Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
- Да это целое дело, я лучше совсем не полезу...
- Я те не полезу! А пить кто бросить обещал? Ты зачем сюда приехал, комаров кормить или молиться? За бензин заплатили, отгул взяли, а он - не полезу...
Затихает благоверный. Велика Россия, а отступать некуда.
Да, мне тоже рассказывали, что одна женщина привезла сюда много лет назад пьющего мужа. Жили они в деревне Пощупово целую неделю. И каждый день -служба в храме, акафист Иоанну Богослову, купание в роднике. Потрудились вдвоём на славу и дал Господь силы по молитвам Иоанна Богослова на трезвую жизнь. Много всего чудесного слышала я накануне поездки в Пощупово. Перед операцией на сердце приехал сюда ещё нестарый человек, мне даже имя его назвали - Андрей Платонович. Тоже не наспех, а пожил недельку. Каждый день на родник. Вернулся домой, а врачи руками разводят, говорят, повременим с операцией. Временят уже шестой год. Может, кого-то эти истории удивят. А верующие удивятся удивлению: «А как же иначе?» Ведь по молитвам даётся нам и утешение, и вразумление, мирность души и телесное здравие. А пощуповский родник давно прошёл испытание временем. История его чудес пишется уже не первый век, а докторам со стажем и опытом всегда доверия больше.
Заходим партиями. Партия мужчин. Их очередь. Вошли не спеша, без суеты, без гомона. Как-то подозрительно тихо за тяжёлыми деревянными дверями. Спокойный всплеск воды, второй, третий... Без визга и ойканья, одно слово - мужчины. А вот и первый герой показался. Красный, улыбающийся, бодрый.
- Мой! - восклицает женщина в очереди. - Мой-то самый шустрый, так и знала...
Все смеются, шустрый конфузится:
- Ну заладила...
Один за другим выходят из купальни мужчины. А вот и Владик. Мокрый, взъерошенный, волосы торчком, глаза горят, возбуждён:
- Я три раза по три, с молитвой. Я больше всех окунулся.
- Вода холодная?
- Норм-м-мальная, - ответил уклончиво дрожащими губами.
Господи, благослови! Вхожу и я в деревянную купальню, в полумрак из солнечного света, в прохладу из тёплого летнего дня.
Нас много. Но мы не суетимся у святого источника, всем нам кажется это неуместным и даже дерзким. По одному входим в воду. Первое чувство -огонь. Вода обжигает и пугает. Как в неё? Но сзади стоят и ждут другие. Пересиливаю страх, с крестным знамением опускаюсь в воду. С головой. Три раза. «Святой Иоанн Богослов, моли Бога о нас, грешных!» - шепчу холодными губами. Мгновенно что-то происходит внутри. Проясняется разум, кажется, вижу мир чётче, чем раньше. Вместе с неожиданным теплом, разливающимся по телу, чувствую, что разливается по душе любовь. Силюсь вспомнить какую-нибудь обиду - не могу. Отыскать «за пазухой» какой-нибудь завалящийся камушек - не могу. Новенькой, счастливой и всепрощающей выхожу из ледяной пощуповской купели. Как хочется подольше сохранить в себе этот мир и эту любовь! Вспоминаю, что именно его, Иоанна Богослова, звали апостолом любви. Он учил любви не проповедью, а своим примером. Маленькая частичка любви через века - в моё сердце. Знаю, ненадолго. Удержать это благословенное чувство можно только великим трудом, а немощное моё сердце труда боится. Но даже эта минута, коротенькая, как соловьиная трель, дарованная святым родником - радость. Это мой опыт. А убеждает только он, свой опыт, я знаю, что это в моей жизни - было.
Рядом, прижав к себе букетик васильков, плачет девочка. Её тихонько успокаивает мама:
- Не бойся, Катюша, смотри, все выходят и улыбаются, всем хорошо.
- У тебя сердце больное, а вода холодная, не ходи...
Оказывается, не о себе плачет, за маму волнуется. Вот и ещё один, едва заметный след любви. Молитва апостола, современника Христова и друга, здесь, в глубоком овраге близ рязанского села. Чудны дела Твои, Господи! Не плачь, Катюша, сюда едут за исцелением от недугов, святая пощуповская водичка укрепит мамино больное сердце и твоё сердце укрепит - верой, красотой и радостью. Плачет девочка, а я ничего не говорю ей, потому что разговор её с мамой сокровенный. Он не для посторонних.
Долго сижу на деревянной скамейке у колодца. Не хочется уходить. А люди идут и идут. Сюда - налегке, обратно - гружёные бутылками с водой и раскрасневшиеся от купания. Золотая ниточка тропинки в бирюзовом ковре из разнотравья. Её протоптали ноги тех, кто верит в Божье чудо, в молитву, благословение и любовь. И даже те, кто не верит, находят здесь радость для своего беспокойного сердца. Эта радость -красота Божьего мира, красота русской природы, соки которой способны врачевать, укреплять и успокаивать.
