передний - o 496d70464d44c373
выгораживал свою благоверную. Я думаю, именно она автор того
граффити в ГМИИ, и он хотел сбить меня с толку.
– Зачем? Ведь эта выставка проходит в известной галерее, ты бы рано
или поздно о ней прознал.
– Ди-джей дрон защищал любимую до последнего, он сделал все, что
было в его силах.
– И покончил жизнь самоубийством от отчаяния?
– Самоубийством?
– Об этом в сегодняшних газетах писали. Ритуальное убийство спутали с
самоубийством. Выяснилось, что он ревновал Ингу к кому-то и покончил
самоубийством, чтобы ее подставить.
– Дерьмо все это. Неправда. Что за моду взяли нынешние милиция и
пресса отнекиваться самоубийствами?
– Просто это тебе всюду мерещатся убийства. По-моему, тебе пора
выйти из игры и хорошенько отдохнуть.
– Держи карман шире. Вот мы и пришли.
Уравновешенным людям Инга не нравилась.
Она провела нас в мастерскую галереи, чтобы показать свои картины.
Диего представил меня как корреспондента престижного журнала по
искусству. Инга вся расцвела и готова была прямо здесь устроить полный
стриптиз, лишь бы я написал о ней больше и лучше.
Как и все молодые современные «творцы» она была уверена в
непреходящей ценности того, что делала, а ее картины между тем не были
даже оригинальны. На выставке, правда, еще собирались представить
видеоинсталляцию про «Кровь», о которой говорилось в названии. Инга
заверила нас, что за эту акцию, проведенную у могилы Неизвестного
солдата, ее несколько дней держали в каталажке. Лучше бы ее вовсе не
отпускали. До акции мне не было никакого дела, поэтому я попросил
175
художницу показать все выставляемые картины.
– Кстати соболезнуем, – усомнился Диего.
Инга не сразу поняла, о чем он, но, сообразив, попыталась изобразить на
лице боль утраты. Ничего у нее, естественно, не вышло. Возможно, это
была единственная положительная черта девушки – свою
самовлюбленность она не маскировала, а использовала как главное
оружие.
– Все мы не вечны, – банально заключила Инга, чтобы отделаться, и
провела нас в зал с картинами.
К счастью, похожей на граффити в ГМИИ оказалась только одна – все
остальные изображали лесбийские половые акты. Я долго изучал
заинтересовавшее меня произведение и пришел к выводу, что оно не было
идентично музейному.
– Что это символизирует? – спросил я Ингу как можно серьезнее.
– Ничего особенного, я увидела это во сне. Эротическом.
– Вот оно что.
Диего достал фотографию с граффити и сунул под нос художнице. Она
занервничала.
– Вы не журналисты на самом деле. Чего вы хотите?
Диего ее успокоил:
– Нет, Инга, все в порядке. Я не журналист, а вот молодой человек хочет
сделать о тебе репортаж.
Глаза девушки хищно заблестели. Диего знал, как с ней управиться, –
посулить славу и много денег.
– Этот репортаж сделает тебя всемирной знаменитостью. Мы хотим
доказать, что неурядицы в обществе стимулируют развитие авангардного
искусства.
Инга всецело с ним согласилась:
– Еще как стимулируют. И еще секс стимулирует. С мужчинами и с
женщинами.
Я решил помочь Диего:
– В качестве главного символа моего репортажа я хочу использовать эту
вашу акцию в ГМИИ, ведь это на самом деле была акция? На мой взгляд,
это была замечательная акция. Кто-нибудь из моих знакомых западных
галерейщиков обязательно пожелает повторить это, скажем… в музее
176
Метрополитен.
– О, я вся взмокла просто, – призналась Инга с дикой улыбкой.
– Я тоже взмок, дорогая. Диего, позвони Магометову и скажи, чтобы он
выкупил эту картину немедленно.
– А как же выставка?
– Ее не будет на выставке. Я не хочу, чтобы кто-нибудь перехватил мою
идею.
Инга запротестовала:
– Нет, позвольте, картина должна быть выставлена, это условие… А
сколько Магометов за нее даст?
– Я думаю… три тысячи зеленых.
– О-о-о!
– Заметано, Инга. А с кем ты условилась? Может быть, эти люди мои
конкуренты. Хотел бы я показать им язык.
– Да, это была акция там в музее. Мне заказали нарисовать граффити на
стене. А потом другой человек заказал сделать вот эту картину, как бы
ответную.
