Кузнецова, Федоровна - АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ
Вот елки, если знал, что активизируется, так зачем было предлагать
искупаться? Но я, понятно, вслух ничего не сказала, а вместо этого
приступила к программе Остапа Бендера по спасению утопающих.
Если спасение находится в моих собственных руках... а то в чьих же еще...
то надо попробовать расширяющее дыхание. Это методика не противления
боли, а наоборот, ее приятия, и тогда она вроде бы отступает, побежденная.
Так говорят, во всяком случае. Я сидела на пенечке рядом с домом и дышала.
Вдох... еще раз вдох... да... правду говорят: методика непротивления боли
работала хорошо. Но, как оказалось, только наполовину.
Пока я медленно – три раза в минуту вдыхала – все шло просто отлично, но
наступал момент, когда вдыхать уже было некуда и надо было переходить к
выдоху. На этой стадии от боли ногу подбрасывало.
- Ну ничего, - опять-таки стоически утешали меня мужчины, которых никто
не кусал. – Ничего. Как только примем аяуаску, боль сразу и утихнет.
Было шесть вечера. К аяуаске мы приступили, когда уже основательно
стемнело, часов в восемь. Как и было обещано, уже через несколько минут
после принятия аяуаски о боли в ноге я и думать забыла. Потому что, приняв
аяуаску, думать мне пришлось совсем о другом.
23. НОЧЬ В ДЖУНГЛЯХ — 1
Дом, где проходила наша церемония аяуаски, был свежий, замечательный и чистый, даже несмотря на присутствие прочно и навечно обосновавшихся там летучих постояльцев – это я про летучих мышей говорю. Спешу заверить защитников окружающей среды, что эти мыши были - как читатель увидит - на редкость самодостаточными, и наша церемония не потревожила их никак.
Дом этот был немаленький — что по площади, что по высоте. Стволы-опоры
первого этажа были метра два в высоту, второй этаж – высотой метра три, и
это все не считая остроконечной пальмовой крыши, которая буквой А
накрывала здание сверху. Он находился в завершающей стадии
строительства, которая, как мы все знаем, может быть стадией переходной, а
зачастую может быть и стадией окончательной. В смысле, что таким
недостроем он и останется навсегда. Некоторым домам это состояние не
очень идет, но в данном случае дом, может быть, и казался замечательным
именно из-за этой незавершенности, в нем была некая интригующая
недосказанность и каждый мог запросто восполнить недостающие элементы
на свой вкус и лад.
Структура дома являла собой лучшие строительные находки сельвы. Стены
были возведены только вокруг второго этажа - он занимал метров
шестьдесят, а первый этаж под ним состоял из четырех столбов и полностью
открытого пространства. Там можно было сушить белье и готовить еду во
время тропических ливней. Еще можно было нужные вещи складировать в
особо больших объемах – кто из живущих в городских квартирах не мечтал
о таком гиперпространстве? А еще при желании можно даже животных
разводить. Но это все в принципе, потому как виды у Вилсона на этот дом и
на прилегающую территорию были совсем другие.
- Рядом я хочу еще одно здание построить, - сказал он, - и открыть здесь
центр целительства. А вокруг центра чтобы было двадцать пять гектаров
сельвы... нетронутой, первозданной... Я так и сделаю, потому что они лично
мне принадлежат... – добавил он для ясности.
Про эти двадцать пять гектаров он сказал как бы между делом, из чего было
легко предположить, что, здесь, в сельве, владеть не то что двадцатью
пятью, а даже сотней-другой гектаров – дело совсем пустяковое. И что для
него лично главное достоинство владения землей в сельве заключалось в
том, что это давало ему возможность сберечь ее экосистему.
- Сельва вокруг нас – первичная. Тысячи лет ушло на ее создание - тысячи
лет. Другой такой в мире нет — и уже не будет. Столько растений, и бабочек,
и птиц, и животных... все уникальные... все. Многие владельцы сельвы
сейчас вырубают ее — а все для чего? – он неодобрительно хмыкнул. -
Чтобы расчистить себе участки под ананасы да под юкку... все на продажу
идет. Так первичная сельва постепенно и исчезает с лица земли - день за
днем. Мои же соседи ее и уничтожают — а я этого делать не стану: все
оставлю, как есть — чтобы животным было где жить, а растениям – расти.