Уже на монастырском дворе вижу знакомый букетик васильков в руках знакомой девочки Катюши. Мокрая косичка, весёлый взгляд.
- Искупалась?
- Совсем не страшно. И мама тоже. Она сказала, что у неё теперь силы прибавилось, она без отпуска работать может.
Маленький крестик на простом шнурке.
- Папа купил. Вон там, в лавке. Вам нравится?
Мне очень нравится. Мне вообще нравятся дети с крестиками на простом шнурке. А если в руках у них ещё васильки и они не боятся холодной воды в святых родниках, это самые лучшие на свете дети.
БРОШКА С МАДОННОЙ
Он бросился к моим ногам. Мела позёмка, стелилась к самым ступням, и мальчик откуда-то снизу, от позёмки, жалобно протянул озябшую ручонку:
- Подайте, Христа ради, на хлебушек...
У меня было с собой большое румяное яблоко.
- Возьми.
- Лучше деньги, - тоненько протянул мальчик, - лучше деньги, мамка хлеба купит.
Побирушка. Профессиональный побирушка. У ворот Троице-Сергиевой Лавры их много. Сидят каждый на своём месте - спившиеся, непривыкшие работать женщины с опухшими почерневшими лицами, нечёсаные мужики с похмелья, инвалиды, жестоко выставляющие напоказ культю или изъеденную язвами голень. Многих я уже знала в лицо, но мальчика видела впервые. Невостребованное яблоко отправилось в сумку, я была уязвлена таким невниманием к моему гостинцу.
- Денег у меня нет, - сказала мальчику твёрдым голосом, - а мамке передай, пусть работает.
- Она не может, болеет, у неё по-женски... - как-то отчаянно выкрикнул мальчик и добавил, зло сощурив чёрные глазёнки:
- Ты жадная, тебе копейку жалко...
Больше я этого «скандалиста» не видела. А недели через две один лаврский монах обратился ко мне с необычной просьбой:
- К нам вчера ночью мальчик прибежал, замёрз, плачет, говорит, дома какие-то дядьки пьют с его мамкой, а его - избили. Он через два балкона спустился - и к нам в монастырь. Барабанил в ворота, всех переполошил. Пока живёт в гостинице. Но надо бы сходить к нему домой, он покажет. Не говорите, что вы из монастыря, придумайте что-нибудь, может, квартиру хотите снять. Нам надо всё выяснить, решить, что с ним дальше делать. Хороший такой паренёк.
Уже вечерело, когда мы вышли с ним из лаврских ворот. Это был тот самый нечестивец, я сразу узнала его. А он меня нет, мало ли прохожих мелькает за день перед его глазами.
- Веди, Сусанин!
Он и повёл. Но повёл как-то странно, петляя по посадским дворам, как маленький хитрый лисёнок, заметая следы и скрываясь от преследователей-охотников.
- Скоро?
- Скоро. Вон за тем домом.
Я хотела взять его за руку, но он решительно её отдёрнул. Пришли. Мальчик остался на улице, я позвонила. Ещё раз, ещё. Никто не открыл. Обратилась к соседям.
- Да здесь не живёт никто. Хозяин умер, а у сына в Москве квартира.
Что-то намудрил мой Сусанин.
- Ну что, поговорили? Мамку мою видели? - мальчик хитренько смотрел на меня, даже, мне показалось, весело.
Поняла, надо клин-клином:
- Видела. Она сказала, что завтра заберёт тебя из Лавры. Хорошая у тебя мамка, красивая...
Лицо мальчика вытянулось от изумления. Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Потом, видимо, понял, что я всё придумала, шёл молча, изредка с любопытством на меня поглядывая. Он явно что-то скрывал, но что? Тут я вовремя вспомнила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Мы остановились у киоска со всякой всячиной.
- Можешь выбирать, что тебе хочется. Я угощаю.
Посмотрел с недоверием, насупившись. Потом произнёс как можно равнодушнее:
- Вон ту шоколадку можно?..
- Ещё!
- Жвачку вон ту кругленькую?
- Ещё!
- Орешки, леденец на палочке, нет, два леденца...
Дело пошло веселее. Он понял, что его не обманывают и с интересом изучал приглянувшийся ассортимент. Отправились дальше. Мальчик сам вложил в мою руку свою маленькую ладошку. То-то же... Но - молчал. Как ни выпытывала я у него про мамку, где найти её, где их дом - молчал, обсасывая основательно и неторопливо большой розовый леденец на палке. Правда, на один вопрос всё-таки ответил:
- Зовут-то тебя как?
- Рустик. Когда меня крестили, мамка рассказывала, я попа два раза за бороду дёрнул. Ему больно, он ругается, а я смеюсь. - Рустик залился весёлым смехом, наверное, как тогда, у купели.
