передний - o 496d70464d44c373
надеюсь. Я уже алкоголичка и упоминаю об этом не без гордости, потому
что на полпути к своему полному исчезновению. Я – отброс общества. Я –
ничто.
* * *
Ближе к полудню я разбудил Колю и сообщил о своем намерении
возвращаться в Москву. К сожалению, у него не было машины, а я не хотел
трястись в электричке. Пришлось идти голосовать на трассу.
Коля дал мне кое-какую одежду. И что совсем мило с его стороны,
согласился донести до шоссе торс Венеры, слепок моей бабушки-
скульпторши.
Безрукая и безногая, она восхитительно смотрелась посреди сада, как
будто передергивая плечиками от задубевшего вокруг снега. В моем
странном перемещении из Москвы в лес оказалась некоторая выгода –
давно уже я хотел забрать скульптуру с дачи и установить у себя в
квартире. Вот и выпал случай.
На прощание Коля спросил:
– Может, поживешь со мной чуточку? Мы поладим.
От этого «поладим» меня замутило.
– Ох, как холодно, – удобно оправдался я. – Нет, Коля, но ты очень мне
помог.
– Позвони как-нибудь.
– Ты же не живешь с родителями.
– Я и забыл, – но номер телефона все-таки дал.
Источала эта сцена прощания что-то предрешенное. Я, конечно, не
чувствовал, но Коля, как выяснилось позже, действительно, был обречен.
Он ушел. Очень быстро я поймал машину. Водителя иномарки, наверное,
позабавил тот факт, что я голосовал, усевшись на торс Венеры. В этом
есть своя ирония, он не ошибся.
9
– Ненавижу вокзалы, знаете ли. Павелецкий особенно. И еще в вагоне ко
мне обязательно подсаживается алкоголик или прыщавый юнец какой-
нибудь, чересчур энергичный. Не люблю скопища людей.
Парень понимающе кивал головой да крутил руль большими лапищами в
кожаных перчатках. Сам он не был крупным – симпатичный, хорошо
сложенный, двадцати шести лет.
Я люблю угадывать возраст людей, с которыми общаюсь.
– Да, мне 26. Абсолютно верно, – это, по сути, все, что он сказал за
поездку.
Я не скучаю с такими. Я вообще редко скучаю. Поэтому и на этот раз дал
волю воображению и рассказал незнакомцу историю, в которую он без
промедления уверовал.
– Эта моя бабушка, скульптуру которой я везу в Москву, преставилась
совсем недавно. Конечно, она мучилась, и, конечно же, эта
принципиальная женщина решила простить всех своих врагов в
последнюю минуту жизни. Ломанно-снисходительным жестом. У нее была
агония. Когда она порывисто содрала с себя одеяло, я увидел на ее
иссохшей груди огромное родимое пятно. Понимаете, бабушка опекала
меня всю жизнь, она заменила мне мать. И только в день ее смерти я
узнал об этом родимом пятне. Чувствуете? Общаешься с человеком
столько лет, а потом выясняется, что у него большой, правильной формы
сиреневый овал на теле. Лично у меня руки опускаются. И еще у нее был
рак матки. Это тоже выяснилось незадолго до смерти.
Парень явно не знал, как реагировать на подобное. То ли соболезновать,
то ли философствовать. В сущности, уже по моему шутливому тону можно
было догадаться, что я его жулю, но парень был глуп, а с таких взятки
гладки. Он хмыкнул и уставился в зеркало заднего вида.
Еще он страшно раздражался, когда я курил у него в машине, купленные
мне Колей сигареты. Курю-то я, как цепь перебираю, и меня вовсе не
будоражило, что он думает по этому поводу. К тому же, хотя я и видел его
недовольство, вслух он ни разу не попросил меня прекратить.
– Ну давай, скажи мне это, – я закурил очередную сигарету.
– Что сказать?
10
Разулыбавшись, я резко вытянул руку и сжал его промежность.
Парень вздрогнул и опять прикипел к зеркалу заднего вида.
– Лучше смотри прямо. Опасность на самом деле всегда там, – я
сильнее сжал руку, почувствовав, как его член набирается кровью.
– Давай не сейчас. Я остановлю машину, – прошептал он, сглатывая
слюну.
Таким образом я расплатился за путешествие. Не знаю уж, когда мне
впервые пришло в голову использовать свои сексуальные таланты в
качестве карманных денег. Наверное, в тринадцать лет.
И он уже не корчил гримасы, когда я швырял бычок в окно и тут же
закуривал новую сигарету.
Я около двери в свою квартиру. Я не в своей квартире. И я не смогу туда
попасть.
