Dmitrii Kazakov - Черное знамя
- Ты жив там? – в голосе Кирпичникова прозвучала показная тревога.
- Еще как, - ответил Олег, обретая голос. – Хм, это дело надо отпраздновать… Сейчас! Ловлю машину, и выезжаю!
Анна наверняка рассчитывала, что он будет горевать, распустит сопли и слюни?
А вот фиг!
У него есть друзья и коллеги, есть любимая работа, есть ради чего жить на белом свете!
А она еще пожалеет, что ушла, и обязательно вернется!
Под хмурым небом осени.
8.
4 октября 1938 г.
Нижний Новгород
Голубов остановился в «Стрелке», расположенной на Верхневолжской набережной, в двух шагах от Кремля и партийного дома. Но Олег узнал об этом, как и том, что темник вызвал его к себе, только добравшись до ГЖУ, так что пришлось съездить фактически туда-обратно.
Когда выбрался из машины у крыльца гостиницы, шел снег, уже не мокрый, обычный, и белая пелена прятала от взглядов реку, острова, раскинувшиеся на другом берегу заливные луга. Невольно оглянулся и тут же одернул себя – нет, тут никаких террористов не должно быть, ведь Голубов заодно с ними.
Зато мимо проехал и остановился чуть дальше серый «Форд Меркюри» с тремя крепкими парнями из нижегородской охранки. Если Одинцова соберутся похитить или пристрелить прямо на улице, они вмешаются, но вряд ли смогут помочь, если «опричники» решат засадить излишне прыткого статского советника в тюрьму.
Номер у Голубова оказался роскошным, из нескольких комнат.
- А, явился, - буркнул он, выходя навстречу. – Давай, рассказывай, что вы тут натворили.
В пальцах темника, распространяя смрад дешевого табака, дымилась сигарета, глаза были красными, точно у бешеного быка, под ними виднелись темные мешки, а пальцы стискивали нагайку куда сильнее, чем обычно.
- Да ничего особенного, - сказал Олег, понимая, что боится этого человека до колик в желудке.
Надо оставаться спокойным… нельзя показывать, что он знает…
- Ничего особенного?! – сигарета полетела прямо на пол, лицо Голубова побагровело. – Сраные ублюдки, тупые кретины, как вы могли так подставиться, что Кириченко погиб?! Свихнувшиеся безумцы, маги самозваные убивают тысячника из корпуса, что за хрень?!
Надо дышать размеренно, не обращать внимания, что в глаза тебе летит слюна вперемешку с оскорблениями… помнить, что все это спектакль, что если темник чем и раздражен, так лишь тем, что стоящий перед ним человек до сих пор жив.
Голубов орал, хватался за рукоять лежавшей на диване шашки, даже вытаскивал из кобуры пистолет, угрожал лагерем, обзывал Олега «возомнившим о себе индюком» и «убогим болтуном», «безмозглым калекой» и «макакой Штилера», но все это не выглядело искренним, казалось наигранным.
- Присядь-ка, - сказал он, немного остыв. – Работать все равно надо, сам понимаешь.
Олег опустился на диван.
- Что думаешь дальше делать? – спросил темник.
- Хотелось бы еще раз допросить Проферансова.
- Не получится, - глазки Голубова забегали. – Убит… при попытке к бегству.
Олег ощутил, что пол у него под ногами исчез, что он падает в ледяную бездну. Ликвидировали очередного свидетеля, и на этот раз еще более нагло, чем инженера Павлова, вполне в духе «опричников».
- Ну, он там понаписал всякого, тебе это отдадут, посмотришь…
Ага, отдадут то, что не имеет никакой ценности.
- Конечно, - сказал Олег, отводя взгляд, чтобы не выдать обуревавших его чувств.
Бессилие, полная безнадежность – никаких доказательств не добыть, ничем не подтвердить того факта, что Голубов имеет отношение к розенкрейцерам и к взрывам в российских городах, свидетели ликвидированы, а подозрения одного статского советника, не совсем здорового на голову, если верить врачам, не должны никого волновать.
Если быстрого эффекта не будет, то интерес и поддержка Штилера испарятся как дым.
И что тогда?
- Так что действуй-ка, и надеюсь, что результаты будут, сам понимаешь, - и совсем успокоившийся темник подмигнул.
Тебя больше устроит их полное отсутствие.
Олег поднялся, на негнущихся ногах зашагал к выходу… может быть, пока не поздно, попросить убрать его из рабочей группы, прекратить этот фарс, вернуться в Казань, в контору «Наследия»?
- А где твоя палка? – неожиданно спросил Голубов.
