Юрий Семецкий - Душа в тротиловом эквиваленте
Зато стало понятно, отчего и почему отшельники бежали от людей!
15 ноября 1952 года.
Я не мог проводить деда на аэродром - слишком много людей вдруг оказалось бы недопустимо близко. Прощаться пришлось дома.
Перед тем, как попрощаться, по обычаю присели. Остро чувствовалось нежелание расставаться. Еще - ноющая, привычная боль от кусочка металла, засевшего в ноге под Гвадалахарой. Потом к этому незавидному букету ощущений прибавилась тянущая боль в локте и приступ беспричинной тоски, скорее даже, страха.
Сосредоточившись, убрал пробой поля в районе сердца, унял боль. Тут же понял, что глюкоза в крови заканчивается. Потемнело в глазах, накатила слабость. На такой случай теперь приходится носить в карманах сахар и конфеты. Конфеты как раз кончились.
Если бы в предрассветных сумерках за нами кто-нибудь наблюдал, то прощание выглядело бы странно. Дед обнимает внука на крылечке, а тот, негодник, вместо демонстрации подобающих случаю чувств, сосредоточенно хрустит рафинадом.
А что делать, самолет ждать не будет... Гипогликемия, кстати, тоже.
Вспоминая первую пару дней после обретения новых способностей, я удивляюсь, как у меня выдержали нервы.
Очень жаль, что в той жизни я ничего не читал о экстрасенсорике. В памяти обнаруживались лишь смутные обрывки понятий типа "геопатогенная зона", "сетка Хартмана", "кластерные образования" и тому подобные, ничего не объясняющие слова.
Весь мой прежний опыт ограничился неуверенной попыткой найти на даче место под колодец при помощи рогульки из лозы. Стыдно сказать, но в итоге оказалось, что лоза толком не реагировала даже на ведро, до краев заполненное водой.
Со зрением начало происходить нечто непонятное. Нет, я не стал видеть хуже. Скорее, по-другому. Мир стал намного богаче. Добавились призрачные, многократно перекрещивающиеся стены серого и голубого цветов. На земле время от времени попадались пятна грязно-коричневого и розового цветов. Около первых сразу становилось нехорошо, вторые дарили ни с чем не сравнимое чувство покоя.
В воздухе встречались светящиеся объекты всех цветов радуги. Чаще всего, они напоминали мохнатые теннисные шарики. Изредка попадались груши и тороиды. Шарики оказались самыми забавными. С ними можно было даже играться.
Позже понял, играться надо осторожно. Яркие, как детская игрушка, мохнатые как шмели, шарики оказались опасны, как граната с вынутой чекой.
Мир приходится осваивать чуть ли не на ощупь. Перекрестья синеватой сетки неприятно жгутся. Шарик можно проглотить. Сразу - прилив энергии. Можно в кого-то его кинуть. Но такого лучше не делать без крайней нужды. Чисто из соображений жалости и человеколюбия.
От розового пятна можно "подзарядиться", рядом с грязно-коричневым быстро слабеешь.
Общаться более, чем с двумя - тремя людьми, пока не получается. Отгородиться от большего количества народа не выходит. В довершение бед, сильно напрягает вдруг обнаружившийся "следящий контур", и теперь он работает в непрерывном режиме.
Накануне вечером ходил к холодильнику подкрепиться. Подкрепился. А потом понял, что абсолютно уверенно двигался полной, кромешной тьме.
Пришло понимание, что теперь я не смогу видеть мир только глазами, и стало грустно. Глаза мгновенно затуманились, и я разревелся так, как будто действительно был ребенком.
Кому рассказать - не поверят. Шарлатанов хватало во все времена. В лучшем случае, выслушают, и заботливо предложат отдохнуть. В худшем - заподозрят навязчивые идеи, шизофрению или чего похуже.
Я же не умею показывать эффектные фокусы! Не могу видеть сквозь стены и безошибочно угадывать карты Зенера. Может, только пока. Может, не смогу никогда. Разве что, уверенно передвигаюсь в темноте, чувствую эмоции и могу иногда помочь поправить здоровье ценою собственного. Мало, очень мало. Что со всем этим делать, непонятно.
... Андрей Андреевич оказался симпатичным пожилым дядькой с округлым лицом, типично офицерскими, холеными усами и удивительно искренним, лучистым взглядом. Такие люди вызывают к себе доверие на уровне рефлекса.
И еще, он был очень, очень болен.
Он мог, но не стал вызывать меня в Москву. Вместо этого, прилетел сам. Мы встретились ранним утром в лесочке у дома. Я как раз возвращался с прогулки, которую правильнее было бы назвать пробежкой. Гость пришел один, но метрах в двухстах чувствовалось присутствие трех вооруженных и абсолютно не агрессивных, но готовых к немедленному действию мужчин.