Медленно, до меня стал доходить весь ужасающий смысл
произошедшего в лесу. Я выжил, но я мертв. Я потерял все, что хоть как-то
утверждало меня в социальном плане. У меня нет ключей, чтобы попасть в
собственную квартиру – я их потерял, у меня их украли. Я лишился
паспорта и всех остальных документов – та же история. Денег нет, хотя они
были. Друзей нет, хотя они есть. Слишком уж сильно развита во мне
гордыня, быть может, и ложная.
Единственное, что меня спасает в столь жалкой ситуации, – это торс
Венеры. Он у меня ЕСТЬ.
На всякий случай позвонил соседке, у нее хранилась копия ключей. Но я-
то знал, что на всю зиму соседка уехала в Италию. Никто не открыл.
Я прижался ухом к своей двери. Может, неизвестные враги там? Никаких
звуков – только шум машин сквозь открытую форточку. Слава Богу, кошку
не завел, как собирался. Ключи как-то можно достать, документы
восстанавливаются, деньги занимаются и зарабатываются. Я существую,
все еще не кончено со мной. Отковырял кусочек гипса с соска Венеры.
Я вышел из подъезда. Падал медленный крупный снег. Живописно, кабы
не холод и красный нос. Ненавижу все проявления холода.
– Это дом №4?
К подъезду подошли три солдата, грохнули рюкзаки наземь. Это они
11
спрашивали.
– Совершенно верно, дом №4.
– У вас проблемы?
Надо же, не ожесточились, свое отстреляв.
– Я живу в этом доме, могу как-нибудь помочь?
– На последнем этаже есть мастерские? Нам нужен один человек. Он нас
пригласил, но мы потеряли адрес. Вот, восстанавливаем по памяти.
– Да, там есть мастерские. Как зовут человека? Может, я его знаю.
Они назвали фамилию Валентина. В тот момент я его еще не любил,
еще о нем не ведал.
– К сожалению, нет. Но вы заходите, это определенно нужный вам дом.
– Не время. Его там нет. Мы договаривались на более поздний час.
– Ну, что же, удачи тогда, – я протиснулся обратно в подъезд.
– Простите, нельзя ли оставить у вас рюкзаки?
Я мысленно проклял кого-то за будущее унижение.
– Я… потерял ключи от квартиры и сам не могу туда попасть.
По крайней мере, не соврал.
– Вы будете в подъезде? Можно мы оставим рюкзаки с вами?
Что за наглость? Будто мне торса Венеры не хватает для ощущения
своего полного ничтожества! Хотя уж лучше неодушевленные предметы,
чем компания незнакомых военных.
– Я не из ответственных.
– Не волнуйтесь, в рюкзаках не бомба.
– Об этом все равно думают в последнюю очередь.
Солдаты почему-то засмеялись. Я решил не умничать и, неожиданно
снизойдя, повел их к своей квартире.
– Вы нам очень помогли. Мы просто хотели сходить в Кремль, а с
рюкзаками неудобно.
«Из культурных», – подумал я.
– Осталось решить, мальчики, когда вы их заберете. Я не смогу здесь
весь день просидеть, если ключи не появятся. Мне стоит позаботиться о
ночлеге.
Все это было кокетство. Ключи не появятся. Ночлег не предвидится.
– Максимум через пару часов.
– О’кей.
12
– Спасибо огромное. Вы наш спаситель, просто как манна небесная.
– Это мое второе имя, мальчики.
Они узнали мое первое имя и громко удалились. Без стеснений я тут же
проверил содержимое их рюкзаков. Только теплая одежда, грязное нижнее
белье и умывальные принадлежности. Ничего особенного кроме коробки
вишневого мармелада в шоколаде. Слишком девичья деталь.
Я так и не догадался спросить у солдатиков, с какой войны они
вернулись.
Через полчаса в подъезд кто-то вошел. Я отчетливо слышал мужские
шаги. Не потерплю кого-то из малознакомых соседей по дому:
– Что, ключи потеряли?
– Да.
– А где?
– Если бы знал, пошел бы туда и забрал их.
– С вами все в порядке?
– Я обнаружил себя сегодня ночью в лесу, и самочувствие преотличное.
Свежий воздух, знаете ли…
Шаги не воспользовались лифтом и приближались ко мне, на второй
этаж.
Мужчина, как и подумал. Слишком много мужчин в последнее время.
Этот, солидный и стильный, с тщательно стриженной трехдневной
щетиной, еще и взирает нагло.
– Это про вас мне рассказали солдаты? Я их встретил по пути.
– Тут не надо быть детективом. Это явно не мои рюкзаки.
– А Венера?
– Я и сам слишком часто шучу по ее поводу.
