Коллектив Мохова - Интернет и идеологические движения в России
Тотальная и агрессивная пропаганда реанимировала мифы и идеологемы русского имперского национализма (об этом термине см. главу 2) и привела российское общество в возбужденное состояние мобилизации. Но пропаганда не была бы действенной, если бы она не затрагивала глубоко лежащие комплексы национальной неполноценности, многочисленные травмы и болезненные переживания, сопровождающие сознание повторяющихся абортов модернизации, неудач догоняющего развития. Только в этом смысле Путин может считаться выразителем настроений российского большинства, будучи политиком, представляющим и эксплуатирующим фантомы и неврозы ущемленного и несчастного массового сознания. Бескровное (по всей видимости, бескровность здесь — очередной миф) присоединение Крыма, при всей двусмысленности его официального оправдания, стало символом успеха путинской политики в глазах россиян: «Россия защищает своих», «Россия после стольких лет слабости вновь обретает мощь и традиционный авторитет великой державы», «Россия возвращает свои утраченные ранее территории» и т. п.
Таблица 2464
Поддерживаете ли вы присоединение Крыма к России?, 2014 г.*
* В марте и мае вопрос задавался в следующей формулировке: «Вы лично за или против присоединения Крыма к России?»; N=1600 человек
Таблица 3
Почему вы поддерживаете присоединение Крыма к России?, октябрь 2014 г.
N=1600; в % от тех, кто поддерживает присоединение Крыма; опрошенные могли отметить несколько вариантов ответа
Таблица 4
Какие чувства вызывает у вас решение руководства России о присоединении Крыма к Российской Федерации?, 2014 г.
* В сентябре и октябре в формулировке «Какие чувства вызывает у Вас политика России в отношении Украины?»
N=1600 человек; сумма ответов больше 100 %, опрошенные могли отметить несколько вариантов ответа
Из данных, приводимых в таблицах 3 и 4, видно, что доминирующим мотивом для пробуждения национального самоуважения стала именно аннексия Крыма, а не «защита своих». Изменение формулировки вопроса дало резкое снижение удовлетворения от характера российской политики по отношению к Украине, хотя поддержка действий руководства страны на протяжении 2014 г. не ослабла (см. табл. 2).
Поднятая волна национальной гордости и патриотической солидарности восстановили легитимность и доверие к действующей власти. Рейтинг Путина после Крыма вырос за один только месяц в полтора раза. Готовность голосовать за него на будущих президентских выборах поднялась с 28 % (декабрь 2013 г.) до 56 % (март 2014 г.) и остается на том же уровне до настоящего времени (опросы, проведенные 24–27 октября 2014 г.). Но одновременно с ним выросли и другие социальные показатели: общественного самочувствия, массового оптимизма, одобрения правительства и Госдумы (чего не было очень давно — отношение к ГД, к российским политикам все последние годы было явно негативным и неуважительным), оценка деятельности других органов власти (например, полиции) и т. д.465 Заметно ослабли обеспокоенность и острота таких проблем, как всеобщая коррупция в госструктурах или положение на Северном Кавказе.
Все вместе это указывает на редко фиксируемую в социологических исследованиях эмоциональную атмосферу общей консолидации, возникающую в результате серьезной угрозы всему целому или утраты особых достижений, символически обозначающих наивысшие ценности общества, заставляющих людей переживать чувство взаимной сопричастности к чему-то, что выше частных интересов, что объединяет их и придает им сверхценное сознание национальной общности. За 25 лет работы социологи Левада-Центра наблюдали такие состояния лишь три раза: в конце 1980-х — начале 1990-х гг. (перестройка и крах коммунистической системы), в 1999 г. (на фоне глубокого экономического и социального кризиса, второй чеченской войны, терактов в российских городах, создавших особый фон беспросветности и острых ожиданий появления авторитарного вождя или диктатора) и в настоящее время.
Рассмотрим эти проблемы и процессы национальной, вернее, имперской мобилизации466последних месяцев более детально. Начнем с предыстории.
