Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
- Даже не попрощались. Она уехала, меня дома не было, ходил перепёлок стрелять. Не обнялись перед смертью, прощения друг у друга не попросили.
Ашот часто вспоминает о ней, часто повторяется, рассказывает одно и то же. Со стариками такое бывает. Слушаю по нескольку раз, не перебиваю, с кем ему ещё поговорить, когда уеду.
Раньше на Пицунде от отдыхающих не было отбоя. Просились даже во двор с палаткой - только пустите. А после недавней войны никто не едет сюда, граница закрыта, земля слухами полнится, да и мода сейчас пошла на турецкие берега. Вот и коротает свои дни старый Ашот в большом пустом доме. Несколько лет назад, отдыхая неподалёку в пансионате, мы с приятелями забрели в ущелье любопытства и прогулки ради. Ашот предложил купить у него вина. Купили. А он ещё и по стакану «за так» налил. Вино было удивительное, терпкое, холодное, из подвала. Он тогда пригласил: «Приезжайте, места много, море рядом, вина в подвале вдоволь, фрукты тоже не покупать...» И вот уже второй год я сбегаю от московской суеты в старый дом старого Ашота. Моя скромная лепта за жильё - подспорье ему зимой дотянуть до лета. Много ли надо старику? Сахар, кукурузная мука для мамалыги, спички... В этот раз как-то особенно бросилось в глаза: ослаб Ашот. Совсем пригнула его к земле жизнь, подслеповатые глаза слезятся, ноги ослабли, но он двигается. Целый день топчется по двору и по дому. Всё в его дворе и доме по-старому. Вот только камин...
- Камин перед твоим приездом сложил. Замерзать стал зимой. Старость. А попробуй, найди сейчас печника. Был один, уехал в Краснодар к сыну, там, говорят, отбоя нет от заказчиков. Печка-то в каждом доме нужна. Раньше я без печки жил, у нас зимы тёплые, да старость...
Ашот пристроился рядом с моим креслом на маленькой скамеечке. В руках у него кочерга, время от времени он стучит кочергой по разгоревшимся поленьям.
- Сколько исходил, слушай... Никто не берётся камин сложить. Был бы молодой, выучился класть печки, хорошее дело, для людей нужное и выгодное. А тут сосед к родственнику на похороны поехал, это за ущельем, далеко, там старая дорога, ещё мой дед по ней ездил. Там село в горах, маленькое такое село. Приезжает - и ко мне:
- Нашёл я тебе, Ашот, печника. Живёт в селе, в горах, только старый, как ты. Говорит: «Приеду, сложу камин, если только Ашот торопить не будет. Потихоньку сложу». Обрадовался я, слушай, зачем торопить человека, говорю. Мне куда спешить? К зиме камин нужен.
И вот однажды въехала во двор Ашота бричка. Вышел из неё справный старик, высокий, худой, с аккуратно подстриженными усами, в тёмно-зелёных галифе, заправленных в начищенные узкие сапоги. Печник Заур. Неразговорчивый, строгий, важный. Долго ходил кругами вокруг заготовленного Ашотом кирпича. Приглядывался, курил трубку. Потом долго обстукивал углы в комнате, всё прикидывал, что и как. Ашот не вмешивался, не торопил. А у самого сердце замерло. Что, если попросит печник заплатить ему деньгами? Какие деньги у Ашота? Никаких денег. Мукой кукурузной может расплатиться, а ещё вином, чёрным вином из его знаменитой на всё ущелье «Изабеллы».
Неделю живёт Заур в доме. Не торопит его Ашот. Не напрягается печник, кладёт неспешно по кирпичику, попыхивает своей трубкой. Оказывается, тоже вдовец. Но жена его болела долго, всю её, бедную, скрутило, кукурузу ломала и повалилась в челу между рядов. Отмучилась. А он всю жизнь в горах. Родился там, женился, там и помирать будет.
- Ты ещё крепкий, - подбадривает его Ашот. - Это я трухлявый пень, а ты крепкий...
- Какой там крепкий, - машет рукой Заур, - это я на вид, а внутри такая же труха...
Разговаривают. В основном вечерами, когда Заур, наломавшись с кирпичом, лежит, попыхивая трубкой, на Ашотовом продырявленном диване. Ашот рядом за столом режет острым ножом табак. Сам он не курит, режет для Заура. На столе большой глиняный кувшин. С вином.
- У тебя знаменитое вино. Ты, видно, сахара в него не добавляешь. Когда сахар, привкус есть. А это солнцем пахнет.
Закончил печник работу. Два раза спускался в погреб Ашот, два раза наполнял кувшин своим знаменитым, пахнущим солнцем вином. Пили неспешно, подолгу говорили тосты - за детей, что разлетелись по свету, за родительскую память, за то, чтобы мир был, чтобы кукуруза на полях родилась, чтобы солнцем наливался в садах виноград.
- Знаешь что, Ашот, ты мне как брат теперь, и я тебе, как брату, забор подновлю. Видел я за домом: забор совсем упал. Тебе одному не справиться, а мне пока даёт Бог силы.
- Заур, да я тебе за это... Мне без забора никак нельзя, куры соседские замучили, козы лезут. Я тебе за это целую бочку вина дам. Целую бочку. За камин хотел полбочки, а за камин с забором целую. Сам на бричку погружу, увезёшь.
- Вино у тебя, конечно, знаменитое. Но целую бочку... Сам-то с чем останешься?
- А у меня ещё одна бочка есть. Тоже пятидесятилитровая. Две у меня, одна к одной, сам выберешь.
Но вот уже и забор поставил Заур. Уже и дорожку к летней кухне выложил оставшимся от камина кирпичом - зачем Ашоту месить осенью грязь? Уже за последним ужином сидят два старых вдовца. На столе знакомый кувшин, сыр сулугуни, тарелка с дымящейся мамалыгой. Завтра с утра пораньше, до жары, Заур на бричке отправится по горной дороге к себе в село. Хозяин не обидел гостя. Сам выкатил из подвала бочонок с крепко вбитой деревянной пробкой, сам погрузил его на бричку:
- С Богом, Заур. Пойдём, провожу тебя до края деревни.
Пошли. Лошадь понуро потащилась в гору. Одолев подъём, пошла веселее, старики прибавили шаг.
- Домой торопится, чувствует, что к дому. Нагостилась, - грустно сказал Заур.
- Вон до того эвкалипта провожу, там наша деревня кончается, дальше езжай один... - также грустно произнёс Ашот.
И тут случилась на дороге глубокая ложбинка. Колесо брички нырнуло в неё, как-то беспомощно пискнуло и - соскочило. Бричка завалилась набок, сполз набок и бочонок, а испуганная лошадь стала озираться назад, вертя головой и заметно нервничая. Бросились к колесу, заохали. Заур стал обзывать лошадь, а той и самой не в радость дорожное приключение, домой шла, да вот остановилась. Решили, чтобы легче было надеть колесо, снять с брички тяжёлый бочонок с вином. И только тут и увидели. И - обомлели...
От удара пробка из бочонка вылетела, и под бричкой щедро разлилась большой красной лужей знаменитая Ашотова «Изабелла»! Кинулись к бочонку - пустой лежит, неинтересный.
- Давай, брат, колесо исправлять, мне ведь домой надо... - первым нарушил молчание Заур.
- Знаешь что, ты пока тут посиди, а я домой сбегаю за лопатой, да и молоток нужен, как без молотка колесо насадишь? Я пойду, я быстро. - Ашот медленно поднялся и зашаркал на старческих ногах по горной дороге вниз.
Долго его не было. Когда Заур увидел Ашота, тот шёл как-то странно, будто кланялся, то и дело выпрямлялся, потом опять кланялся. Заур вглядывался в далёкую пока ещё фигуру друга и ничего не понимал. А когда понял... А когда понял, ощутил в горле мгновенно подкативший ком. Ашот катил бочку!
Заур поспешил навстречу. Ашот разогнул затёкшую спину, выпрямился:
- Вот, бери. Она точно такая же, как и эта, и вино в ней такое же...
- Что ты, брат, что ты! Зачем мне твоя бочка с вином. Мы ведь так не договаривались. Она твоя. А моя... Кто же виноват, что всё так получилось.
Ашот сел на траву, потное лицо его было измучено, глаза слезились:
- Ты забыл, что ли, брат, наши законы? - спросил он строгим голосом. - Ведь ты ещё у меня в гостях. Там за эвкалиптом только кончается наша деревня. Значит, ты ещё мой гость. Как могу я отправить гостя домой без обещанного? Бери. Твоя это бочка, по праву твоя.
Заур молчал. Он не забыл законы. Он знал, что бесполезно сейчас спорить с Ашотом, как бесполезно было бы спорить с ним, если бы оказался он на Ашотовом месте. Они немного покряхтели и надели на ось соскочившее колесо. Заур сам подкатил бочку к бричке, сам осторожно поставил её на место прежней.
- Иди, Ашот, намучился ты со мной.
- Нет уж, - Ашот грустно улыбнулся, - я тебя до эвкалипта провожу, до края нашей деревни. Пока ты мой гость, я за тебя отвечаю, и за бричку твою, и за лошадь, и за вино...
Они побрели в сторону эвкалипта. Идти было совсем недалеко, метров триста, не больше.
...Дрова в камине трещат. Большой глиняный кувшин стоит на камине, грациозно выгнув гладкую, блестящую ручку. Смотрю на него под впечатлением только услышанного рассказа. Ашот перехватывает взгляд и понимает его по-своему:
- Вот видишь, не могу тебя теперь вином угостить. Нет вина, пустой кувшин. Но ничего, даст Бог виноград на следующий год, будет вино. Ты приезжай, ты обязательно приезжай.
Как он там теперь, мой старый хозяин Ашот? Наверное, в эту новогоднюю ночь сидит он возле натопленного камина один, в кресле-качалке, укутавшись пледом, стучит кочергой по раскрасневшимся поленьям. Наверное, он посматривает на часы, боясь пропустить ответственный момент соединения двух стрелок в одну, а рядом на камине стоит красивый кувшин. Пустой. Потому что законы гостеприимства во сто раз важнее праздничных тостов.
