Михаил Задорнов - Энциклопедия глупости. Часть 1
- Откройте. Я открыл. Он смотрел на мою «ерунду» еще дольше, чем наш
таможенник. Мне даже стало его жалко, так он напрягся, глядя на мои веники.
- Что это такое? - спросил он с паузой после каждого слова, как робот,
пытающийся найти общий язык с пришельцем.
После этого вопроса напрягся я. Но ему не стало жалко меня. А я
действительно растерялся. Как ему объяснить? С чего начать? С истории
строительства бань на Руси? Американцы не знают и не хотят признавать ничего из
жизни других народов. Они уверены, что живут в единственно правильной стране
на планете. Ответить: «Два веника»? Мой английский не настолько хорош, чтобы я
мог найти в моем словаре слово «веник» по-английски. Да и потом, наверняка на
английском «веники» означают предмет, которым подметают. Что я - такой
чистюля, что прилетел со своими вениками? Вспомнил, как тот же Радзиевский
учил меня. Во-первых, американцам не надо никогда говорить лишнего. Все
детали, которыми грешит русская эмоциональная речь, вызывают у них головную
боль и подозрение. Раз болтает - значит, запутывает. Во-вторых, ответы должны в
точности совпадать с тем, что американец видит. Слова с картинкой обязаны
сходиться. Это для них главное - чтобы сошлось. Иначе программы, вставленные в
их мозг, дают сбой. А всем, что дает сбой, занимается полиция.
Вспомнив все это и указывая на веники, я ответил:
- Это два куста.
- Два куста? - недоверчиво переспросил таможенник.
- Да, два высушенных куста, - подтвердил я с максимально честным
выражением лица.
Правда, тут же почувствовал, что мои слова все-таки не сошлись с его
картинкой и еще с чем-то.
- Для чего же вы везете их с собой? Я решил оставаться честным до конца:
- Для бани.
- Два куста для бани?!
Что-то в его программе разошлось окончательно. Он обратился к стоящим
за мной людям:
-
Очередь ко мне больше не занимайте.
Я понял, что попал надолго.
- Итак, два куста для бани? - переспросил он, напряженно пытаясь
представить, как я буду в бане высаживать два куста.
- Да, для бани! - Все еще следуя советам друга, я старался не ляпнуть ни
одного лишнего слова.
- А зачем вам два куста в бане? Объясните, пожалуйста!
Этим вопросом офицер был явно доволен. Словно поймал арабского
террориста.
- Бить себя, - ответил я со всей честностью, на которую был способен.
- Бить себя? В бане?!
По его глазам я понял, что он стал с этого момента подозревать меня уже не в
терроризме.
-
Да, бить себя в бане. По спине. Вот так, - показал я жестом.
Наступила пауза. Таможенник нарушил ее первым:
- А вы в бане голый находитесь?
-Да.
- Вы что, мазохист?
- Нет. У нас в России все так делают.
- И все голые? И бьют себя?
- Именно так.
-
У вас что, все - мазохисты?
Я был в отчаянии. Чем точнее я пытался ему объяснить, тем больше у него
«не сходилось». И я предпринял последнюю попытку на своем немощном англий-
ском, состоящем из главных слов и интернациональных жестов:
- Эти веники я привез для своего друга в Нью-Йорке. Он из русских.
Построил здесь баню. Русскую баню... У нас такие бани уже тысячу лет, с вениками.
- Я объяснял медленно, по слогам, как для робота. - Я его буду вот так хлестать,
чтобы потом было легко и хорошо. Холестерин понижает.
Очевидно, на этот раз я наговорил много лишнего. Зато он понял из моей
тирады слово «холестерин».
- Так, значит, это ваш друг - мазохист, а вы - садист, - сделал вывод
таможенник и затряс головой, как бы желая стряхнуть с нее полученную от меня
ненужную ему информацию. Так собака стряхивает капли, выходя из воды. - Фу, -
выдохнул он, - сейчас проверим вашего друга. Телефон есть?
Меня отвели в офицерскую. Позвонили Радзиевскому:
- Вы знаете, что вам привез ваш друг из России? Радзиевский помолчал.
Видимо, как компьютер, пролистал возможные мои ответы, после чего сказал:
- Два куста из веток для моей бани. Американцы так ничего и не поняли. Но
меня отпустили. Потому что, слава богу, на этот раз у них сошлось!
Знаете ли вы, что такое американский
кроссворд? Это когда одну строчку надо
заполнить КРЕСТИКАМИ,
а другую - НОЛИКАМИ.
