Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки
Молодым элегантам со складочкой эту неглаженую главу посвящает автор.
Щиплет, щиплет ноги снег
(башмаков у Сени нет!).
Сене слышен тихий смех.
В снеговой белизне
качаются со смеху
елочки и сосенки,
сдерживают колики:
— Голенький, голенький!
Как тебе не стыдно?
Все у тебя видно! —
Сеня сдерживает прыть
(Хоть листочками прикрыть!),
и мечты башку роят,
мыслями выласканы,
вся Петровка мимо в ряд
пролетает вывесками.
Вот на полках легкий ситец.
Покупайте и носите,
и колосья чесучи
жните, руки засучив.
Смотрит Сеня, рот разинув,
на сатин и парусину.
Издает восторга стон,
поглядевши на бостон.
А хозяин — чародей не чета Мосторгу:
никаких очередей и без торгу!
— Отдаю без интереса,
одевай, галантерейся,
шалью шелковой шаля,
соболь, котик, шиншиля.
Надевай, малыш, корсет,
надевай белье жерсе! —
Тащат ловкие гарсоны
две сорочки и кальсоны.
Неглиже, дезабилье.
Сеня в егерском белье,
на белье — четыре майки,
а на майке — две фуфайки.
— Мы сейчас увяжем вас
в файдешипный самовяз!
Денег нечего жалеть, —
сверху вязаный жилет,
цепь с брелоками на брюхе,
черный фрак, на шлейках брюки,
туфли лак, а сверху боты
изумительной работы. —
Тут хозяин лопнул — пафф!
Сеня стукнулся, упав.
Пуфф!.. — и магазин растаял,
в небесах платочков стая…
Сеня встал, едва дыша:
невозможно сделать шаг,
к тесноте суконных пут
несомненно десять пуд.
И рукав нельзя поднять…
— Западня! —
Хлоп! И стукнулся об камень…
— Я в капкане! —
Сеня в плач (хгы-хгы). Сеня в рёв:
— С горя лягу я в темный ров.
И во рву, и во рву
волосы изорву.
По каменьям кап-кап,
легонький и тощий,
на цыплячьих лапках
загулял дождик.
Расцепил кнопки
Сениной обновки,
тихо и без шуму
распустил шубу.
— Сеня, не пугайся:
пусть цилиндр взмокнет,
развяжу галстук,
отнесу смокинг. —
Стало легче Сене
бежать по шоссейной.
Сене сны стали
сниться яснее…
Голубы дали,
широки снеги.
8
Глава игральная,
доказывающая преимущества полезных и разумных развлечений.
«КТО НЕ РАБОТАЕТ
ТОТ НЕ ЕСТ!» —
Однако
встал швейцар, освещен подъезд
казино «Монако».
Сияющий зал. От ламп круги.
Шарик летит… Замирай…
Всю жизнь сумасшедшие игроки
записывают номера.
Ползут морщины по бледным лбам,
сидят, толстовки горбя…
«N'est pas la comme ça
a dout la va banque,
chemin de fer, ecarte, пур-буар».
Лицом на граненой люстры зенит
перевертывается взлет,
и секунду лежит и секунду звенит
баллада валетовых лет:
«Я должен видеть даму пик
в атласе и плюще,
которой знак сидеть привык
вороной на плече.
Вниз головой, вверх головой
в колоде голубой,
минувших лет эквивалент,
— Monsieur, так вы — валет?!
В цепи нагрудной блеск камней,
берет студента — синь.
О дама пик, приди ко мне
и сердце принеси.
Но в дом развееренных карт
идет, идет король
и на десяток черных карк
с плеча глядит орел.
В кустах пиковых путь тернист.
Сердца горят в лесу.
Удар — бубновой пятерни
бумажному лицу».
Посылка
— Спасенья… Дама!.. А!.. — И вот
игрок, входя в азарт,
меня в клочки с досадой рвет…
Прощай, Колода Карт!
Сеню обступили: — Сыграйте! Сыграйте! —
Мечется Семен в человечьей ограде.
В углу китаянки и англичанки
руки вымывают в звенящем ма-жанге:
никакой пользы от камня чужого —
выкинут бамбук, объявлено чжоу.
Китаец быстр, строит систр.
Янки — по-другому: льнет к дракону,
ветер забракован, поставит он к
дракону дракона, объявит конг.
Думает Сеня: вернуться назад?
Или окунуться в игру, в азарт?
Сам крупье по ковровой тропе
идет, предлагает место крупье.
— Не сметь уходить! Уходить не сметь!
Или играть, или смерть! —
Широк на крупье костюм леопардий,
лица звериные вокруг. (Убьют!)
Сеня предлагает шахматную партию.
— Можно шахматную. Ваш дебют! —
Черный крупье глаз отверз,
восьми пехотинцев желты контура:
Тура. Конь. Слон. Ферзь.
Король. Слон. Конь. Тура.
Друг на друга смотрят четы их:
Е2 — Е4.
Крупье дорога каждая пядь:
Е7 — Е5.