Что маленький ребенок, что щенок, способны измотать любого взрослого спортсмена, если тот решится принять участие в их забавах. Что уж говорить обо мне.
Гость был изумлен. Расхристанный, красный, потный и капитально вывалянный в снегу мальчишка никак не соответствовал образу вундеркинда, которого он предполагал увидеть.
Мы прогулялись по украшенному снежными шапками и инеем лесу, прошли мимо площадки для дрессировки собак, где подружились с симпатичной рыжеватой кавказской овчаркой. Немного поговорили о разном, и захотелось мне этому человеку хоть немного помочь.
Не знаю, смог ли. Оказалось, что откровенно не хватает силы. Или энергии? Или энергетики?
А можно и проще сказать - надорвался, вследствие чего и удостоился визита бригады скорой помощи.
Стало ли моему случайному гостю хоть чуть лучше? Узнал ли он то, что хотел? Не ведаю.
Но мужик оказался правильным - тащил меня на руках метров двести. По крайней мере, так говорили потом.
17 ноября 1952 года.
Москва, Старая площадь, кабинет Председателя КПК ВКП(б). Стандартное по планировке помещение одного из высших чиновников. Стены, отделанные дубовыми панелями. Установленные буквой 'Т' столы для совещаний. Отдельно, в углу - массивный сейф и письменный стол с батареей телефонов. Два уютных черных кресла из уже изрядно потертой мягкой кожи. Бронзовая настольная лампа на массивном гранитном основании. Мягко светится зеленый абажур, бросающий на собравшихся приглушенный свет.
Собеседников представлять нужды нет. Мы и так их знаем.
-Что ты там узнать хотел, спрашивать не буду. Спрошу лишь, как съездил, Андрей Андреевич?
- Не зря, Матвей Федорович. Слух, понимаешь, возвращаться начал.
- А чего орешь, как глухой?
- Так понимаешь, привычка. Аппараты помогали мало. Вот и орал. Но заметь, теперь тише ору!
- Мог бы парня и к себе пригласить. Он, как-никак помоложе будет, чем мы с тобой.
- Ну, насчет помоложе, это еще вопрос. Так-то да, ребенок. Но в глаза заглянешь, и понимаешь: пожил человек. И не просто пожил, а и повидал многое.
- Что, рассказывал?
- Да нет, о 'той' жизни, он молчит. Стыдно, говорит, не так я там жил. Но со стороны видно хорошо. Опять же, ребята маленковские видели, как он за домом с Марголиным упражняется.
-И что говорят?
- Говорят, что это кто угодно, но не мальчишка. Сгородил он там себе, понимаешь, из досок и старого х/б мишень. И развлекается. За день - пачки две-три патронов от мелкашки. По суставам, в движении, не промахиваясь. Только успевает прорехи зашивать. За три дня - две доски сменил. Такой вот мальчик. Заказал себе HP-35 c двойной обоймой.
Да и по виду это уже скорее, подросток, а не мальчишка.
- Ну, со стрельбой, тут бабка надвое. У него прикрепленный - Валентин Холодов, он так и стреляет. Может, научил.
-Шутишь? Научиться таким фокусам сложно - не каждому дано и время какое-то нужно. А тут раз сходили на стрельбище, и готово - садит навскидку.
- Так уж и раз?
- Точно тебе говорю, один раз всего! Теперь он из дома не выходит. И сестра его - тоже. Но ее в другом коттедже поселили. Пришлось даже хозяев слегка подвинуть.
- Что там опять?!
- А то, что они пока среди людей находиться не могут. Больно им, плохо. Чуют эмоции, лечат, забирает боль. Теперь вот, вынуждены учиться отгораживаться от чужих эмоций.
Вера, она пожестче Юры, восстановится быстрее. У нее это в магазине впервые проявилось. Скандальную тетку взглядом на колени поставила. Народ сбежал от греха - такой жутью от ее взгляда веяло. А люди там, сам знаешь, проверенные и не из пугливых. Многие войну прошли.
- Сказал бы кто другой - не поверил! Тебе - верю. Но понять такого все равно не могу.
- Не ты один. Вот, почитай, что аналитики пишут.
Матвей Федорович, привычно выделяя главное, пробежал глазами четыре машинописных странички, украшенных грифом 'Совершенно секретно'. Тяжело вздохнул, и, повернувшись на стуле вполоборота, открыл дверцу сейфа. Покосился на бутылку, ждущую своего часа в углу, мотнул головой, закрыл дверцу и попросил секретаря принести чаю с лимоном.
- Голова чистая нужна. Сейчас еще Гриша подойдет, и поговорим. Очень уж всего навалилось...
- И не говори, - эхом отозвался Андреев.
- Теперь об этих бумажках: тебе не кажется, что аналитики твои перемудрили. На основании единственного факта...
