыбья слизь быстро кисла на солнце.
Он направился к небольшому арычку, что изгибался за зарослями бирючины, делая петлю, где соорудил некое подобие запруды, которое даже слегка облагородил на свой вкус, неловко обложив пологие берега камнями. Но только Чжао присел на плоский камушек, с которого обычно умывался, как по поверхности воды заструились печально знакомые ему песчаные змейки.
— М-м-м, — заныл с досады Чжао, предчувствуя новую встречу с иноземным колдуном, и его вдруг словно что-то толкнуло изнутри.
— Чжао, — раздался прямо внутри черепа шелестящий молодой голос со знакомым акцентом. — Ты слышишь меня?
— Да, — ответил стражник, испуганно озираясь.
— Не ищи меня вокруг, меня нет рядом. Просто послушай, что я тебе скажу…
— А вы где? — глуповато улыбаясь, спросил стражник.
— Я далеко, но я вижу тебя. Ты не можешь меня видеть, но я прямо сейчас смотрю на тебя.
— А что я делаю? — хитро спросил Чжао, подняв одну ногу и положив правую руку себе на голову.
— Поставь ногу на землю и слушай меня внимательно, идиот! — крикнул голос. И за двадцать ли от этого места Марко, лежащий на ложе машины снов, сжал кулаки от досады.
Чжао растерянно исполнил приказ, но так и не убрал руку, продолжая с дурацким видом озираться по сторонам.
— Я хочу тебе добра, Чжао Шестой.
— Ну да! То -то вы со мной как с собакой обращались всегда.
— Потому что ты и есть собака, шелудивый пёс! Перестань же, наконец, перебивать и слушай меня.
— Ну, ладно, чего… Не кипятитесь уж так-то…
— Ты должен бежать, Чжао. Бежать прямо сейчас.
— Куда? — тут стражник совершенно потерялся, лиловое пятно на его щеке запунцовело, а глаза выкатились из орбит.
— Ты должен бросить всё. Пусть всё будет так, как есть. Твои курочки, кабанчик — оставь их. Возьми с собой только деньги, но небольшую часть разбросай на виду.
— Ну да!.. — начал было пререкаться Чжао, но голос властно пресёк его попытки:
— Не время жадничать и мелочиться, Чжао. Золотая сотня ищет то, что ты называешь летающими паланкинами, и скоро она вернётся. И тогда тебя подвергнут самой мучительной казни изо всех, что известна в Катае.
— Вы же говорили…
— Послушай, идиот! Я пытаюсь спасти тебе жизнь. А ты меня не слушаешь! Ханский сын Темур прознал, что ты прячешь паланкины, и захотел забрать их себе.
— Ох, мамочка моя, — прошептал Чжао и обречённо сел на землю.
— У тебя один выход: ты должен исчезнуть, как будто тебя никогда и не было. Брось всё и беги на юг, в Фуцзянь. Там бунты по всей провинции. Принц Мангалай послал туда из Сианя два тумена в помощь войскам, но толку от них мало: сейчас Великий хан контролирует только Фучжоу, да ещё устье реки и порт. Понял?
— Я ж по-тамошнему не говорю… У них выговор какой-то, как бы с придурью слегка…
— Чжао, послушай меня. Ты дворцовый охранник. При нужде тебя найдут в два счёта, а уж с твоей полосатой рожей…
— Ох…
— Ты можешь либо пойти на юго-восток, в Кхам. Но там холодно, да и народ разбойный. Либо в Фуцзянь. Сейчас тебе можно укрыться только там, где смута…
— Это да…
— Не перебивай же! Ты должен укрыть один паланкин тряпками, а один оставить как есть. Потом пойдёшь, нет, побежишь к воротам. Когда Золотая сотня будет возвращаться с трофеями, ты воспользуешься ситуацией и ускользнёшь, понял? Другого момента выбраться из дворца у тебя не будет. Ты слишком заметный человек.
Чжао поднялся с земли. Песок, играя и свиваясь в змейки, постепенно пропадал, смешиваясь с обычной пылью. Чжао потряс головой, словно бы пытаясь вытряхнуть из головы надоедливый голос, как ныряльщики вытряхивают из уха воду, но ничего не произошло. Голос исчез сам по себе, так же внезапно, как и появился. Чжао насупил брови и торопливо пошёл к недостроенной конюшне, бормоча про себя что-то непонятное.
По дороге он чуть не наступил на курочку, деловито копавшуюся в пыли. Пеструшка возмущённо закудахтала, задёргала подрезанными крыльями, выговаривая хозяину за неосмотрительность, и стражник внезапно остановился, окинув взглядом свои владения. Перед ним волной пронеслись воспоминания, как он пришёл сюда с первым отрядом ещё до того, как начали возводить дворец, мастера ещё только расчертили землю и возвели земляные бортики, чтобы разметить территорию. Он вспомнил последние годы и особенно остро почувствовал, как сильно прикипел он к этой пыльной дороге, к скромной, но крепенькой фанзе с выцветшим ханским флагом над крышей, к стойке с копьями под навесом, к журчанию воды у запруды, к резным столбам привязи, к полукруглым воротам, с аляповато вырезанными фигурами небесных воинов, к грубо вытесанным собачкам «фу» у въезда в «пост»… Чжао зло сплюнул на дорогу, слюна моментально скаталась в пыльный шарик, прочертивший узкую дорожку в тонкой, похожей на муку жёлтой пыли. Чжао дотопал до так и недостроенной конюшни, ругаясь с кем-то невидимым, распахнул воротца и бросил на «паланкины» взгляд хозяина, вернувшегося домой из долгой поездки и пытающегося уличить жену в неверности.
