Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия
– По карте, аэродром прямо под нами. Видишь что‑нибудь? – спросил я.
– Нет. Хорошо замаскировались. Опустимся ниже?
– Умный больно. Про зенитки не забывай. Там две батареи теперь, не считая мелочи.
– Что делать будем?
– Уходим в сторону и на бреющем возвращаемся, там они не успеют с ориентироваться, как мы сядем.
– Хорошо.
Так и получилось. Как только мы появились на виду у зениток. Шасси было уже выпущено, и мы спланировав сели на аэродром. Теперь уже были видны стоянки с самолетами укрытых маскировочными сетями и срубленными ветками. Пользуясь не сильно упавшей скоростью, я повернул к тому месту в котором безошибочно опознал как штаб полка. Заглушив двигатель, я позволил истребителю катиться. От леса к нам бежали люди, некоторые с оружием в руках. На ходу откинув фонарь я отстегнул привязные ремни, и встав помахал рукой.
Первым ко мне подбежал Никитин. Нажав на педаль тормоза, я хлопнул по боку истребителя и сказал знаменитую фразу:
– Вот товарищ майор, принимайте аппарат, махнул не глядя.
И непонимающе посмотрел на Никитина, согнувшегося от смеха. Рядом смеялось остальное командование полка. Мне это казалось странным, поэтому я с недоумением посмотрел на командование.
– Качай его ребята! – выкрикнул кто‑то, и не успел я рта открыть, как меня вытащили из кабины и вместе с парашютом стали подбрасывать в воздух.
Почему я вызвал такую странную реакцию мне позже рассказал Никифоров, когда меня перестали кидать в воздух, пытаясь определить умею ли я летать без машины.
Оказалось, Никитину приснился сон, который он рассказал остальным командирам:
* * *
… Занималась утренняя заря. Командиры обоих полков и Никифоров стояли около блиндажа РП. Курили.
– Ладно, отцы командиры, хватит горевать. Может, вернется еще наш найденыш – произнес особист, делая вид, что рассматривает порозовевший горизонт. Услышав в ответ сдавленное шипение он опустил взгляд. Глядя округлившимися глазами ему за спину, майор Запашный тыкал растопыренной ладонью куда‑то в небо, будто отгоняя голубей. Никитин молчал, но вид имел не менее потрясенный.
Резко крутанувшись на пятках, политрук развернулся и застыл, выронив папиросу. Над дальним краем аэродрома, освещаемый розоватым светом утренней зари, кружил танк!
– Т‑э четвертый, – выдохнул Никифоров – е‑о‑о‑о… Немцы! Десант!
И потащил из кобуры ТТ. А немецкий танк, сделав мертвою петлю и бочку, зайдя на полосу с фирменной суворовской спирали, уже катился через поле прямо к РП, погромыхивая гусеницами и постепенно замедляясь. Наконец, в десяти шагах от потрясенных командиров он остановился. Чуть погодя люк на башне откинулся и показалась чумазая, но довольная физиономия Суворова. Высунувшись по пояс и хлопнув левой рукой по броне, тот устало произнес, глядя в глаза Запашному:
– Товарищ майор. Принимайте агрегат, махнул не глядя, – и помотав головой добавил – Но на эту… на это… В общем, на этот утюг я в жизни не сяду! Не разгоняется, вверх не идет, на виражах сыпется…
* * *
Я только тогда понял странную реакцию на мои слова вызвавшую форменную истерику у бойцов и командиров. Оказалось, про сон комполка знали уже все.
Кстати к моему удивлению игры «махнемся не глядя» в то время не существовало. Я это случайно выяснил. Так что с моей легкой руки, сперва в санчасти, а потом уже по полку, дивизии, эпидемией пошла эта игра. Менялось все. Форма, сапоги, губные гармошки. Один лейтенант в штабе дивизии махнул не глядя «лейку» на трофейный мотоцикл. И опять я виноват. Но по крайней мере все знали что означает слова «махнем не глядя».
После того как меня перестали кидать в воздух и потребовали рассказа что с нами случилось, меня перехватил Никифоров и объявил народу что мы все расскажем позже, а пока мы отправляемся к нему.
Все летчики побывавшие в тылу у немцев, проходят через особистов, не обошли эту тему и мы. С Карповым было посложнее, все‑таки он побывал в плену, но и с ним разобрались. Его даже от полетов не отстранили.
Кстати мое сообщение, что экипаж Ламова тоже был с нами и перелетел линию фронта на «шторьхе», вызвал бурную реакцию. Немедленно был оповещен штаб дивизии. Как только они сядут, если уже не сели где‑нибудь, нам сообщат.
Как только Карпов после стандартного опроса вышел из землянки, Никифоров отложив мой планшет в сторону, накинулся на меня. Пришлось поминутно рассказывать, что происходило, как только мы взлетели вчера рано утром с нашего прошлого аэродрома. До последней минуты рассказывать.
