User - o bdf4013bc3250c39
она еще пуще разрыдалась – теперь уже от радости, которую не в силах была
перенести…
К вечеру он отвез ее домой, и всю дорогу она ломала голову над тем, что
ответит матери на ее вопрос, где она была. Так ничего и не придумав, Зина
решила, что самое лучшее будет сказать ей всю правду.
- Зиночка, да ты с ума рехнулась, что ли? – ужаснулась мать. Да ведь он, поди, женат.
- Женат, мама, - кивнула Зина, улыбаясь про себя.
- Ну вот, вот… - мать всплеснула натруженными руками, тихо опустилась на
табурет и заплакала, свесив голову к самой груди.
- Мамочка, успокойся, родная! – Зина кинулась к матери, упала перед ней на
колени и положила голову на ее мягкие, теплые колени. – Он обещал
развестись. Он ее давно не любит, ему с ней нелегко!
- Много ты понимаешь в жизни, - всхлипывала мать. – Знаем мы, как они
разводятся! Поиграет с тобой и забудет!
- Не надо так говорить, мама! – дочь поднялась и с укором смотрела на мать.
– Ты его не знаешь!
- А что, он не мужского племени, что ли? – продолжала свое вконец
потерявшаяся женщина. – Все они на один сорт…
- Если у тебя был такой вот, как ты говоришь, односортный, то это не значит, что и у меня такой же! – выпалила Зина и замерла от внезапной мысли: «Вот
как! У меня! Будто присвоила! А что, и присвоила! Присвоила и никому не
отдам!» - И хватит, мама, про это. Вот увидишь, что все так и будет, как я
говорю.
93
- Делай как знаешь, взрослая уже, грамотная, - устало отмахнулась мать, медленно встала и вышла на кухню.
Через два дня ректор подписал ходатайство декана, и приказом по факультету
Зина была зачислена ассистентом на кафедру теории литературы. Константин
Генрихович поздравил ее и преподнес огромный букет бордовых роз –
любимых ее цветов. Зина ставила розы в вазу, когда в ее комнату вошла мать.
Она молча посмотрела на цветы, потом на дочь и спросила:
- От него, что ли?
- От него, мама! – лицо Зины зашлось пунцовыми пятнами, в глазах
искрилась радость.
- Ну, так привела бы его, что ли. Хоть познакомиться, - осторожно
предложила мать.
Не помня себя от радости, Зина тут же позвонила Швецу и передала просьбу
матери. Слушая его ответ, девушка вдруг посерьезнела и только едва кивала
невидимому собеседнику.
- Так вот мама, - сказала она, положив трубку. – Константин Генрихович
считает не вправе знакомиться с тобой, пока он не разведен. Как только это
случится, он не замедлит представиться тебе. И просить моей руки, - она
хихикнула, как девчонка и кинулась целовать мать.
- Знать, из порядочных, - мать отстранила дочь и с нежностью глядела ей в
глаза. – Любишь его, что ли?
- Наверное, мама, - пожала плечами Зина. – Если это то, о чем в книгах
пишут…
- Книги книгами, а вам жить, - вернула ее мать на землю. – А ничего, что он
старше тебя на столько?
94
- Да что ты! Если бы ты знала, какой он крепкий, здоровый, не курит, зарядку
по утрам делает, в теннис играет! – перечисляла Зина все известные ей
достоинства профессора.
- Хорошо, если так, - согласилась мать и уточнила: - А когда он обещал
заявление-то подать?
- Через неделю возвращается из командировки его жена, и он намерен
серьезно поговорить с ней об этом.
- А в институте-то ему ничего не грозит за это? А по партийной линии? – не
унималась мать.
Зина вздрогнула. Вот это да! О самом главном она и забыла! И только сейчас
вспомнилось, как он тогда, в пылу раскаяния, обмолвился об этом, сам
понимая прекрасно, чем грозит развод!
Зина закусила губу и, надув щеки, опустилась на диван. Об этой на первый
взгляд мелочи она как-то и не подумала, совсем упустила из виду. А ведь
действительно, развод Швеца может поставить жирный крест на его научной
карьере. То, что он тогда, в пылу страсти, клялся в том, что перешагнет через
это, нисколько теперь не обольщало Зину: ну кто, добившись солидного
положения и славы, решится наплевать на все это ради мимолетного
увлечения, случайной, в общем-то, связи?