Говорил он неторопливо, с паузами, но чувствовалось, что мысли свои он
уже обкатал в голове не раз.
Однако пока центр целительства был в проекте, а строительство – в
процессе. В практическом плане это выражалось в том, что на второй этаж
дома можно было попасть только по узкой приставной лестнице — весьма
ненадежной на вид: она была сколочена из тонких стволов молоденьких
деревьев. Увидев ее, я тут же стала прикидывать, какие у меня будут шансы
к отступлению: как же я буду спускаться по ней, когда выпью аяуаску?
координация движений ведь будет затруднена... Но тут, как показали
дальнейшие события, я сильно погорячилась. Затруднена... как оказалось, о
координации не пришлось заботиться вообще, потому что координировать
оказалось нечего ввиду невозможности совершать сами движения.
Второй этаж здания подпирали очищенные от коры крепкие, крупные и
уходящие глубоко в землю стволы специально подобранных для этого
деревьев из особых сверхпрочных пород. Они должны выдержать не только
вес второго этажа и всего, что в нем находится, но еще и противостоять
контакту с землей и не поддаваться гниению, даже во время сильных и
частых дождей.
Но думай – не думай, а других альтернатив вхождения в дом, так же как и
выхода из него, не было. Я забралась по хлипкой приставной лестнице на
второй этаж, выпрямилась и прошла по неогороженному деревянному
настилу. Если его со временем оградить перилами — что и предполагалось
сделать, то по периметру второго этажа образуется романтический балкон.
- После того, как выпьешь аяуаску, звезды начинают ярко светиться разными
цветами, - сказал Вилсон. – Красиво... Отсюда на них хорошо будет
смотреть.
Я осторожно подошла к краю неогороженной платформы и на всякий случай
посмотрела на небо, но на нем пока для меня ничего не загоралось и не
светилось. Оно и понятно, он же сказал: после того, как... Потом подошла к
открытой двери и заглянула внутрь.
Комната была громадной; высоко вверх уходила острая пальмовая крыша;
из-за полумрака комната казалась изнутри еще выше, чем снаружи. Она
сразу приятно поразила тем, что была живой и ухоженной, а удивляло это
потому, что в ней никто, за исключением летучих мышей, не жил. Более
того, надо отметить, что в свете их присутствия комната поражала своей
чистотой и ухоженностью еще даже больше. Где-то высоко под крышей
попискивали вышеозначенные и невидимые в темноте мыши, приятно пахло
свежераспиленным и некрашеным деревом.
Комната была пустой, за исключением нескольких разноцветных
пластиковых ведерок и тазиков, стоящих вдоль стены – они активно шли в
дело во время церемонии - и лежащего на полу у дальней стены большого
матраса. Он был аккуратно заправлен голубым одеялом – даже издалека
было видно, какое оно было мягкое и чистое. Над ним Вилсон позже
вечером повесил роскошную москитную сетку – это мне напомнило
королевский полог из замков Луары, только гораздо лучше, потому что в
джунглях он гораздо нужнее и намного функциональнее, чем в замке,
стоящем посреди Европы.
Как единственную женщину в экспедиции, да еще и грингу, что
рассматривалось не просто как бытовой дефект, а как недостаток,
возведенный во вторую степень, меня, то есть наислабейшего члена
экспедиции под эту сетку-полог на ночевку и определили. Ну кто бы с этим
решением спорил - есть все-таки свои радости и для женщин в стране
победившего мачизма. Достающиеся ей в ходе раздела зон влияния
москитная сетка и мягкий матрас, например.
Вскоре после того, как мы поднялись в дом, Вилсон принялся активно мести
платформу, окружающую второй этаж, но потом его внимание
переключилось на установку москитной сетки, и процесс подметания
прервался, так что я взялась завершить начатое. Хотя зачем он подметал –
сказать трудно. Все, как по мне, и так было предельно чисто. Оставалось
только предположить, что его подметание носило не иначе как ритуальный
характер.
Начали мы церемонию в восемь вечера. За деревянными стенами дома,
покрытого пальмовыми листьями, несмотря на ранний вечерний час, стояла
уже непроглядная ночь; в ней гулко верещали невидимые обезьяны и хрипло
кричали загадочные птицы. Внутри дома, конечно, было тише, но под
пальмовой крышей тоже кипела своя жизнь – там активно и требовательно
