Кузнецова, Федоровна - АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ
время, когда все ему было по плечу, и когда его мир был полон радости и
надежд. Мы молча ждали продолжения. Он чуть заметно покивал самому
себе головой, словно в ответ на какие-то свои мысли, вздохнул, потом слегка
развел руками и сказал:
- Но она может научить не только этому. Как, например, завоевать девушку,
или как лечить болезни – все это она тоже может рассказать. Но однажды... -
тут он на мгновение остановился и с тихим торжеством посмотрел сначала
на меня, потом на смотрителя - однажды я саму аяуаску увидел!
Поворот у его рассказа был настолько неожиданный, что мы со смотрителем
просто опешили. Рассказчик снова посмотрел на нас и с удовлетворением
отметил, что полученный эффект явно произошел все ожидания. Еще бы.
Одно дело рассказ Вилсона, из которого я узнала, что, оказывается, можно
встретиться с духом растения – так это как бы теория была, а тут опыт –
личный и живой!
- Она была вот такая маленькая, - он огляделся вокруг и увидел девочку лет
четырех-пяти. Показал на нее. – Да, вот такого росточка она и была. А
дальше он совершенно неожиданно добавил: - И очень волосатая.
Вот тебе на... наверное, я ослышалась. Для верности я переспросила:
– Peluda? Como..? De verdad? Как волосатая? Действительно?
- Да, да, - он энергично закивал головой. – Волосатая... волосы повсюду – на
руках, на ногах... такие густые, черные... Так вот, когда она меня увидела,
стала руками махать, мол, давай, иди сюда, иди скорее ко мне! Я и пошел...
да... а потом она и песням стала меня учить.
Было вот что удивительно: за столько лет его впечатления нисколько не
потускнели, и он был так ими захвачен, что его воодушевление передавалось
и нам. Казалось, давний аяуасковый опыт вновь оживал перед
незамутнившимся зеркалом его памяти. Я даже приподнялась в кресле,
чтобы лучше разглядеть лицо и глаза рассказчика, но он замолчал, видно,
опять занырнув в свое далекое прошлое. Его рассказ поступал к нам
порциями, видно, в полном соответствии с накатывающими на него волнами
памяти.
- Этот шаман хотел научить меня всему, что сам знал... да только чтобы
шаманом стать – этому не только учиться надо, еще и диету целый год надо
соблюдать... все это, чтобы получить доступ в мир духов,- сказал он, словно
оглядываясь на решение, принятое много лет тому назад. – Соль нельзя есть,
и сахар тоже. – Чтобы было доходчивее, он пояснил на конкретном примере:
- Если рыбу кушаешь, то без соли, если вареный банан к этой рыбе – так
тоже без соли. - Все без соли. Через год такой диеты и от толстых людей
килограммов сорок остается. Да... учиться на шамана... непростое это дело,
– вздохнул он.
Я подумала, что он и про секс тоже скажет – потому что на будущего
шамана, проходящего курс обучения, не только гастрономические, но и
сексуальные ограничения накладываются. Ученичество будущего шамана
стоит на трех китах: первый – самоизоляция в джунглях. Второй –
соблюдение диеты с растением, у которого ты собираешься учиться и
получить силу. А третий – полный отказ от секса, в любых его проявлениях.
Вилсон мне говорил, как трудно в латинской культуре, где по-прежнему
господствует мачизм, придерживаться целибата, и именно из-за третьего
ограничения многие отказываются от пути, на который им предлагает
вступить сама аяуаска. Но дядечка этот вопрос обошел молчанием. Он
только сказал:
- Эх... да тогда мне было всего-то семнадцать лет!
Мы предложили ему присесть. Что он все перед нами стоит – жарко все-
таки. И ему стоять, и нам вверх на него смотреть.
- Может быть, у Вас так все удачно складывалось, потому что связь с
аяуаской у вас в роду?
- Вполне вероятно. Мои тетя и дядя были целителями. Многому от аяуаски
научились... ее в народе так и называют: planta-maestra, растение, которое
учит.
- А как растения-учителя учат? – хотелось расширить спектр услышанного
ранее ответа на тот же вопрос.
- Индейские шаманы говорят об этом в прямом смысле, потому что через
аяуаску можно получить знания о других растениях. Хотя, знаете, связь
бывает не только с аяуаской. В сельве много растений, которые обладают
силой и могут стать учителями. Это и травы, и лианы, и деревья... Шаманы
так и называются по растениям, с духами которых они работают: аяуаскеро,
или табакеро, или тоэро... Но только аяуаска – самая главная. Через нее
можно учиться у всех остальных. И самая лучшая. Другие растения учат
тебя во сне – а она всему учит наяву. Только вот диету надо соблюдать, -
снова завздыхал он. - А без диеты – занятие бесполезное и пустая трата
времени.
