Феликс Максимов - Все, кроме смерти
А потом высчитал, у меня дело к полтиннику катится, а чтобы хозяйство завести, нужно еще двадцать годов с гаком копить, курить вон бросаю, дорого выходит… Тут фунт дыма, там фунт дыма, вот тебе и все в трубу… - грустно проговорил “Портнов” и окунул нос в полупустую кружку…
Соседи сочувствовали. В зале заметно поредела публика.
В зал ввалился веселый рыжий дядя, рожа в оспинах, плащик дрянной на плечах горбом, подкатил к столику, пригляделся, и сгреб Портнова за грудки.
- А, вот ты где, гадюк! Иди, иди сюда. Поговорим.
- Ты чего, очумел? Пусти, порвешь… Братцы, да что ж это делается! - взвыл, отпихиваясь “Портнов”.
- Что, Федька, думал сухой из воды выпрыгнешь? - хрипло напирал рыжий - не слушайте его, братцы, он мне месяц как должен. Ты сперва должок верни, а потом пиво дуй! Я т-тебя…
- Пусти, стерва! Я тебя не знаю! Ты спутал…
- Ар-ртист! А ну, пойдем - выйдем! Там распутаем.
Никто из соседей-собутыльников не двинулся с места.
На кулачках рыжий выкатил “Портнова” во двор, тот повторял, загребая ногами.
- Я неделю как приехал…
- Заливай. Все знаю. Шевелись… - проговорил рыжий и толкнул “Портнова” в прогал меж поленницей и забором.
Яшка Маслов рухнул спиной вперед на поленицу.
Выпали с сухим треском две березовые плашки.
Вплотную из полутьмы выступил Лев.
Молча, точно воткнул заточку в печень по рукоять.
Яшка хрякнул, осел с открытым на зевке ртом. Вальтер быстро наклонился, дернул его голову, как кочан, вверх и вбок.
Бегло охлопал карманы, вытащил пистолет, пару смятых рублевок, рабочую карточку, и перетянутую бечевкой пачку белых визиток. Различил буквы:
Маслоff…Король сыска. … ,безнадежных дел…
- Ишь ты, короля убаюкали… - хмыкнул Вальтер - Разве выбросить?
- Оставь, - ответил Лев.
Мертвого утянули за ноги в крапиву, под сарай, спихнули по дощатому настилу для ледника в люк погреба.
Переход кадра, средний, рапид
Разбрызгивая глинистые лужи, спешил к распивочной по Николиной горе Януш Каминский-Белга, трусила, натягивая поводок, покорная сука Жулька.
От забора “Черемшины” наперерез ему побежал вразвалку человек - неуклюже валяло его вензелями - пьяный. Потрюхал рядом, схватил за рукав, заблеял:
- Э… Кудрявый… Продай собачку, продай! Рубль кладу… Куда летишь? .. Там нету ничего!
Януш затормозил, разбрызгал грязь из глинистой лужи, дико глянул на пьяного, дернул руку.
- Отцепись… Погоди, как так ничего?
- А так, - пьяный икнул, тпрукнул губами и сыпанул Каминскому в глаза махорки с красным перцем.
Каминский зарычал, вслепую ударил пьяного кулаком в скулу, отступил - но сзади под колени подкатился второй, опрокинул, сцепились, пошла возня, подбежали еще двое,
Каминский из последних сил поднялся, стряхнул с себя “гостей”, как травленый медведь, крикнул горлом:
- Дядя Яша! Тикайте!
Прыгнули сзади на спину, рванули рот пальцами. Кое как повалили, стали вкруговую пинать, как мучной куль.
- так… так… так….. - жарко приговаривал Вальтер.
Заходилась злобным брехом Жулька, бросалась на кодлу, рвала за штаны, получила наотмашь штырем по хребту и, визжа, поволокла задние ноги по колее…
Бледный Лев выглянул из калитки:
- Кончайте. Шуму много. Дело в обрез.
Два удара штырем - хряск! хряск! Жулька вякнула и протянулась.
Януша быстро пырнули под ребра. Он лягнул ногами и захрипел.
- Зачем столько били? - недовольно сказал Лев.- Грязно сделано.
- Здоровый черт, запросто не повалишь. - Вальтер прижимал полу мокрого грязного плаща к разбитой налитой синевой щеке. - А стрелять нельзя - всю слободку перебудим.
Литейщики отволокли Каминского за ноги - провезла борозду по грязи золотая голова.
Хозяин “Черемшины” курил на крыльце. Глянул на Льва исподлобья.
- Тепляков тут не оставляйте. Я вам не покойницкая. И так до утра будем затирать.
- На - Лев тиснул ему в карман фартука пару смятых купюр. - Мешки есть?
- В каптерке.
Средний план. Движение.
Речка Тестовка - порожистая, петлистая в бузинных берегах, совсем сельская, как и большинство малых окраинных рек - кое-где в зелени серые домишки, черные колеса мельниц, прачечные мостки.
Серенько по-стариковски светало. Чикала в кустах птичья мелочь.