И после этой фразы отчаяние в душе Олега сменилось злостью – нет, он не сдастся просто так, не отступит, будет сопротивляться до последнего, и может быть сдохнет от пули или бомбы террориста, но не даст этому вот торжествующему ничтожеству повода улыбаться так вот нагло и триумфально.
- Сломал, за ненадобностью, - сказал он, и показательно пружинистым шагом вышел из гостиничного номера.
Тут же, правда, на подобную браваду отозвалась спина… но это можно потерпеть.
Машина ждала на том же месте, никуда не делся и «Меркюри» с людьми из охранки…
Не зря ли он позвонил ночью Штилеру, может быть, поторопился?.. хотя нет, не зря, даже если сам ничего не добьется, настропаленная Померанцевым полиция начнет рыть это дело, и когда-нибудь, возможно, докопается до истины… может быть, другие, более молодые и шустрые, доведут до конца то, за что он взялся?
Нет, он сам еще кое-чего стоит!
Шофер дал газа, они вывернули на площадь Минина и покатили в сторону губернского жандармского управления. Олег потер пальцами виски, прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, собраться с мыслями, что расползались, как потревоженные тараканы.
Спал мало, да еще пил ночью, так что голова была тяжелой, словно чугунной.
- Проклятье, - прошептал он. – Надо что-то сделать? Но что? Что?
Улицу Чингисхана сегодня перекрыли ради каких-то дорожных работ, и они поехали по Варварке. Когда на пересечении с Дворянской притормозили, пропуская женщину с коляской, Олегу на глаза попался крест церкви Святой Варвары, и в голове мелькнула странная мысль…
Что, если попросить помощи у вышних сил?
Все в них верят, начиная с Проферансова и заканчивая тем же покойным Кириченко, а почему он не верит?
- Притормози, - велел Олег шоферу.
Тот удивленно глянул на пассажира через зеркальце заднего вида, но приказ выполнил. Одинцов выбрался под снег, неуклюже перебежал дорогу и направился к распахнутым церковным дверям.
Внутри оказалось пусто и сумрачно, теплились зажженные непонятно кем свечки, сладкий запах ладана почему-то напоминал о детстве, о том, как ходили с отцом и матерью на пасхальную службу. Святые с икон взирали сурово и строго, лики их были мрачны, а вот сам Иисус, распятый на кресте, смотрел в сторону, словно не замечая Олега.
А он неожиданно осознал, что не может вспомнить ни единой молитвы, и это несмотря на идеальную память!
«Иже еси на небесех…» вроде бы, и что-то там дальше.
Открыл рот, собираясь начать, надеясь на то, что нужные строчки всплывут сами собой… Но понял, что не может, что для молитвы нужно нечто большее, чем слова, нужно что-то внутри, искреннее, настоящее…
Было же нечто подобное когда-то?
Но осталось на одной из ступенек успешной карьеры, было вырвано из сердца железными клещами государства-Молоха, грандиозного идола, много дарующего своим служителям, но много от них и требующего…
Этому истукану, богу силы и безопасности, гордыни и победы, «молятся» в тысячах «кумирен», в школах и домах призрения, в конторах различных учреждений и в штабах армий, «приносят жертвы» временем и душевными силами, искренне и радостно, сами того не осознавая, даже не задумываясь!
И в результате теряют способность молиться по-настоящему.
Раздался шорох, до того неожиданный, что Олег вздрогнул, нервно заозирался. Выбравшаяся откуда-то из теней старушка глянула на него неодобрительно, пожевала беззубым ртом, и пошла вдоль стены, убирая от икон огарки, ставя в гнезда новые свечи, бледно-желтые, точно вылепленные из меда.
Он снова открыл рот, но опять не смог вымолвить ни звука.
Понимал, что если напряжется, то может быть и сумеет вспомнить молитву, вот только все равно это будет фальшивка, глупая подделка, не обращение к высшим силам, а настоящий грех перед самим собой…
Есть бог или нет, но в конечном итоге ты всегда отвечаешь перед самим собой!
- Ходют тут всякие, ходют… - пробормотала старушка, шаркая мимо Олега. – И зачем? Ходют и ходют…
И действительно – зачем?
Что он делает здесь, чего ждет, того, что разверзнуться небеса и раздастся Глас Божий? Совершенно точно это не произойдет ради такого как он, вообще ничего не произойдет, откровенно говоря.
Сгорбившись, Олег развернулся и побрел к выходу.
Шофер встретил его удивленным взглядом, но ничего не сказал, и они поехали дальше. Десять минут, и остановились перед зданием ГЖУ, похожим на исполинский серый гроб, закутанный в белый саван из снега.
У самых дверей он столкнулся с генералом Ерандаковым, облаченным в серую жандармскую шинель.
