Кузнецова, Федоровна - АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ
поддержания флегмы. Что такое флегма?
- Это такая магическая субстанция, - сообщил он мне. - Именно флегма дает
силу, именно в ней заключается все могущество шамана. Точнее сказать, не
в простой флегме, а во флегме очищенной. А очищенная флегма - это
марири. Она защищает шамана от магических атак, от магических дротиков.
Но не только. Еще она защищает его от болезней, которые он высасывает из
тел пациентов, и вообще, она делает шамана бесстрашным.
В ходе его рассказа выяснилось, что с этой флегмой не рождаются, ее по
ходу жизни приобретают. Есть два варианта. В первом случае ее получаешь
в дар от растения во время затворничества и ученичества в джунглях. Во
втором - ее получаешь в дар от учителя самым традиционным и нехитрым
способом: изо рта в рот. Вилсон говорит, что флегма, полученная напрямую
у растения, гораздо сильнее, чем флегма, полученная от учителя.
Каким бы образом она новому шаману ни досталась, флегма поселяется у
него в груди. Однако, оказывается, получить ее – этого еще не все. Дальше
шаман должен о ней заботиться. Он должен ее растить. Он должен ее
подкармливать – и дым мапачо как раз то, что ей требуется. Когда он курит
мапачо, флегма поднимается из грудной клетки к горлу, и там
превращается... во что бы Вы думали? Жидкость трансформируется в
воздух. Ага.... теперь понятно... когда Вилсон лечил ту женщину у себя дома,
сначала у него что-то клокотало в горле, словно там было много жидкости, а
потом она куда-то исчезала, и выдыхал он ей в макушку только воздух.
Но все равно было ничего непонятно. Понятно только то, что у меня тогда
был не обман зрения и не игра воображения. Уже хорошо. Что клокочущая и
выдыхаемая субстанция называется флегмой/марири. Что с ее помощью он
извлекал из пациентки болезнь. Назвали явление – уже легче. Появляется
впечатление, что если назвали – то значит, и поняли. А что поделаешь:
такова магия слов.
Еще стало понятно, что наличие флегмы – это знак шамана продвинутого
уровня. Что своему обладателю она дарит защиту и вселяет в него смелость.
Смелость, как говорят, не простую, а ту, что превращает сердце в сталь.
Смелость на грани бесстрашия. Так может быть, он был вовсе не
безразличный, как мне казалось раньше, а беспредельно бесстрашный?
Все остальное, как и прежде, было непонятно.
31. ДОРОГА В ТАМШИЯКУ — 4
Я и сейчас вижу, как мы с Вилсоном вдвоем бредем по охряно-красной и
пыльной дороге. Как только завидим кусочек тени, падающей от дерева,
пусть даже на противоположной стороне дороги, сразу туда переходим:
пусть хоть на несколько секунд, но она нас защитит от палящего солнца. Я
смотрю на него. Мне-то хорошо, у меня-то рюкзак нетяжелый, а вот он
закинул себе за спину мешок объемный и тяжеленный– туда он упаковал
всякие предметы вчерашнего мероприятия. Они включали, но не
ограничивались москитной сеткой, голубым одеялом, agua de florecimento,
бутылкой с аяуаской, трехлитровой бутылкой с питьевой водой. Несколько
неожиданным предметом, каким-то образом затесавшимся в мешок, была
бутылочка с одеколоном «Boss» – он им себя обильно полил перед началом
церемонии. Ну и много еще чего-то другого.
Я вспомнила его дом в Тамишьяку. Дом у него большой; из всего дома я
видела, правда, только одну гостиную, но думаю, что общая стилистическая
направленность дизайна выдерживалась и в остальных частях тоже.
Меблирована гостиная была гамаком неопределенного от времени и от
многочисленных стирок цвета; стоявшей вдоль стены длинной лавкой в
крапинку - крапинки получились, когда краска местами облупилась – и
раскладным креслом для пациентов, тоже, как и лавка, деревянным. В
центре комнаты стоял один стул и табурет. Тоже один. Под ногами - годами
утоптанный земляной пол, над головой - голая лампочка под наклонной
пальмовой крышей. Из предметов роскоши – телевизор, он транслировал
передачи всего в трех цветах, но зато таких же интенсивных, как у
анилиновых красителей. А еще там был гудящий, как небольшое скопление
шмелей, холодильник.
