Татьяна Герцик - Дорога к себе
– Зато я знаю. Молча бы терпела. А он об тебя ноги бы вытирал.
– А может, к тому времени он бы просто перебесился?
– Люди не меняются. Изменить их может лишь что-то экстраординарное. Какая-то трагедия, к примеру.
– Давай не будем о плохом. Его и без того в жизни предостаточно.
– Боишься накаркать? Хорошо, не будем. И, знаешь, академик прав, говоря, что нужно возвращаться к себе. Он мне сейчас такие мудрые вещи говорил…
Ольга сумрачно слушала Виталия. В саду темнело, пора было возвращаться в дом, но он никак не мог успокоиться.
– Мне не надо было жениться, это однозначно. Но в то время казалось, что твоя жизнь никогда не изменится. Ты была так влюблена и так счастлива, что надеяться мне было не на что.
– Виталий, тебе и сейчас надеяться не на что, как ты этого не понимаешь? Я никогда не стану разбивать семью, какой бы неудачной она тебе не казалась. Ася с тобой счастлива, она тебя любит. И сама она от тебя никогда не уйдет. Так что давай прекратим этот бесполезный разговор.
Оля говорила это сочувственно, мягким голосом, каким говорила с о всеми больными, но для Виталия ее слова звучали похоронным звоном.
– Ты меня не любишь? Скажи прямо! Тогда нам и говорить не о чем!
Оля с укором посмотрела на него.
– Как можно говорить о любви? Вспомни, ты женат! И я никогда не выйду за тебя, если ты из-за меня разведешься. Я никогда не стану счастливой, зная, что из-за меня кто-то страдает, тем более такая славная девушка, как Василиса. – Прекращая разговор, Ольга поднялась. – Извини, мне надо идти. Лиза одна. Мало ли что. Вдруг проснется, меня нет, она испугается.
Виталий попытался сказать, что нет ничего более беспощадного, чем бесплодное ожидание, но она, кивнув на прощанье, быстро ушла по едва виднеющейся в темноте дорожке, болезненно прижав руки к груди.
Виталий опустился на ту же скамейку, и безнадежно уставился в темное небо.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Василиса в бешенстве смотрела на забитую машинами дорогу. Первородка в салоне, не скрываясь, плакала. Она боялась рожать в машине. Ксан Ксаныч, на этот раз тоже сидевший в салоне, был не на шутку озабочен - эпикриз у роженицы был сложным. Водитель сердито сигналил стоящим впереди машинам, требуя пропустить. Слыша завывания сирены и требовательные гудки, те, как могли, жались во все стороны, пропуская скорую, но безрезультатно. Впереди, машин за пять от скорой, будто издеваясь, посреди полосы стояла наглая иномарка, из-за которой все усилия других водителей оказывались напрасными.
Василиса не выдержала. Рывком открыв дверь салона, она быстро проскочила мимо машин и оказалась возле иномарки. За тонированными стеклами проглядывались силуэты смеющихся молодчиков. Она молча обошла машину, открыла дверь со стороны водителя и, схватив его за волосы, вытащила наружу.
Как она и ожидала, это был беспардонный парень южной наружности. От неожиданности он схватился на голову и заорал:
– Ты чё, с ума сошла?
– А ну, убирайся с дороги куда хочешь, или сейчас трупом станешь! – Василиса тоже не стала понижать голоса.
Он расплылся в наглой усмешке.
– Давай, давай, не стесняйся!
На подмогу ему из машины вылезло еще три таких же смеющихся бугая. Не дрогнув, Василиса заявила:
– Живо освобождайте дорогу! Или получите сейчас у меня!
Парни издевательски захохотали во все горло. Но тут из соседних машин начали выходить водители и пассажиры, держа в руках кто монтировку, а кто и бутылки с самой разной жидкостью. Поняв, что они оказались в явном меньшинстве, южане быстро сели обратно и, заехав одной стороной машины на бордюр, удрали с опасного места.
Помахав всем помощникам рукой в знак благодарности, Василиса быстро добежала до скорой, и они помчались дальше. В роддоме сдали роженицу в приемный покой и отправились на следующий вызов.
К удивлению Аси, Ксан Ксаныч не ушел в кабину, как сделал бы раньше, а сел к ней в салон и признался, странно покряхтывая:
– Знаешь, я думал, ты чопорная кукла, а ты огонь девка! Молодец! Уважаю! – и он подал ей большую ладонь.
