Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник)
Тут ли он? Тут ли он?
«Господи, Господи, сделай, чтобы он встретил». Наташа, разумеется, не верит в молитву, но так легче, когда шепчешь привычные слова, как в детстве…
Платформа… Толкотня… Сколько народу! Увидит ли ее… Найдет ли… Он… Он… Конечно, он.
У Наташи слабеют ноги, и еще громче, но уже радостно, победно, ликующе бьется, колышется, стучит Наташино сердце.
Когда Наташа в вагоне рисовала себе их встречу после такой разлуки, она воображала, что, невзирая на толпу, на страх быть узнанными, они бросятся друг другу на шею…
Поцелуи, объятия, быть может, слезы радости. Но вышло не так, как ожидала Наташа. Соскакивая на платформу, Наташа оступилась. Полетел зонтик, сак. Ей пришлось подбирать рассыпанные вещи. А он, Сеня, прежде чем поздороваться с ней, нагнулся за зонтиком и уже тогда протянул ей руку. Наташа растерянно, молча пожала ее, как чужому.
– Ну идем, идем скорее, Наташа. Ишь, сколько народу. Чего доброго, еще на знакомых наскочим. Я буду показывать дорогу, а ты иди сзади.
С независимым видом, будто ничего не имел общего с Наташей, зашагал по платформе к выходу. Наташа, все еще ошеломленная, плохо веря, что встреча уже совершилась, старалась не отставать и не терять его из вида.
Она успела только мельком взглянуть на него, но он ей показался каким-то другим, изменившимся, чужим. Как будто пополневшим… Или борода отросла. Она знала его страх «налететь на знакомых», знала и эти прогулки гуськом по чужому городу, где заведомо не было ни одной живой знакомой души… Но сегодня мания преследования Сени ее раздражала. Закипала злоба.
«Даже не поздороваться как следует! И это после такой разлуки… Не обменяться ни единым словом, не предложить ни одного вопроса».
Они переходят широкую пустынную площадь с мигающими фонарями. Отель. Шаблонный, со швейцаром в галунах, с мальчиком-рассыльным в блестящих пуговицах. Кто-то берет ее вещи.
– Ну что ж? Как?
В лифте Семен Семенович ближе придвигается. к Наташе, хочет взять ее руку. Наташа инстинктивно по привычке отдергивает, указывая глазами на мальчика с блестящими пуговицами.
– Это ничего… Я сказал, что жду жену…
– И взял комнату на двоих: Потом ты переедешь в другой отель, а пока… Видишь, какой я стал опытный.
И Семен Семенович усмехнулся, лукаво поглядывая на Наташу поверх золотых очков. Наташа улыбается. Но улыбка вялая, несчастная. И в глазах потух тот огонек, который горел в них всю дорогу, красил все лицо, заставлял пассажиров невольно на нее оглядываться: такое сияние счастья излучали глаза Наташи. А теперь она просто недоумевает, вопрошает.
Ей кажется, что она просто еще не встретила Сеню, что тот человек, который подымается с ней в лифте, кто-то другой, незнакомый.
Мальчик в блестящих пуговицах широко распахивает дверь двухспальной, банально пустой и казенной отельной комнаты. Он не спеша вносит вещи и, желая господам «покойной ночи», уходит.
Семен Семенович оживлен и необычно подъемный, радостный. Он так ждал ее, Наташу…
– Ну, покажи теперь, какая ты. Похудела будто. Или с дороги?
Он загребает ее в свои объятия.
– Пусти, Сенечка, дай раздеться… шляпу снять. – Наташа стоит с закинутыми руками, возится с шляпой. Булавка запуталась в волосах – не высвободишь…
– Постой, Сенечка… Погоди. – Но Сенечка не слушает. Он прижимает ее к себе, целует.
– Милая, любимая… Так соскучился по тебе, стосковался.
Еще шляпа не высвобождена, а Наташа уже лежит поперек двухспальной кровати, и частое, горячее дыхание Семена Семеновича обжигает ей лицо.
Ей неудобно, неловко. Шляпа тянет волос, шпильки впиваются в кожу… А сам Сеня кажется таким далеким; таким чужим…
Разбита, скомкана та неповторная, ликующая радость, какая окрыляла дорогу, разбита, сломана Сеней, его грубо-торопливой, слишком торопливой лаской…
– Дай твои губы… Наташа… Ты отворачиваешься? Ты больше не любишь?
Наташа молча прижимает к себе его голову, ценную, дорогую голову мыслителя…
Она улыбается ему, а в глазах слезы. Он думает: это от счастья.
Пусть думает. Наташа знает, что плачет ее душа, что разбита еще одна грёза, что сердцу нанесена еще одна рана новой, неисправимой обидой.
Он спит. Утомленный, успокоенный. А Наташа сидит на постели возле спящего Семена Семеновича и глядит в ночную тьму, пытаясь осмыслить, понять случившееся.