Прежде чем начать рассказ, я достал из планшета карту, и сказал:
– Вот в этом месте я расстрелял три полуторки…
– Подожди‑ка, это же наш тыл? – прервав меня, озадаченно сказал Никифоров.
– Ну‑да. Так вот те, кто ехал на них, вывесили опознавательные знаки. Немецкие кресты.
– Диверсанты? – нахмурился собист.
– Скорее всего, да…
– И ты их… – показал он рукой пикирование.
– Ну, и я их… – кивнув головой, повторил я жест Никифорова.
– Здесь?
– Да, вот тут.
– Восемнадцать километров от нас. Сколько уцелело?
– Чуть больше десятка. Я на первом заходе из пушки две передние машины в хлам, а пока разворачивался, пока на новую атаку, эти из третьей разбежались. Ну я пару раз кусты из пулеметов прочесал, да уцелевшую машину поджег, и на аэродром полетел.
– Значит они без транспорта? – делая пометки на карте, спросил он.
– Не думаю, что надолго, – покачал я головой.
Никифоров скривился от моих слов.
– Жди меня тут. Я в штаб, нужно отправить сообщение в особый отдел дивизии.
– Хорошо… Товарищ политрук…
– Да? – с некоторой тревогой спросил меня Никифоров, видимо опасаясь, что я еще сообщу ему что‑то не очень приятное.
– Можно поговорить с комиссаром Тарасовым?
– Зачем?
Вздохнув, я довольно сжато рассказал о погибших детях, и бойцы которые шли по той же дороге, захватили пилотов живыми.
– Где? – спросил он снова открыв карту.
– Вот тут, – ткнул я пальцем.
– Хочешь раздуть это дело? – спросил он у меня.
– Да, – довольно жестко ответил я. У меня перед глазами до сих пор стояла смазанная картинка изломанных детских тел на пыльной дороге.
– Хорошо, жди. Мы подойдем вместе.
Пока Никифоров ходил и передавал сообщения, меня покормили принесенным завтраком.
– Товарищ лейтенант, а вы снова будете выступать? – с жадным любопытством спросила Любаша, раскладывая на столе все, что принесла.
– Разрешат, споем. А что, без меня не пели? Тот же Казаков хорошо поет или…
– Они поют конечно хорошо. Но у вас такие тепло‑душевные получаются, прям за душу берут. Майю из прачечной помните? Из нового пополнения. Так вот, она консерваторию заканчивала, говорит у вас талант певца, очень редкий дар исполнять любую песню как будто она написана для вас. И еще у вас каждый раз новая песня. Многие специально приходят с тетрадками записывают. У нас ночью телефон не замолкает звонят даже из штаба фронта все тексты песен переписывают. Мне Лешка‑телефонист рассказал. Мне вот понравилась про «Вологду». Или вот «Люди встречаются», такая хорошая. А какая сегодня будет? – с детской непосредственностью спросила девушка.
– «Комбат» будет, – с легкой улыбкой ответил я.
– Какая?
– «Комбат», песня так называется.
– А‑а‑а‑а, понятно. Вот каша и блинчики. Компоту налить?
– Угу, – кивнул я, так как говорить набитым ртом уже не мог.
Самое забавное в этих песнях я их не запоминал, как сказал мой учитель, игры на гитаре у меня уникальная память на песни, что один раз услышал я могу произвести в точности через большое количество времени. Дар не дар, но в жизни он мне не раз помогал.
Когда я закончил, Люба убирала тарелки, и вытирала стол, пока я вдыхал свежий воздух у открытого оконного проема землянки, послышались шум движения нескольких человек.
Тарасов пришел не один. С ним кроме Никифорова спустился в землянку и комиссар Ломтев, из полка Запашного. Пропустив мимо выбежавшую наружу официантку, они подошли к столу и расселись по стульям, вопросительно посмотрев на меня. То что я позвал их не просто так они похоже знали, судя по нахмуренным лицам. Скорее всего это Никифоров им сообщил в общих чертах.
Вздохнув я начал свой рассказ.
После комиссаров за меня взялся Никифоров и подошедший Кирилов, особист из нашего полка, то есть майора Запашного. Во время моей нашей посадки его не было в расположении, ездил в штаб дивизии, так что появился он как раз вовремя.
Мурыжили они меня на пару до семи часов вечера, у меня уже язык устал в мельчайших подробностях рассказывать как все происходило.
– Распишись тут, и вот тут, – подал мне карандаш Кириллов, и стопку написанных моих показаний.
Когда я закончил читать все, что там было написано, в землянку спустился дежурный по полку и что‑то прошептал на ухо Никифорову. Бросив на меня быстрый взгляд он отпустил дежурного, и как только я расписался, достал новый чистый листок и сказал:
