Наталия Сухинина - Где живут счастливые?
Зачем пошла, - набросилась на неё потом санитарка. — Твой благоверный, ещё руки у него были забинтованы, ещё еле трубку телефонную в руках держал, а уже позвонил любовнице — приходи. Сёстры слышали. Пришла. А тут ты. Вот и пожалела я тебя - пускать не хотела.
Люция положила на тумбочку пакет с яблоками. Даже не взглянула на соперницу, а ему — глаза в глаза:
Ходить буду. Передачи носить буду. Но ты мне больше не муж.
Три месяца лежал Яков Корнеевич в ожоговом отделении. Выписался. Куда пришёл? Конечно, к жене с ребёнком. Приняла, жалко стало. Одевала, обувала, обстирывала - был он ещё очень слаб и беспомощен. Но окреп, пошёл на работу и жизнь вернулась на круги своя. Как-то взял ребёнка погулять, а она на кухне - счастливая. Всё у них по-путнему: отец с сыном на прогулке, жена на кухне хлопочет. Пришли раскрасневшиеся, нагулявшиеся. Усадила за стол, подкладывает вкусненькое.
А папа в парке с тётей целовался, - выпалил Валера с набитым ртом весело глядя на маму...
Очень переживала свекровь. Она прекрасно видела достоинства невестки и хотела сохранить семью. Увезла их всех в деревню: перебесится, успокоится, потерпи, у тебя ребёнок. В который раз решила — потерплю. Ради ребёнка. Да только найдёт свинья грязь. Деревенский здоровый воздух и жизнь на глазах не пошли на пользу. Яков пил, гулял, дрался. Сын затравленно смотрел на отца, беспокойно спал, кричал по ночам. Она прижимала к себе Валеру и понимала: их семье уже не состояться никогда, жизнь не учит её разгульного супруга. Уйду.
Не уходи, — просила свекровь.
Не уходи, - просил муж.
Ушла. Вернулась в Орск, пришла к брату - приминай меня с ребёнком, нет больше сил терпеть. А у брата - семья. А у брата махонькая комнатка в бараке. Принял. Сам соорудил себе брачное ложе за занавеской, а её с Валеркой определил на скрипучей раскладушке.
Кузнечно-прессовый цех Орского машиностроительного завода. Должность - откатчица металла- появилась запись в её трудовой книжке.
Что это за работа такая? - спросила я Люцию Ивановну.
- Из печки идут под пресс горячие болвашки. Откат- чице надо изловчиться и захватить крючком и откатить в сторону. А одна болвашка тянет на 140 килограммов. Вот и прикиньте, болвашки идут одна за другой, сколько раз по сто сорок килограммов за день надо откатить? Труд тяжелейший, а откатчицы - женщины.
Вот она - откатчица Люция Браун. Большие широкие руки и синие глаза. Пришла откатывать болвашки, дабы поднять сына. Выбирать не приходилось, а в откатчицах на заводе всегда нужда. Дали комнату в бараке - первое её с сыном самостоятельное жильё. Потом барак снесли, дали комнату. Жизнь потихоньку входила в нормальное русло, но нередко щемило сердце от тревожной неизвестности — как там Яша, не спился ли, не пропал.
А Яша женился. Дошла весть до Аюции Ивановны, она и порадовалась, ну и ладно, совет им да любовь.
Один ребёнок, второй, третий. Троих детей родила Якову Корнеевичу его вторая жена, да видно и ей не перепало щедрот женского счастья — умерла. Люция Ивановна не знала об этом. Знала, что живёт в деревне, про троих детей знала. Да только позвонили в дверь под вечер уже. Сын был в армии, гостей она не ждала, тревожно всмотрелась в дверной глазок - Яша! Он стоял на пороге виноватый, обросший, неухоженный, непутёвый её муж. Рядом трое детей. Мальчик-подросток, мальчик поменьше и совсем маленькая девочка. Четыре пары глаз против её синей пары. Муж - взгляд виноватый. Подросток - мальчик - взгляд настороженный, маленький мальчик - взгляд любопытный. А маленькая девочка - взгляд счастливый.
- Ты моя мама! - закричала с порога Яшина дочка и повисла на Люцииной юбке.
И - остались они у неё. Богатым «наследством», сколоченным за долгие годы семейной жизни, муж поделился щедро. Валерий из армии дал ответ на материнский запрос, что ей делать. «Смотри сама». А что ей было смотреть ещё? Только один раз и посмотрела в глаза девчушки-сиротки, только один раз услышала душераздирающее - мама.
Непросто дети привыкали к новой, городской обстановке. Непросто было и Люции Ивановне приучить к себе таких разных троих детей. Муж был предупредителен и заботлив. Да и как можно иначе, если в который раз его удивительная жена явила образец великодушия и кротости, такой по нашей жизни редкий. Понял, наверное: вот оно, настоящее, вот она, любовь
нелицемерная, которой одарён он щедро, с избытком. Мужчинам в таких случаях говорят одинаково — повезло же тебе, как же тебе повезло. Во искупление прошлых грехов Якову была дана удивительная возможность стать заботливым отцом и любящим мужем. Они уже выбрались из коммуналки, получили квартиру. Какие дети растут легко и без проблем? И эти не исключение. Люция, наоткатывая за смену горячих болвашек, неслась домой кормить свою ораву. В одной руке ведёрный бидон с молоком, в другой авоська с картошкой. Бегом, через две ступеньки, небось, насиделись голодные после школы. Она записывала их в библиотеку, водила в бассейн, решала с ними задачки и писала диктанты, зубрила стихи к утренникам и гладила ночами вороха рубашек, трусов, маек. Старшенький, Толя увлёкся дельтапланеризмом. Хорошее дело, думала, не будет болтаться по улицам. А он страшно разбился на соревнованиях под Оренбургом. Пришла телеграмма: «Срочно приезжайте, ваш сын в тяжёлом состоянии». Помчалась она. Почему-то она, а не Яша. Нашла Толю в местной больнице, невменяемого, тяжёлого, с серьёзной травмой головы. Подвиг материнской любви: каждое утро в пять часов она выходила из дома, гружённая сумками, шла на вокзал. Четыре часа в один конец. Четыре обратно. Она выходила мальчика, он стал подниматься, но травма головы давала о себе знать. Он кидал в неё чем попало, буйно ругался, гнал. А Люция: четыре часа в один конец... Вот так растила она троих детей её мужа. Валера пришёл из армии и с первых дней заступил на должность старшего брата. Нянчился с маленькой Леной, приглядывал за Петей, вразумлял Толю. Добрый Балерин нрав - материнские гены. Ни разу не упрекнул он мать, что взвалила на себя добровольно эту многодетную ношу, что лишила его, единственного сына, сладкого куска и красивой обновки.
Всем поровну - говорила она Валере.
Да, всем поровну - соглашался он.
Яшины дети быстро стали звать её «мамой». Детское сердце мгновенно откликается на материнскую любовь без любимчиков. «Всем поровну». Кроме неё самой. Ей ничего не надо. Вот откатала свои болвашки, справила Толе курточку, ещё откатала - Лене шубку, Пете ботинки. Ушла в отпуск, с отпускных отремонтировала квартиру. Мама, не мачеха. Отец? Загулял отец по новому кругу. Пришёл однажды торжественный и серьёзный:
Ухожу от тебя. Встретил женщину, полюбил...
Ушёл. И оставил её со своими детьми, правда, уже подросшими, не малолетками. Уставшее женское сердце не зашлось болью и на этот раз. Тихо, без истерик и упреков проводила она мужа ловить под чужими подушками увёртливую птицу счастья.
Пропал да объявился. Он всегда объявлялся, когда жизненные коллизии требовали от него серьёзных усилий.
Хочу построить дом для детей. Поможешь?
Ещё бы не поможет. Дети-то растут, не сегодня-завтра женятся. С готовностью впряглась в стройку. Таскала брёвна, месила цемент: для детей, для их благополучия. Уже стены были, уже крыша покрыта, уже полы настелены. Уже - можно жить. Зачастили пьяные компании. Сколько раз утром она приезжала сюда и начинала с того, что собирала пустые бутылки, сметала с пола окурки, со стола объедки. А один раз застала за этим занятием незнакомую женщину. Познакомились.
Надя.
А я Люция Ивановна.
Потом он будет долго объяснять ей, что Надя хороший человек и что Люции надо быть попроще. «Ну что вам вдвоём в доме места не хватит? »
Но больше Люция в том доме не показалась. Правда, вскоре Яков Корнеевич заболел, у него отняли почку. В больнице она не раз встречалась с Надей. Поздоровается и пройдёт мимо. А Яков всё вразумлял:
Да неплохая она, ну что ты обижаешься.
Вскоре умер. Хоронила Якова Надя. При живой жене, ставшей матерью его сиротам. Люции о смерти не сообщили.
Новый дом не принёс счастья. Напротив, стал причиной ссор между детьми, дом один, детей много. Она не вмешивалась.
И сейчас не вмешивается. «Пусть как хотят, мне ничего не надо».
Вот и участок под огород ей дали на заводе. Разделила его пополам Толе и Пете.
Они звали ее мамой, и сейчас зовут. Но заходят очень редко, и то, всегда на минутку. Она не ропщет. Она знает, как сложна жизнь и как тяжело сейчас молодым. Она не держит никакого зла на своих приёмных детей.
Но ведь обидно, очень обидно, Люция Ивановна, - всё приставала я к ней. - Растили, воспитывали, во всём себе отказывали, а теперь вот...
Что делать? - вздохнула она и посмотрела на меня синими глазами. И не увидела я в тех глазах никакого укора. Только усталость, только грусть; только смущение. Одна...
- Не одна. Петин сын иногда приходит, Денис. Очень мои пирожки любит. Сядет рядом, я пеку, он смотрит. Твой папа, говорю, очень любил горячие пирожки.