Василиса пожала протянутую руку и внезапно захлюпала носом. Слово «огонь» напомнило ей те далекие времена, когда она была хирургической сестрой, и все ее ласково называли «огоньком». А сейчас она кто? Чопорная кукла? В кого же она превратилась?
Всю смену в ее голове вертелся один вопрос: что ей делать? Она не хотела быть чопорной куклой, но и стать прежней не могла. Во всяком случае, рядом с Виталием. Но и уйти от него невозможно, она же его любит.
Закрыв глаза, представила, как уходит от него, и грудь тут же сдавило неприятное чувство утраты. Нет. Этого она сделать не может.
После смены купила продукты в супермаркете и поплелась домой. Почему-то перед подъездом огляделась. Показалось, что за ней следят. Может быть, где-то рядом Борис? Но вряд ли он стал бы прятаться. Вздохнув, вошла внутрь. Не пользуясь лифтом, дошла до своего этажа. Уже около квартиры вдруг поняла, что с удовольствием поболтала бы с Борисом. И не только поболтала? Ужаснувшись своим мыслям, быстро открыла дверь и вошла. Разложив продукты, зашла в большую комнату и поразилась. Виталий смотрел футбол! Это было так странно, что она пару минут стояла молча, не зная, что сказать. Наконец выдавила:
– И какой счет?
Виталий с недоумением посмотрел на нее.
– Какой счет?
– Обыкновенный. Счет игры. Ты же футбол смотришь.
Он уже осмысленным взглядом посмотрел на экран телевизора.
– Черт! Нет, матч я не смотрю. Даже не заметил, кто с кем играет. Просто задумался.
Василиса не хотела спрашивать, но не удержалась и спросила:
– О чем?
– Да так, о том, о сем. О жизни, одним словом.
Его ответ был отвратительно уклончивым, и прежняя Василиса непременно выяснила бы все до конца, но нынешняя никаких выяснений не хотела. Кто знает, чем закончится подобное выяснение? Она испуганно улыбнулась, и поспешно ретировалась на кухню. Виталий сумрачно посмотрел ей вслед.
На следующий день у нее была ночная смена. Ксан Ксаныч, сменивший отношение к ней с пренебрежительно-равнодушного на уважительно-компанейское, между делом рассказал пару довольно забавных анекдотов, и Ася, позабыв про свое упадническое настроение, даже посмеялась. Но скоро ее настроение было окончательно испорчено.
Часов в шесть утра они привезли больного с подозрением на аппендицит в хирургическое отделение областной больницы. Ксан Ксаныч ушел в приемный покой, а Ася осталась в скорой, что-то у нее начала болеть голова, что с ней бывало чрезвычайно редко. Виталий этой ночью был дома, и она с горечью подумала, что он старается так выбирать смены, чтобы встречаться с ней как можно реже.
Чтобы было легче дышать, она приоткрыла окно и легла на кушетку, надеясь, что голова пройдет. Из больницы вышли двое женщин в белых халатах и остановились возле старой липы неподалеку. Закурили и завели неспешный разговор.
Ася хотела закрыть окно, она не выносила запаха табака, но фамилия Петров заставила ее руку замереть на полдороге.
– Он, бедняга, скоро жить будет на работе. Дома, видимо, вовсе невмоготу.
Василиса замерла. Виталию дома невмоготу? Почему? Что она делает не так?
– И ведь всем видно, что он несчастен. Только его женушке невдомек. Что за баба такая? Или ей лишь бы рядом кто-то был? Как можно так терроризировать хорошего человека?
Они говорили что-то еще, но из приемного покоя вернулся Ксан Ксаныч, и они отправились на станцию. Василиса, оглушенная услышанным, сидела бледная и отрешенная. Доктор сочувственно проговорил:
– Что, так голова болит? Может, домой пойдешь? Смена все равно кончается. Давай мы тебя до дому подбросим?
Ася покорно согласилась. Все равно работать сил нет. Водитель довез ее до дому, и она вышла у подъезда, махнув коллегам рукой в знак благодарности. Дойдя до квартиры, посмотрела на часы. Восьмой час. Виталий наверняка уже собирается на работу. Она открыла дверь своим ключом и вошла. На сердце было тревожно. Отчего-то встречаться с мужем не хотелось совершенно. Осторожно огляделась. Виталий завтракал на кухне. Он никогда не выходил из дома без плотного завтрака. Как он говорил, чтобы не свалиться от голода посредине операции. В его жизни всякое бывало, порой он не успевал за весь день сжевать и бутерброд.