Идеологические ресурсы российского населения
Следует принять во внимание, что за год до украинского кризиса и резкого поворота в российской политике социологические исследования «Левада-Центра» зафиксировали рост массовой диффузной ксенофобии, достигшей к октябрю 2013 г. максимальных значений за весь 25-летний период исследований (1989–2014 гг.) (см. диаграммы 1–2). После ликвидации слабых демократических институтов в России и замены их в середине 2000-х механизмами «управляемой» или «суверенной демократиии» сфера политики как область открытой конкуренции политических партий, публичных дискуссий о целях национального развития, социальных проблемах, способах их решения, цене и средствах их реализации, представленных в политических программах различных партий, как прокремлевских, так и оппозиционных, характере и смысле внешней или военной политики и т. п., практически полностью исчезла. Прекратилось обсуждение социальных проблем, то есть общественная рационализация способов, цены и средств их решения, изложенных в политических программах как прокремлевских, так и оппозиционных партий. А это означает, что исчезло и сознание ответственности людей за проводимую руководством страны политику (см. диаграмму 3). Общество оказалось полностью отделено от механизмов принятия государственных и политических решений и лишено контроля над их осуществлением. Политика, в особенности международная, приобрела совершенно закрытый характер, ее результаты не подлежали критике и рациональному обсуждению, они могли быть лишь предметом одобрения и аккламации467. Социальное недовольство и напряжение, особенно сильное в провинции, не находило себе выхода, а значит — и не могло быть рационализируемым в ходе публичных дискуссий.
Следствием этой блокировки механизмов и процессов общественного мнения стали рост чувства несправедливости сложившегося социального порядка, сознание «испорченности», коррумпированности власти на всех уровнях, прежде всего — тех структур, которые должны были бы поддерживать правопорядок и защиту населения (полиция, местная администрация, суд и т. п.). Реакцией на эту склеротизацию власти оказались не общественные движения, легальные и общепринятые политические формы самоорганизация общества, а все более частые столкновения отдельных групп населения с органами власти (по самым разным поводам — от забастовок и трудовых конфликтов до перекрытия дорог из-за ДТП и других правонарушений, совершаемых местными чиновниками). За этим последовали и межэтнические эксцессы, погромы, выход на улицы и манифестации националистической молодежи. Публичный характер эти конфликты приобрели в декабре 2010 г.: выход на Манежную площадь московской молодежи был лишь столичным выражением накопившихся напряжений, прорывавшихся и ранее, но только в провинции — в Кондопоге, Сагре, на Ставрополье и в других местах.
Массовые демонстрации протеста в крупных городах в 2011–2013 гг. приобретали все более антипутинский, антикоррупционный и политический характер. Это было выходом на поверхность того диффузного и неоформленного недовольства властью, которое накапливалось после кризиса 2008 г. Одним из проявлений глубинного недовольства населения, при слабом осознании его причин, выступали этнические фобии — неприязни, страхи и антипатии, а их основными объектами стали кавказцы и мигранты из Средней Азии. Впрочем, эти феномены обществом, не подготовленным к осознанию природы этих напряжений, воспринимались как отдельные иррациональные эксцессы. Когда же началась имперская консолидация, то она на миг притупила не только антиправительственные настроения, но и внутрироссийские межэтнические противоречия. Это хорошо видно по материалам опросов 2014 г.
Диаграмма 1468
Возможны ли в настоящее время в России массовые кровопролитные столкновения на национальной почве?
Диаграмма 2
Поддерживаете ли вы лозунг «Хватит кормить Кавказ»?
Диаграмма 3
Участие в политике
Лозунг «Хватит кормить Кавказ» (диаграмма 2) на протяжении последних трех лет поддерживали от 56 % до 71 % (пик, как уже говорилось, приходится на осень 2013 г.), не поддерживают в среднем — 20–24 % (минимальный показатель неодобрения с такой постановкой вопроса получен осенью 2013 г. — 18 %). Вместе с тем украинский кризис оттянул на себя рессентимент и привел к смещению агрессии, дав рост имперских настроений.
Особенностью этого подъема ксенофобии в последние годы стало то, что максимальные показатели агрессивного национализма и нетерпимости (по крайней мере — на словах) демонстрировали группы, обладавшие наибольшими социальными ресурсами: высоким социальным положением и уровнем образования, доходами, социальным капиталом, — а значит, и бóльшими возможностями влиять на другие слои населения. (Ранее носителями ксенофобии были социальные низы и периферийные группы населения.) Риторика ксенофобии и необходимости борьбы с мигрантами была в центре предвыборных дебатов всех кандидатов на местных и региональных выборах летом 2013 г. (см. диаграмму 1).