«Любит, но как? Не меня… Женщину. Видовое. И ради этого я бросила наше дело, влезла в долги, скакала черт знает куда, волновалась, радовалась, во что-то верила, что-то ждала. Дура я, дура…»
Подступает, подкатывает к сердцу беспредельное, невыразимое отчаяние… Как будто совершилось что-то непоправимое. И хочется заломить руки, забиться в слезах.
Наташе кажется, что теперь, сейчас, после его особенно горячих ласк, она поняла, осмыслила, что у ней никогда не было Сенечки, Сенечки-друга, что есть и был всегда лишь «мужчина Семен Семенович», влюбленный в нее, женщину…
Зачем, зачем она приехала?! Там, за тысячи верст от него, она не была так беспредельно одинока, обкрадена, несчастна, как сейчас… Там жива была грёза, надежда… Сейчас грёза разбита… Совсем, бесповоротно… Навсегда.
Наташа встала утром со странным холодком на душе. Равнодушная, апатичная.
– Ну, рассказывай теперь все толком. Как жила. Кого видела. Что делала. Что «наши».
Они сидят за утренним кофе в неубранной и потому, как кажется Наташе, особенно противной отельной спальне.
Наташе рассказывать не хочется. Вчера, да, вчера подъезжая к Г., ей казалось, что ее рассказы польются нескончаемой вереницей. Она рисовала, что они будут говорить, говорить всю ночь, до зари. Она старалась припомнить все характерные мелочи своей жизни, ничего не забыть. Даже решила «покаяться» в своих сомнениях в нем, пожаловаться ему на него самого, а потом нежной лаской прощения, понимания отогнать навеянную ее жалобами грусть. Сначала найти опять друг друга, почувствовать, что души слились, что есть гармония… А потом, как завершение, как финальный аккорд, заговорит тяготение страсти, и сама страсть загорится таким ярким, обжигающим, победным пламенем… В ее мечтах было столько красок, столько оттенков совместных переживаний.
Но после такой «встречи» и такой плоской супружеской ночи Наташе не хотелось рассказывать. Ее ответы звучали вяло, нехотя.
– Ты как будто не в духе. – Он внимательно вглядывается в ее лицо…
– Нисколько, я просто не выспалась. Устала.
– Бедняжка… За одну ночь замучил. Что же будет с тобою потом?
Он усмехнулся лукаво-самодовольно. И тянется за тартинкой с медом, которую готовит ему Наташа. Наташа недовольно поводит бровями. Вот-вот сорвется с языка непривычное, недоброе слово.
Стук в дверь.
– Кто там?
Семен Семенович спешит к двери. Телеграмма.
Телеграмма адресована «до востребования», но переведена на отель.
Телеграмма от Анюты. У Кокочки корь. Анюта сбилась с ног.
Начинается. Семен Семенович вздыхает на всю комнату. В его фигуре с широко расставленными ногами, в его уныло-понуренной голове что-то беспомощно-детское. И Наташа чувствует, как привычная, знакомая нежность к нему, к этому большому человеку с детской душой, растет и заливает все ее существо.
Да, да, вот он, наконец, ее Сеня.
Бедный, измученный, трогательно-беспомощный Сеня.
Прыжок и Наташа возле него, обхватила голову, целует… Будто только теперь, сейчас увидела его, поняла, что он здесь.
– Что ты, что ты это, Наташечка? Что с тобою! – Он не понимает ее порыва, ее бурной нежности. – Погоди, постой. Теперь… Надо же сначала нам обдумать, как быть. Что же нам делать с Анютой, с Кокой?
Он беспомощно разводит руками, а Наташа ловит, целует эти беспомощные, милые, знакомые руки и бросает непонятные, отрывочные слова.
– Будто я только что приехала. Теперь, да, теперь я тебя узнаю. Только теперь, сейчас. Какой ты трогательный… Беспомощный… Как я рада, как я рада, что я тебя нашла. Что ты есть. Я думала, что я тебя навсегда потеряла… Что я ошиблась… Это было так страшно. Так холодно. Сенечка, Сеня!.. Я теперь рада, так рада, что ты есть…
VI
На другой день они переехали. Скрываться дальше Семен Семенович считал неудобным. Наташа под вымышленной фамилией переехала первая. В том же коридоре большого просторно-казенного отеля, но в «приличном отдалении», поселился и Семен Семенович. Для него Наташа выбрала комнату посветлее, попросторнее: ему же работать надо. Себе конуру.
В ожидании Семена Семеновича Наташа придала конуре жилой вид, передвинула диван, разложила книги, купила цветов.
Он вошел к ней неожиданно, как всегда, не постучав в дверь, и застал Наташу за письменным столом.
Она писала обещанную открытку Ванечке.
– Вот где ты. Насилу нашел, тут номера как-то несуразно размещены: после восемьдесят пятого вдруг пятьдесят седьмой. Блуждал, блуждал по коридору. А у тебя хорошо. Симпатично. Ох, устал. Чтобы время убить, ходил за город. – Он удобно расположился на диване. – Только и отдохнуть-то не удастся. Который теперь час? Ого, шестой… Сейчас надо и к профессору отправляться.