И это правда. Все источники говорят про соблюдение диеты как важнейшего
условия получения знаний от аяуаски. А еще они называют работу с духами
растений вегетализмом. И говорят, что переход от одного курса обучения к
другому, от растения к растению – процесс долгий и непростой, но тут на
помощь аяуаска приходит. Как заботливый куратор, она помогает наладить
конструктивную связь между обучающимся шаманом и обучающим
растением. Для этого она наделяет своего подопечного бесценным даром:
умением слушать другие растения. Даже когда он научится этим даром
управлять, аяуаска все равно будет рядом, всегда готовая прийти на помощь.
33. Flashback: ЯЛТА
Прошло три дня. Всего три дня. Сегодня вторник, то есть третий день после
церемонии – а болезненный аспект перипетий субботней ночи почему-то
уже размылся в памяти, каким-то образом полустерся, полузабылся. Вернее,
факты как раз были на месте, и никуда они не делись: я обо всем помнила, и
еще как хорошо. Так что странная, однако, амнезия наблюдалась. Здесь
помню, а здесь... да, тоже помню... хотя знаю, что происходило не так, как
помню, а помню совсем не так, как знаю... тут не то что двойной, нет, прямо
тройной стандарт налицо.
Думаю, объяснялся он тем, что самым решительным образом изменились
эмоциональные составляющие этого фона. Фон был кем-то, не мной! -
отредактирован, словно взмахом некоей магической кисти с объективных
воспоминаний о достаточно тяжелой переправе смахнули за ненадобностью
все перипетии пройденного пути. Тот, кто взмахивал кистью, заодно
обернулся и мыслью: путь пройден – и слава богу. В пути всегда есть
временные неудобства, а что же Вы хотели? Но то он и путь.
И верно: пришло состояние блаженства и покоя – по свежести и глубине
сравнимыми разве что с безмятежностью и беззаботностью утраченного
детства. Я очень хорошо помню, как такое же чувство безмысленной
эйфории как-то накрыло меня в послеполуденный день счастливых летних
каникул на берегу Черного моря.
В этот раз я не прячусь от солнца, как то подобает истинному ялтинскому
жителю – а вместо этого лежу прямо под солнцем, в полосатом бело-синем
шезлонге. Вокруг пустынно, потому что пляж санаторный, закрытый, а
немногие отдыхающие, бывшие там днем, уже отбыли на обед. Вокруг меня
тает послеполудененное марево; я смотрю в иссиня-чистое небо: в нем
замерла белоснежная чайка. Того и гляди, дематериализуется и в этом
мареве просто исчезнет. И реальность как-то сдвигается вбок, и я уже не
уверена, то ли я тело, лежащее в шезлонге, то ли чайка, застывшая в полете
и впечатавшаяся в голубое и глубокое небо и готовая раствориться в том
небытии, которое изначально есть все.
Сегодня, как и в те далекие голубые дни, исчезли все страхи, как явные, так
и подспудные, ушла внутренняя тревога, которая неустанно принимается
цеплять сердце своим хищным и зазубренным когтем с того самого дня, как
мы покидаем волшебный сад детства. Тело стало легким и гибким,
морщины на челе – и те разошлись, уступив место безмятежной улыбке
ребенка.
Однако был еще один неожиданный побочный эффект, который проявился
чуть позже. Он не мог меня не радовать. И не только меня. Думаю, моих
друзей тоже. Я постепенно стала обращать внимание на то, как изменился
процесс принятия решений. Лично для меня это высвободило массу
свободного времени, потому что когда путешествуешь, траекторию
движения в незнакомом воздушном пространстве каждый день приходится
прокладывать заново. Раньше ведь как было? До наступления эпохи
Аяуаски, принятие любого мало-мальски значимого решения было для меня
событием эпохальным, а, следовательно, делом ответственным и, вследствие
этого, разумеется, затяжным. И вот почему.
Я предполагала, что какие-то из решений, принятых в ходе номадических
перемещений по миру, могли в корне изменить ход событий и вынести меня
на новую линию жизни. Но какие именно? И хочу ли я на эту новую линию
попасть? И что это за линия? И вообще, зачем куда-то перемещаться, может
