Нина Анненкова-Бернар - Бабушкина внучка
XVIII.
Так прошла неделя. Ненси старалась избегать Войновского. Он принял относительно ее любезный, но несколько оскорбленный тон. Лишь изредка в его бегло скользящих по ней взглядах загорался самодовольный огонь, а улыбка как бы говорила: «Ничего! перемелется — мука будет».
Не понимая, в чем дело, видя исключительно только нервное состояние Ненси, Марья Львовна совершенно теряла голову, и, наконец, подумав, что Сусанна — все-таки мать обожаемой ею внучки, решилась поделиться с дочерью своею тревогой.
— Нет ничего удивительного!.. — бойко разъясняла Сусанна.- Une jeune femme…[157] а этот… я ведь знаю все, — и, как бы мимоходом, обронила она фразу: — ее герой… он стар для нее…
«Может быть, она и права, эта «каботинка»[158]! — подумала несколько успокоившаяся Марья Львовна, но в итоге не совсем довольная своей откровенностью с Сусанной…
— Родная, я к вам с просьбой, — так начала, влететь, дня два спустя, в гостиную Гудауровой, беспокойная Ласточкина, — представьте, какое несчастие! Эта противная кривляка совсем, наотрез, отказалась играть!.. Положим, она расстроена, даже собралась уехать, для успокоения нервов, но так нельзя же подводить!.. Я просто в отчаянии!.. Я не решаюсь просить сама вашу прелестную внучку, а вся надежда на вас, — умоляла она Марью Львовну, — голубушка, спасите!
— Но как же я вас спасу?.. Я для этой роли, кажется, уже немного устарела, — отшучивалась старуха, — а Ненси слишком молода…
— Нет, нет, не вы… совсем другое!.. и пьеса другая… Спектакль идти должен, но дам интересных у нас нет совсем… Поймите мое положение! Одно спасение, чтобы Елена Сократовна была «гвоздем» спектакля… Бояться ей нечего — я выбрала для нее чудную, подходящую роль молоденькой девушки, и пьеса превеселенькая, ее здесь любят — «Сорванец»… Я уж решилась сама не играть в главной пьесе — поставлю для себя водевиль, в конце… Спасите, родная! Умоляю!..
Она пыхтела и обмахивалась веером.
Марья Львовна пробежала в главных сценах роль девочки-«сорванца» — ей она очень понравилась. Она боялась только, что Ненси, никогда не игравшая, откажется, испугавшись размеров и ответственности роли.
Самой Ненси не было — она каталась.
— Я подожду ее, — объявила неугомонная Ласточкина.
— Ты знаешь, chére enfant, мы тебя атакуем! — встретила ввучку Марья Львовна, когда та, возвратясь, вошла в гостиную. — Мы две союзные державы, — указала она на Ласточкину, глаза которой с мольбой были устремлены на Ненси, — и мы тебя атакуем!
Бабушка рассказала, в чем дело. Ненси попросила дать ей прочесть пьесу.
— Прочтите, прочтите!.. Она коротенькая, а я подожду, пока вы прочтете… я подожду, подожду! — трещала Ласточкина.
Ненси не только не испугалась, а напротив, обрадовалась роли. Она с жадностью ухватилась за мысль, что это даст ей возможность уйти от ее мучительного душевного состояния.
И она сразу всецело окунулась в лихорадочную сутолоку приготовлений к спектаклю: учила роль, заставляла Марью Львовну, чтобы проверить выученное, спрашивать себя по нескольку раз в день, с увлечением ездила на репетиции и по целым часам совещалась с бабушкой о костюмах.
Марья Львовна восхищалась ею и уверяла, что у нее — талант; на репетициях все ее хвалили, и Ласточкина захлебывалась от восторга, хотя тут же прибавляла:
— Боюсь, будут промахи, непременно будут! Но она так молода и красива, и притом играет только в первый раз!..
Бабушка ожила. Она присутствовала на всех репетициях и готовилась поразить город богатством и изяществом туалетов своей «enfant chérie».
Нельман, в качестве директора «Кружка», в помещения которого шли репетиции (спектакль предполагался в городском театре), держал себя очень важно и был начальнически строг, устроивая постоянные баталии с Ласточкиной из-за освещения.
— Однако, cher, — пробовала раз даже вмешаться Марья Львовна, — вы заставляете сидеть всех в темноте — суфлер едва читает.
— Нельзя-с, нельзя-с!.. — развел руками Нельман, причем лицо его выражало полную непреклонность. — Я, как директор, защищаю интересы учреждения.
— Но мы вам платим! — заявила Ласточкина.
— Не мне-с — «Кружку»!.. Прошу не забывать!..
И только один раз, и то благодаря неотступной просьбе Ненси, суровый директор смягчился, и любители не бродили в потемках, рискуя разбить себе лоб или нос о кулисы.