Сеня слоном. Двинул его
на С4 с F-одного.
Крупье — конем. Ход есть:
В8 — С6.
Сеня — ферзем. Крупье, смотри:
D1 —F3.
Крупье — слоном идет, озверев,
на С5 с 8F.
За шапку Семен взял ферзя,
с F-трех идет, форся.
Смотрят все, окурки дымят:
F7
+ и X[2]!
Побледнел крупье обличьем,
с языка течет слюна.
Слон в размере увеличен,
Сеня вполз на слона.
Игроки теснятся. — Боже!
слон все больше, больше, больше,
ширится, резиновый,
дым идет бензиновый…
Распирает стены слон,
стены рухнули — на слом.
И Семен, башкой к луне,
уезжает на слоне.
9
Глава, доказывающая пылкую любовь автора и вдохновенным и отечественным лирикам.
Семен себя торопит,
но вдруг — сверкнувший луч,
и поперек дороги
журчит Кастальский ключ.
Воды все больше прибыль,
волны — костяки,
плывут, плывут — не рыбы,
плывут, плывут стихи:
«Постой, останься, Сеня,
будет злой конец.
Проглотишь, без сомненья,
трагический свинец.
Отец твой кровью брызнет,
и должен он сгореть.
А, кроме права жизни,
есть право умереть.
Он не придет к низине,
поверь мне, так же вот,
как летний лебедь к зимним
озерам не придет».
— Никогда, никогда
я не думал, не гадал,
чтоб могла, как В. Качалов,
декламировать вода! —
А вода как закачала,
как пошла певать с начала:
«Эх, калина, эх, рябина,
комсомольская судьбина.
Комсомольцы на лугу,
я Марусеньку люблю.
Дай, любимая, мне губки,
поцелую заново,
у тебя ведь вместо юбки
пятый том Плеханова».
Ах, восторг, ах, восторг!
(Пролетела тыща строк.)
Ну, а Сеня не к потехе,
надо ж быть ему в аптеке.
Город блещет впереди,
надо ж речку перейти.
Но мертвых стихов плывут костяки,
плывут, проплывают трупы-стихи.
«Отлетай, пропащее детство,
Алкоголь осыпает года,
Пусть умрет, как собака, отец твой,
Не умру я, мой друг, никогда!»
Стихи не стихают… — Тут мне погибель,
Как мне пройти сквозь стиховную кипень?
Аптека вблизи и город вблизи,
а мне помереть в стихотворной грязи!
В то время я жил на Рождественке, 2.
И слабо услышал, как плачется Сеня,
вскочил на трамвай, не свалился едва,
под грохот колес, на булыжник весенний.
И где ужас Семена в оковы сковал,
через черные, мертвые водоросли
перекинул строку Маяковского:
«год от года расти нашей бодрости».
И канатным плясуном
по строке прошел Семен.
10
Глава эта посвящается ядам и людям, ядами управляющим.
В золотой блистают неге
над людскою массою —
буквы АРОТНЕКЕ,
буквы РНАЯМАСIЕ.
Тихий воздух — валерьянка,
Аптечное царство,
где живут, стоят по рангам разные лекарства,
Ни фокстрота, ни джаз-банда,
все живут в стеклянных банках,
белых, как перлы.
И страною правит царь, Государь Скипидар,
Скипидар Первый.
А премьер — царевый брат
граф Бутилхлоралгидрат, старый, слабый…
И глядят на них с боков
бюсты гипсовых богов, старых эскулапов.
Вечера — в старинных танцах
с фрейлинами-дурами,
шлейфы старых фрейлин тянутся сигнатурами.
Был у них домашний скот,
но и он не делал шкод,
на свободу плюнули
капсули с пилюлями.
— Кто идет? Кто идет? —
грозно спрашивает йод.
Разевая пробку-рот,
зашипел Нарзан-герольд.
— Царь! — орет нарзанный рот. —
Мальчик Сеня у ворот!
Рассердился Скипидар:
— Собирайтесь, господа!
Собирайтесь, антисепты!
Перепутайте рецепты!
Не госсиниум фератум —
вазогеиум йодатум,
вместо йоди и рицини —
лейте тинкти никотини!
Ого-го, ого-го,
будет страшная месть:
лейте вместо Н2О
H2S!
Тут выходит фармацевт:
— Покажи-ка мне рецепт!..
Не волнуйся, мальчик, даром —
тут проделки Скипидара!
Я ему сейчас воздам.
Марш по местам!
Банки стали тихими,
скрежеща от муки,
тут часы затикали,
зажужжали мухи.
Добрый дядя фармацевт
проверяет рецепт,
ходит, ищет, спину горбит,
там возьмет он снежный корпий,
там по баночке колотит,
выбирает йод, коллодий,
завернул в бумагу бинт,
ни упреков, ни обид,
и на дядю Сеня, глядя,
думал: «Настоящий дядя!
Старый, а не робкий…»
Вот так счастье! Вот веселье!
Фармацевт подносит Сене
две больших коробки…
11
Глава главная.