ВЕРСАЧЕ, КОТОРЫЙ ОСТАЛСЯ ДОЛЖЕН
В наше время мало кто не знает о дизайнере Версаче. А в закрытом от
западной моды Советском Союзе о нем знали только спекулянты-фарцовщики да
артисты, которые у них одевались.
Мне стиль «Версаче» в моде всегда не очень нравился. Особенно в мужской.
С тем же успехом можно у нас расписать рубашки хохломской росписью, а
пуговицы на пиджаках и пряжки на туфлях сделать из каслинского литья. Недаром
на эту петушиную моду у нас первыми откликнулись, извините за банальное
словосочетание, лица кавказской национальности. В Америке же ее всегда
предпочитали богатые техасцы, пуэрториканцы и наши иммигранты, среди которых
носить «Версаче» считалось престижным. К концу перестройки многие из них стали
похожи на зажиточных кавказцев, успешно торгующих на Центральном московском
рынке.
Я гулял по Пятой авеню. Разглядывая витрины, думал о том, что русская речь
все чаще слышится на главной торговой улице Нью-Йорка и все чаще вдогонку
летят слова:
-
Смотрите, как этот придурок похож на Задорнова!
Остановился как раз около витрины магазина «Версаче», чтобы еще раз
убедиться в правоте своих взглядов. Как вдруг меня сзади кто-то окликнул:
-
Товарищ Задорнов, это вы?
Бизнесмен. Нефтяник. Он приходил пару раз в офис нашего фонда
«Содружество». Мы с ним даже пытались выстроить кое-какие обоюдно
прибыльные финансовые комбинации. Он тогда возглавлял в Ханты-Мансийско
нефтяную фирму. А у нас были экспортные льготы.
- Товарищ Задорнов, извините, что беспокою. Вы меня помните? Вы же тут
все знаете. Я завтра улетаю в Ханты-Мансийск. Мне надо корешам в подарок
галстуки выбрать. Могли бы помочь? Судя по его растерянному, недовольному
взгляду, а также по одежде, за границей он до этого был только в Польше или в
Болгарии.
- Вам галстуки корешам помоднее нужны? - спросил я.
- Помоднее, помоднее, - уверенно ответил он.
- Тогда вам как раз сюда. - Я показал на яркую вывеску над золоченым, как
корпус дешевых гонконгских часов, входом в «Версаче». - Уверяю вас, кореша
будут довольны. Пойдемте. Если надо, я вам даже помогу кое- что перевести.
Мы зашли. Я уверен был, что этот наш заход в «Версаче» окажется просто
шуткой. Мой спутник увидит на галстуках сочетание узоров с ценой, представит в
них своих корешей на берегу Иртыша, в галошах и с удочками, рассмеется, и мы
уйдем. Но я ошибся.
- Ух, какие галстуки! - восхитился он. - Почем? По 150? Корешам будет в
самый раз.
- Вы что, серьезно? - Я подумал, что он меня хочет разыграть. - За углом я
вам покажу точно такие же галстуки, но раз в сто дешевле.
- Не, нельзя, я корешам покупаю. Только, товарищ Задорнов, помогите мне с
ней разобраться, - он показал на продавщицу.
Должен в этом месте сделать свое обычное отступление, чтобы дальнейшее
стало более понятным даже не очень понятливому читателю.
То было время, когда не только наши кореша не знали о Версаче, но и
Версаче не знал о наших корешах. Пройдет всего пара лет. Я расскажу об этой
истории по телевизору. Легкое для слуха слово «Версаче» полетит горьковским
буревестником над российскими просторами, и редкий россиянин не запомнит его.
Знатоки моды рассказывали мне, что Версаче одно время не мог понять, почему
вдруг именно русские набросились на его галстуки. Кстати, именно он первым
начал принимать на работу в свои магазины русских продавщиц. Не столько ради
языка, сколько для понимания психологии российского покупателя. Сейчас во всех
главных городах мира в магазинах ведущих дизайнеров непременно есть русские
привлекательные продавщицы, которые обязаны привлекать не только клиентов, но
и их деньги. К сожалению, сам Версаче умер, так и не узнав, что именно мне он
обязан резким нашествием русских на его моду. Многие советовали потребовать с
него процент за скрытую рекламу, сработавшую на подсознание в лучших
традициях Запада.
Однако возвращаемся к моему спутнику из Ханты-Мансийска. Подошла
продавщица:
- Чем могу помочь?
Я объяснил, что мой друг хочет выбрать галстуки в подарок своим коллегам.
Его вид вызвал у нее сомнение в серьезности этого намерения, но все-таки она