Случайной? Зина снова вспомнила крепкие объятия профессора, его нежные, никогда прежде не слышанные ею слова и подумала: «Может, это только
слова? Как у всех у них, сказала бы мама… Но ведь и я в романах читала, что
мужики могут всякого наговорить, лишь бы добиться своего…»
- Мама, это все не так просто, - промолвила Зина – только для того, чтобы
хоть что-то сказать встревоженной матери. – Он, я думаю, слово свое
сдержит, он человек искренний, - более твердо сказала она, а сама уже
сомневалась в душе. – Коллеги точно его поймут. А с партией… я уверена, 95
что в парткоме института его тоже поймут, не безнадежные же там сволочи
сидят…
- Сволочи, может, и не сволочи, а если установка имеется, они ни с чем не
посчитаются, - не сдавалась женщина. – Вон, на соседнем с нами заводишке
недавно, не слыхала, какой скандал поднялся?
- А что там случилось? – заинтересованно спросила Зина: крупица сомнения, зароненная матерью, разрасталась в ее сердце подобно набухающему зерну.
- То и случилось. Директор-то, достойный человек, орденоносец, можно
сказать завод поднял с нуля, так ведь дернул его нечистый влюбиться на
старости лет! И в кого? В свою секретаршу – есть там у него фря такая,
размазанная с головы до ног. Не знаю, что и нашел-то в ней. Тут ведь как
известно: седина в голову – а бес чуток пониже…
- Мама, ну ближе к сути, пожалуйста, - нетерпеливо перебила дочь.
- Ну вот, влюбился, на развод с женой подал. В парткоме прознали и приняли
меры, как водится. Развестись-то позволили, но тут же приказом
министерства его перевели с директоров - и куда, ты думаешь?
- Начальником цеха? – с надеждой спросила Зина, лихорадочно прикидывая, что если Константина Генриховича из заведующего кафедрой сделают
рядовым профессором, то в этом, наверное, еще ничего страшного нет: те же
загранкомандировки никто не отменял – с именем Швеца поди-ка не выпусти
его на международный симпозиум!
- Если бы в начальники цеха! – разрушила воздушные замки мать. – Даже не
в мастера, а в бригадиры. Сделали его, можно сказать, обычным рабочим.
Так-то! И то, думаю, до поры до времени. А там к чему-нибудь еще
придерутся, с них станется, вовсе переведут в рядовые слесаря. О себе не
думаешь, девонька, так о нем подумай. Хочешь ему жизнь сломать?
96
В словах матери была правда, очевидная, неприкрытая правда. Придавленная
этой очевидностью, Зина не знала, что и ответить матери. В голове
мельтешили разные мысли, но ни одна не несла ни решения, ни успокоения.
- Мама, значит, так, - грустно вымолвила, наконец, дочь. – Я с ним
обязательно поговорю, может, даже и сейчас вот поговорю… только… оставь
меня, пожалуйста, одну!
Мать кивнула головой, едва слышно обронила: «И-и-эх!» и вышла из
комнаты.
А Зина вскочила, кинулась к телефону, потом вдруг остановилась, вернулась
обратно, упала на диван, зарылась лицом в подушку и разрыдалась, давая
волю крупным горячим слезам.
В тот вечер мать частенько подходила к двери ее комнаты и прикладывала ухо
к косяку: все слушала заглушенные рыдания Зины и переживала за дочь. И
только в половине двенадцатого ночи всхлипывания утихли, и мать
отважилась осторожно толкнуть дверь. Она приоткрылась, и женщина вошла
в комнату. Зина, как была одетой, спала на промоченной смятой подушке. На
лице ее застыло страдание. Мать вздохнула, накрыла дочь теплым пледом и
погасила свет.
* * *
Назавтра объяснения с Константином Генриховичем не получилось:
профессора весь день не было ни в институте, ни дома, и Зина вся извелась, не находила себе места и все ходила из угла в угол своей комнаты. Когда мать
вошла звать ее к обеду, дочь не сдержалась и накричала на нее. Потом Зина
сообразила, что раньше девяти часов вечера звонить профессору нет смысла.
Даже когда Швец был не особенно занят, домой он возвращался не раньше
97
этого времени. Зина насилу пережила томительный бесконечный день и в
двадцать один час одну минуту набрала его домашний номер.
- Слушаю, - ответил низкий и, как показалось Зине, властный женский голос.
Зина опешила: такого варианта она никак не могла предположить. Вернулась
жена? Раньше положенного? Выходит, он ездил встречать ее в аэропорт.
Значит, события ускоряются? Что ж, тем лучше. У Зины хватило соображения
не класть трубку.
- Здравствуйте. Нельзя ли пригласить Константина Генриховича? – стараясь
придать голосу побольше твердости, поинтересовалась она.
- Константин Генрихович пока занят, - голос жены профессора действительно
оказался сухим и жестким. – А кто его спрашивает?
- Это… это его ученица… его дипломница Зинаида Гвоздева… Я хотела
