Наталия Сухинина - Где живут счастливые?
А помните, матушка? Мы сидели в маленьком дворике у Минусинского храма Спаса Нерукотворного и две русские женщины, Елена Ивановна и Любовь Васильевна, преподавательницы воскресной школы, говорили нам о детях, которых учат?
- Они лучше нас. Они чище нас. Они спасут Россию.
И вы плакали, матушка, и стеснялись своих слёз, а они всё равно - из-под очков тоненькими струйками. А когда сибиряки, заслышав, что Вы из далёкой Австралии, удивлялись: «как хорошо вы говорите по-русски!», Вы, матушка, смущались и всегда повторяли одно и то же:
- Я русская. Это мой родной язык. Я жила в Харбине, но я русская.
Простите, матушка. Люди не хотели вас обидеть. Для них Австралия - экзотика с попугаями и кенгуру и русский человек из Австралии тоже для них экзотичен. А о том, что вы русская каждую минуту кричали ваши глаза, и ваш пытливый ум не желал праздности:
— Что это за дерево, клён? Непохоже. А это рожь колосится? Да, да, рожь, вижу. А что это люди продают в вёдрах? Лисички! Целыми вёдрами, как интересно! Смотрите, лошадка! И мальчик спит в телеге, какой очаровательный малыш. Стадо коров... Большое, но почему все они рыжие?
Матушка впитывала в себя Россию жадно, как истосковавшийся по колодцу путник. Помню, когда мы зашли передохнуть в дом священника отца Василия в селе Ермаковском, матушка попросила разрешения взглянуть на их огород. Вернулась притихшая и попросила меня:
- Пожалуйста, сфотографируйте за домом картофельное поле, избы. Кусочек России. Я должна показать фото в Австралии, там много русских! Но не все могут здесь побывать.
Дочка отца Василия, Настя, мы и глазом моргнуть не успели, сварила суп.
— Тебе лет сколько? Семь? И суп сварила? Можно крышку открою? Укропчик, лучок, морковка, а пахнет как! Неужели сама сварила?
Настя налила нам по полной тарелке. Матушка всё удивлялась, а мы удивлялись на матушку - ну что за диво, девочка сварила суп?
- В Австралии дети не могут варить суп?
- Да из пакетиков могут. Забросил в кипяток и готово, а вот настоящий вряд ли.
Мы много сравнивали — у нас, у них. Рожают мало, не хотят, а ведь чего только не напридумывали в помощь мамам. Нажимай вовремя на кнопки и никаких проблем. А у нас, правда, священнические семьи большие, особенно в сёлах. Но и городские православные теперь тоже одумались, рожают, крестят. И в храмах у нас тесно, особенно на праздники. Матушка как губка, всё впитывает, всё запоминает, всё складывает в глубокую копилку памяти. И Володины именины в неё обязательно попадут, в эту копилку. Знатные получились именины, с домашним вином, подарками, пирогами. Мама Володи, Людмила Ивановна, взялась стряпать пироги, с черникой, капустой, яйцами. Матушка вызвалась помогать. У каждой хозяйки свои секреты? Не всегда. Оказалось, что и Людмила Ивановна, и матушка пекут пироги совершенно одинаково. Вы сколько яиц в тесто добавляете? И я столько. А вы долго вымешиваете тесто? И я столько же. А как вы пироги защепляете? Ой, и я точно так же! Две хозяйки хлопочут у плиты, две русские женщины. У них разный жизненный опыт, разный менталитет, разные судьбы. Но они русские, и для них едины понятия гостеприимства, сердечного расположения к ближнему и - секреты пирогов. Удались именины.
А завтра с утра пораньше мы отправляемся в Саяны.
- Кто не видел Саян, тот не видел Сибири, - сказал отец Володи, Вадим Петрович.
А мы-то с матушкой думали, что Сибирь немножко повидали. С умопомрачительной крутизны обрыва могучая тайга кажется бушующим морем. Она нешуточно пенится волнами, и кажется, что ты вовсе не стоишь над обрывом, а совершаешь отважный полёт в самолете над океанской пучиной. Вдали горные, покрытые снегом вершины, как вожделенные берега, манящие спасительной твердью.
- Смотрите, там спящий Саян, - Володя показывает в сторону длинной горной гряды.
Действительно, застывший в камне исполин лежит на спине, покорно сложив на груди руки, ноги вытянуты. Сон его глубок и долог, уж сколько веков не пробуждают его ни холодные сибирские ветры, ни раскат грома, даже к этой Божьей красоте он безучастен. Спящий Саян - высокая точка горного перевала. Матушка собрала букет из ярко-розового иван-чая, жёлтых цветков зверобоя, медовой пахучей неброской травки.
- Как жаль, что не смогу увезти его в Австралию...