От основной реки отходил разрытый заболоченный поток - брошены доски, вырыта канава, заступы, перевернутая тачка - отток Тестовки забирают в трубы, грязи по колено, тянули канаву до старого коллектора - открытый кирпичный колодец, решетка отброшена.
Промокший мешок ухнул в трубу. Плеснуло.
Вальтер отер лоб.
- Оба. Управились. Пошла душа в рай…
Помятый в драке, чумазый литейщик бросил следом Жульку, отер руки о траву.
- А землекопы не откроют?
- Не, снесет. Там течение в Реку. Если где и застрянет, то по трубе дальше, тут сроду обходчиков не было. А роют тут уже не первый год, глянь -
Вальтер пнул тачку, та застонав, развалилось - доски прогнили, да и на заступах отчетливая ржавчина, вывалы глинозема поросли сорняками.
Лев, отвернувшись, столкнул ботинком в Тестовку щепку, бездумно смотрел, как она, крутясь, плывет под мост.
- Пошли. Мне еще в училище к восьми. Сам понимаешь, в грязи по уши не поеду.
Вальтер покачал головой:
- Хорошо тебе, в штиблетах по гимназиям чикиляешься… Географию читаешь…
- Читал. Теперь повысили. До инспектора.
- Сироток в угол на горох? Или розгами?
Лев оступился, прихватил Вальтера за плечо, но тут же отстранился, отер ладонь.
- Скорей уж директоров. Ты поменьше языком горох молоти. Передай Аршаку, чтобы перегоняли груз из шестого срочно.
- Добро.
Переход кадра. Средний план. С переходом в крупный. Деталь. Свет естественный.
Полукруглый тоннель коллектора. Кирпичный низкий свод с селитряными разводами.
Слабый круглый свет из колодца - видны узкие поребрики-переходы по краям мутной, тяжелой, желтой воды, которая катит с шумом в темноту, обегая надвое мусорный затор.
Шум постоянный, густой, каменные кольца прекрасно резонируют гул.
Один мешок валяется поперек прохода, тускло различим грязный мех Жульки,
Мешок дернулся, откатился. Внутри рвался, стукал черепом о кирпичи человек.
Мешковина треснула, подалась, расширяя зазор, впились в края окровавленные пальцы.
Януш сел в обрывках, выкашлял кровь, не лицо - месиво, один глаз стянулся в щелку, будто вынули.
В светлых волосах запеклись печеночные сосульки сгустков.
Каминский выгнулся, как гусеница на углях, заперхал разорванным ртом. Перевалился, пополз, напоролся ладонью на расшлепанную жулькину голову.
Волчья губа, осколки клыков, белое в красном. Из сломанной лапы торчала кость. Поблескивали медные бляшки на ошейнике.
Каминский прилег рядом, погладил Жульку по мокрому вздутому боку… шепнул, булькая - с каждым звукам на губах лопалась красная пенка:
- Дя…дя Яша…
Монотонно и непрерывно катила душная вонючая жижа в темноту.
Каминский пополз дальше, в кишку коллектора. Неловко поволок Жульку за собой, потом разжал руку, падаль соскользнула с поребрика, коротко плеснула и все.
Переход кадра. средний
Сгорбленные плечи застили скупой свет. Каминский то полз, то шел, хватался за стены. Куртку сбросил, тащился в рубахе, живот сильно промок.
Он крепко зажимал ладонью горячее подреберье. Пару раз вытошнило желчью. Стоял на карачках, опершись на кулак. Упрямо ковылял дальше.
Тоннель коллектора вильнул вправо. Гнилой отнорок, вверх - железная лесенка, свет, переплет решетки.
Каминский- Белга медленно подтягивался по лесенке, марал кровью сырые ступеньки-плашки.
У полукруглой решетки он замер, ткнулся лбом, жадно “про запас” дышал. За ржавыми прутьями - лопухи, щебенка, прошлогодняя прелая листва.
Ему повезло - решетка не была закреплена по низу. Замычав, он протолкнул ее плечом и наполовину вывалился на землю. Дергаясь, откатился в душные заросли желтиков-одуванчиков.
С трудом разлепил левый глаз.
Пустырь, битые бутылки, мусор.
Приземистый забор, с провалившимися секциями, за ним - чудились в мареве - ровные грядки, облупившиеся ограды, линялые розы на жестяных крестах, серый силуэт гипсового ангела-плакальщика.
Все это меркло, терялось, распадалось и снова плясало невыносимо.
Януш шагнул через забор, согнувшись, и зажимая живот обеими руками.
Сыро подалась под ногами еле заметная тропка Варварьинского кладбища.
Сомкнулись над головой старые вороньи деревья.
Каминский добрался до тлеющей кучи прошлогодних листьев, будто возражая кому-то, внятно сказал:
- Нет.
Скорчился ничком в тесном проходе между могилами.
На утреннем ветру остов проволочного венка царапал табличку с полустершимся именем:
“Степанида Мокеева. Девица. Житiя ей было 19 лет”…
Переход кадра. Общий план
Казарменной зеленой краской вымазанные стены. Немытое окно. Портрет Императрицы в музейной раме с маковкой-короной.