Я вспоминаю его жену, которая вполне могла бы сойти за фотомодель, живи
она другой жизнью и в другом мире, не будь так затерта до дыр бесконечной
работой. Она и дом убирает, и еду готовит - на дровах, и белье стирает - а
воду еще надо принести с реки, и годовалый ребенок не слезает с рук, и
двухгодовалая заводная дочка-кнопка требует неотступного внимания. Не
говоря уже про Вилсона, который и сам похож на большого ребенка. А когда
все постирано, приготовлено, убрано – это при тропической-то жаре! – она
приступает к изготовления прохладительных напитков и уходит в центр
городка продавать их, чтобы заработать несколько монет-солей для семьи.
Я еще вспомнила, как, вчера, не подумав, попросила у него дома воды
напиться. Вилсон принес мне стакан, доверху наполненный прозрачной
водой. С опозданием я поняла, что просьба была крайне неосмотрительная.
Лучше было бы сначала воссоздать всю технологическую цепочку. А
цепочка выстраивалась такая: водопровода в доме нет. Воду надо откуда-то
принести. Издалека и по жаре. Прокипятить ее надо на дровах. Дрова надо
сходить куда-то собрать... тоже далеко и тоже по жаре. Да... стакан чистой
кипяченой воды на столе – может быть предметом роскоши и
свидетельством радушия.
Мы с Вилсоном между тем подошли к кладбищу, что предвещало близость к
городу и к жизни, миновали сию обитель покоя, и вскоре вошли в город. А
там уже и до центра было недалеко. На улице, на низеньком каменном
бордюрчике, который разделял тротуар и проезжую часть дороги, уже
сидела его жена с детьми и продавала холодные фруктовые напитки. Завидев
Вилсона, к нему сразу метнулась, как выстреленная из катапульты, дочка,
прилипла к его ногам – он ее обнял, погладил по голове, но на жену даже не
глянул. Вот они, сложности подготовки к пути банко... Несмотря на мои
протесты, Вилсон, прицепив к себе малышку-скрепку, пошел проводить
меня до гостиницы – до нее, слава богу, было недалеко.
Потом он ушел – впереди у него был долгий день, заполненный
ежедневными семейными заботами. Я же вошла в свой крохотный и жаркий
номер и рухнула на постель.
32. ТРИ ДНЯ В ТАМШИЯКУ
А дальше я вроде бы забылась сном. Наверное, да, забылась, потому что
потом, когда я попыталась открыть рот, он оказался чем-то накрепко
склеенным снаружи – словно скотчем или клеем «Момент». Ладно,
нестрашно,- решила я. - Рот откроем попозже. Кушать я не собиралась, а
разговаривать все равно было не с кем. Дальше на очереди были глаза. Их я
тоже попыталась открыть – вот незадача! И это оказалось мне не под силу.
Тогда я решила еще немного полежать, набраться сил и со временем
повторить попытку. Все равно сейчас в комнате смотреть было не на что. А
кроме того, задачу можно было технически упростить: открывать глаза не
параллельно, а последовательно: сначала один, а второй уже потом.
На подготовку к открытию первого глаза ушло минут двадцать. Думаю, я бы
и дольше готовилась, но тут окончательно набрала силу физиологическая
доминанта. Жажда. Благодаря ей я открыла заодно и второй глаз, потом
поднялась с кровати, вышла на улицу и поплелась по узкой улочке к
ближайшему магазину – он был расположен прямо на углу. Было два часа
дня – самая жара; магазин, само собой, оказался закрыт на сиесту. Но по
дороге в магазин я предусмотрительно заприметила, что у соседей в
ближайшем к моей гостинице доме на цементном полу небольшим
холмиком были сложены ананасы. На обратном пути я выбрала себе самый
большой ананас, колючий и коричнево-желтый – как раз из тех, что мы
сегодня видели, возвращаясь из сельвы. В гостинице я порезала его на
треугольные ломтики и жадно вгрызалась в его желтую и сладкую мякоть –
каким же он оказался вкусным! Сок тек по рукам, медленно капал на пол.
Насытившись, я опять легла под вентилятор, и вскоре дело пошло на
поправку. К вечеру и магазин открылся - жизнь налаживалась. Так прошло
воскресенье.
Понедельник прошел еще даже лучше, чем воскресенье: я уже твердо стояла
на ногах. Вечером в центре городка мое внимание привлекли запеченные на
древесных углях овощи. У меня просто голова закружилась, до чего они
были вкусные – казалось, я заново открывала для себя вкус еды.
Весь понедельник я или лежала, распластавшись, под вентилятором в
комнате, либо же в перерывах висела в коридоре, мерно раскачиваясь в
гамаке под расплавленным белесым небом. Да... – лениво думала я. –
похоже, что наконец-то я достигла состояния, когда у меня нет больше