Она стоит на крутом обрыве с букетом, ветер теребит её апостольник, напоённый травами воздух кружит голову и сердце моё тает от любви к России. Эту любовь помогла мне ощутить австралийская монахиня Варвара, приехавшая сюда ненадолго и поэтому знающая цену каждому прожитому в России часу. А мне жить здесь. Вроде и спешить особо некуда, но русский человек, лишённый этой радости, вразумляет и моё, привыкшее к России, сердце. И я понимаю, стоя здесь, у спящего Саяна, что тоже люблю свою Россию, люблю своих земляков, и сибирских, и тех, кто остался и Москве, и тех, кто в далёкой Австралии. Им этот воздух был бы в подарок, для меня он привычен. Дай Господи, не позволить привычке притупить мой любящий взор»
Уж и не знаю как, а вырулили мы на едва заметную трону среди могучих кедров, нырнули в тайгу и оказались вблизи трёх небольших приземистых домишек. «Приют Оленья речка» - прочитали на одном из них. Раз приют, значит, приютят, обогреют, накормят. И правда, выбежала на лужайку белокурая женщина с обветренным, улыбчивым лицом, не спросила, кто мы и зачем, это после. А сейчас:
- Садитесь, накормим, чем Бог послал. Оказывается, угодили мы на стоянку экологического лагеря Красноярского технологического университета. Знакомимся.
- Валентина Ивановна Згурская, учительница биологии из Красноярска. Сейчас дети подойдут, они в тайге с начальником лагеря. А вы правда из Австралии? А так хорошо говорите по-русски...
- Я русская. Я живу в Австралии, но я русская... До чего же вкусен нечаянный обед на Оленьей речке. Наваристый борщ, салат из огурцов, кисель. Пикник не пикник, а весёлая получилась трапеза. Подошли ребята, обступили, стали расспрашивать матушку об Австралии. А она их - о Сибири. Защебетали наперебой, заторопились:
- Сибирь редкими ископаемыми богата и природными ресурсами...
- И людьми, матушка, — шепчу я ей, — вот этими самыми маленькими экологами. Уж они-то не дадут Россию в обиду.
Читаем благодарственные молитвы и спускаемся к небольшой журчащей речке. Сидим на тёплых камушках и удивляемся несусветным богатствам матушки-Сибири. Вот даже здесь, на расстоянии вытянутой руки, мы обнаружили маленький кустик голубики, полянку с черникой, семейство маслят, кедр с шишками, рыбу в ручье, куст дикой малины. Только самый ленивый, никудышный путник позволит себе голодать на этом щедром пиру Господней трапезы.
— Смотрите, — матушка показывает на большой кедр, - ведь если срезать кедр, вырубить под корень, все равно на его месте кедр вырастет. Не береза, не дуб, а кедр, правда? Так и Россия. Православие под корень хотели извести, а корни-то глубоко, их не так просто уничтожить. Опять ростки пошли. Прежнее древо, помогучее самого крепкого дуба. Вот и детки эти, экологи, как росточки от того древа? И Настенька, отца Василия дочка, и те женщины в храме, которые плачут и молятся за Россию, и тот мальчик на телеге, помните, свернулся калачиком, спит, сибирский мужичок, дай ему, Господь, сил и разума.
Мы проводили матушку в Москву, а я осталась. И в доме, гостеприимном, русском, сердечном доме Федяевых стало одиноко и пусто. Матушку успели полюбить все, и хозяин Вадим Петрович, и жена его, Людмила Ивановна, и Володя. У меня было теплилась надежда встретиться с ней в Москве, но не получилось. Мне сказали - она уехала во Владимирскую область, оттуда в Архангельск, на Солонки, оттуда в Петербург, а уж потом в Австралию, домой. Ей надо успеть как можно больше увидеть, почувствовать, ей надо заглянуть в самые отдаленные уголочки и удостовериться в главном - жива Россия, не изуверилась не пропилась, не одичала и нравственном беспределе. Именно за этой благой вестью и отправила её и дальнее путешествие, так и не дождавшаяся встречи с Родиной, её дорогая, её любимая мама.
ПОВЕСТКА В СУД НА ИМЯ ГАМЛЕТА
Хоть бы не вызвали, хоть бы не вызвали, хоть бы пронесло... Вызвали.
- Я не выучил. Я вчера... Зуб болел, ходил пломбировать. Поздно пришёл, не успел.
- Врёшь. И врёшь неинтересно. В прошлый раз у тебя тоже болел зуб. Ни мне, ни Шекспиру ты этим не навредишь. Себе только. Но если человек вредит сам себе...
Антон встал в привычную позу. Ноги слегка расслабил, руки за спину, голову набок. Знал - это надолго. Поймал глазами в окне съезжающего с ледяной горки мальца. Если уж Пенелопу понесёт, она не скоро остановится. На одной ноте будет зудеть про своего любимого Гамлета, про то, что интеллигентный человек должен знать классику, про то, что литература - предмет особый и к нему надо по-особому относиться, опять про его страсть к зубным врачам...
Как же хотелось огрызнуться, даже про зубы заготовил: «Майя Львовна, у вас челюсть вставная, вам стоматологи без надобности. Смолчал, вчера вечером клятвенно пообещал маме не связываться. Молчал, а у самого всё кипело в душе. «Быть или не быть? » - неожиданно подумал он и улыбнулся кстати пришедшей на ум гамлетовской фразе.