– Ох, как мы им планы испортим! Я тоже взмок, – воскликнул Диего.
– А кто заказывал картины, Инга?
Инга задумалась.
– Знаете, что, мальчики, – сказала она хитро, – купите сначала эту
картину, а то вдруг вы решили меня вокруг пальца обвести. Я ведь не
простушка.
Диего поспешил ее успокоить:
– Нет, ты не простушка, Инга. Ты гениальная художница и акционерка.
Магометов пришлет деньги за картину сегодня, и пусть ее переправят в
бар «Пекин». А завтра на выставке ты нам расскажешь, кто все это
заказал, ладно?
– Это тоже будет стоить.
– Не сомневаюсь.
– Договорились, мальчики. Приходите завтра не на сам вернисаж, а на
Большой Каменный мост в пять часов вечера. У меня там акция по случаю
открытия персональной выставки. Тогда я и назначу условия.
177
Подобный поворот событий мне очень понравился. Во-первых,
расстояние между мной и противной стороной резко сократилось, а, во-
вторых, я смог вмешаться в планы своих обидчиков и, может быть, даже
спутать им карты.
Получалось, что граффити в ГМИИ выполняло роль сигнала, некоего
сообщения, тогда как картина, которую мы с Диего всучили Магометову,
служила ответом. Но между кем и кем шел этот разговор? И зачем
потребовалась такая конспирация? Диего, падкий до обобщений,
утверждал, что связь моего врага с террористическими актами доказана, я
же пока в этом сомневался.
Фотография Тобольцева указывала, с какой точки можно увидеть
граффити. Означало ли это, что юрист передавал сообщение своим
хозяевам или он выполнял указание хозяев и передавал сообщение
третьей стороне? Учитывая его скорую смерть, граффити могло исполнять
роль «черной метки», то есть вести о смерти. Но Инга нарисовала ответ,
так что скорее всего договор шел о каких-то действиях. О каких? Была ли
Инга доверенным лицом Тобольцева и она ли сделала фотографию? Я
страшно жалел, что мы не прижали художницу к стенке и не заставили ее
рассказать все тут же. Ждать еще один день, когда события без нашего
ведома развивались так быстро, было непростительной
снисходительностью.
Что до смерти ди-джей дрона, в самоубийство я не верил. Не то, чтобы
он показался мне слишком жизнелюбивым во время нашей встречи –
просто никто бы не стал так изощренно с собой кончать, никто бы не стал
бегать по району с газовым баллончиком в заду даже из надежды
подставить любимую. Быть может, следствие пыталось спустить дело на
тормозах, не привлекать внимание общественности и схватить
расслабившихся убийц в самый неожиданный момент. Сомнительно – в
этой стране умеют обращаться только с топором.
Диего довел меня до дома. Около подъезда стоял милицейский фургон, а
из окон нашей квартиры слышался истерический женский плач.
– Опять что-то стряслось, – устало гарантировал Диего.
– Еще один труп, как ты думаешь?
Моложавый милиционер не пустил нас в квартиру, но на выручку пришел
участковый. Диего подбадривающе хлопнул меня по плечу, когда тот уже
178
второй раз за день протянул мне свою потную грязную ладонь.
– Добрый вечер, мы что-то пропустили?
– У вас в комнате парня пристрелили.
– У меня?! Где кошка?
– Там, не беспокойтесь. Она ничегошеньки не боится.
Мы проследовали за участковым в мою комнату. Да, я забыл ее
запереть, когда отправился на встречу с Диего, но это еще не повод
входить сюда и устраивать стрельбу.
На моей кровати, слегка накренившись в сторону, сидел Ванечка. Его
глаза остекленели. В центре груди виднелась аккуратная впадинка. Свитер
равномерно впитывал кровь так, что эта алая точка разрослась в разные
стороны правильным кругом. Ваня курил перед смертью – окурок в
безвольной руке прожег брюки и впился уже потухшим угольком в кожу.
– Ну почему именно на моей кровати? – печально спросил я и понял, что
на самом деле жалею об убитом. Он ведь был абсолютно безвреден.
– А вы бы где хотели, чтобы вас настигла смерть? – спросил участковый.
– На теле любимой женщины, – не задумываясь, ответил Диего.
– Бедная Лена… Убийцу уже нашли?
Участковый зачем-то покусал губы. Я мысленно убеждал себя, что не
стоит его бить, если он вновь заговорит о самоубийстве.