Игравший роль генерала и режиссирующий, в то же время, спектаклем, Эспер Михайлович, был необыкновенно горд своим положением.
Кто-то посоветовал было пригласить одного из актеров городского театра, в качестве режиссера.
— Нет, нет, нет! — закипятилась Ласточкина. — Тем и должны отличаться любительские спектакли, чтобы никто не учил, чтобы в них не было ничего актерского… каждый играет, как умеет. Среди нас, наконец, столько опытных… Я сама двадцать лет на сцене!..
Пигмалионов мрачно и неотступно ходил за Ненси.
На генеральную репетицию явилась Сусанна. Ненси боялась приезда Войновского. Однако, он остался верен своему такту — его не было.
Ненси в первой же сцене струсила и, спутавшись сама, сбила всех окружающих.
— Ах, как вы хорошо играете! — повторяла, обнимая ее в уборной, дочь предводителя дворянства, тоненькая, хорошенькая, шепелявая барышня, игравшая одну из сестер. Она жадно ждала провала Ненси, считая роль «сорванца» своей коронной ролью.
— Я говорила — будут промахи! — точно радовалась сбывшемуся предсказанию Ласточкина. — Ну, ничего, ничего! — успокоивала она юную дебютантку. — У нас репетиция бесплатная.
Ненси испытывала горький, самолюбивый стыд и готова была плакать.
В антракте, перед выходом, она увидела возле себя Пигмалионова с большой рюмкой мадеры в руках.
— Советую, — и с своим непоколебимо-мрачным видом он протянул ей рюмку, — успокоит нервы!..
Ненси выпила залпом, подстрекаемая страхом и самолюбием.
От выпитого ли вина, или просто от нервного задора, но Ненси, победив свою трусость, победила и собравшуюся на репетицию публику, преимущественно учеников средних учебных заведений, шумно выразивших свой восторг аплодисментами.
— Вы завтра не будете робеть? — спрашивала у Ненси изнывающая от злости предводительская дочка. — Вы знаете примету: если удается роль на репетиции, — говорят, непременно провалишь на спектакле.
В день спектакля, Ненси с утра не находила себе места от волнения. Ее даже не радовали разложенные в ее спальне и будуаре прелестные платья, над созданием которых так много потрудились они с бабушкой, хотя роль требовала самых простеньких туалетов.
— Я провалюсь, я провалюсь, — твердила она с детским упорством, выводившим из себя Марью Львовну.
— Ты провалиться не можешь — tu es la plus jolie[159]…
— Нет, нет! провалюсь, провалюсь! Вот увидите!..
Она целый день ничего не ела, и к вечеру показалась даже Марье Львовне похудевшею.
— Вы себя положительно портите! — восклицала вечером одевавшаяся с Ненси в одной уборной предводительская дочка. — Вам нужно больше румяниться, как можно больше!.. Позвольте, я вам сделаю… — и она обильно наградила щечки Ненси румянами.
— Это не портит кожи? — с тревогою осведомилась Марья Львовна.
Ее очень беспокоили косметики, в полной безопасности которых уверял парикмахер, а главное, ее возмущали грязь и пыль за кулисами и даже в уборной, принадлежавшей оперной примадонне, и где теперь одевалась Ненси.
— Все это ужасно портит кожу… и пыль везде…
— Позвольте, душечка, вы слишком красны! — затараторила влетевшая в уборную Ласточкина, в светло-сером шелковом платье и с розеткой распорядительницы на правой стороне груди. — У меня рука уж навыкла… на-в-ы-кла… — сжав губы и откидывая ежеминутно голову, чтобы лучше видеть, мазала она белилами по тонким чертам лица Ненси. — Я грим отлично изучила, отлично!
Но под искусными руками отлично изучившей грим Ласточкиной хорошенькая Ненси превратилась чуть не в урода: белое, красное лежало лепешками, нос сделался длинным, широкие, черные, как чернила, брови резкими полосами тянулись по белому, как бумага, лбу…
Ласточкина была в восторге от своего произведения.
— Вы не смотрите, что отсюда резко — оттуда будет только-только в меру… театр большой.
Но Марья Львовна прямо испугалась безобразного вида своей любимицы и не знала, что делать, так как в искусстве гримировки была совсем неопытна.
По счастию, в уборную легкой сильфидой впорхнула Серафима Константиновна, тоже участвовавшая в этом спектакле.
Увидя свою прелестную «Весну» в таком ужасном гриме, она иронически усмехнулась и, несмотря на энергичные протесты Ласточкиной, уничтожила всю ее художественную работу. Она сделала Ненси совершенно бледной, сильно увеличив ее глаза, что придало всему лицу несколько странное выражение, но сохранило его красоту.
