Феликс Максимов - Все, кроме смерти
Казарменной зеленой краской вымазанные стены. Немытое окно. Портрет Императрицы в музейной раме с маковкой-короной.
Под портретом - по трафарету набитое на холсте библейское изречение:
Розга и обличение дают мудрость
Длинный стол с мисками и ложками. За столом стоят одинаково обритые мальчики в коричневых гимнастерках, заниженные пояски, пуговицы под горло.
Нестройные детские голоса:
- Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения.
Два человека стоят в дверях - один пожилой, седовласый, в синей форме классного надзирателя, второй - в нем сразу не узнать “Леву” с Тестовки - пристойный, под Чехова деланный господин, в костюме-тройке, на носу - немецкие очки, трость с набалдашникам “под янтарь”. Только лицо меловое, и под глазами - брюзглые мешки.
…- Вот видите, Леонид Сергеевич, у нас все в проформе - угодничает седовласый - Сегодня щи, греча с мясом, жиры по норме. На полдник - молоко с галетами. Желаете лазарет осмотреть? Сегодня белье меняем, и баня у нас…
За окном виднеется узкая мощеная улица, кивают тонкие липовые ветки, мимо окон бредет человечек с докторским клеенчатым баулом и досадно гнусит:
- Вылегчаю котов! Кота подрезать кому не надо ли? Кастрация котиков!
- Ростовцев, окно закрой! - рявкает надзиратель - и тут же меняет тон, на елейный - Что поделать, влияние улицы… Так в лазарет пройдемте… Или в карцера?
И снова рявкает:
- Приступайте!
Мальчики садятся на скамьи, придвигают миски - слаженно стучат ложками.
Леонид идет вслед за надзирателем по коридору училища.
- Наливочки желаете? - спросил надзиратель - Черноплодная…
- Не пью. - отрезал инспектор. - в карцерах у вас много душ?
- Четверо. Отпетые. Нарушение режима, дерзость, двое по воровству, из хлеборезки булку вытащили.
- Всех ко мне. Сейчас. На беседу.
- Да как же… Им еще сутки положены.
Инспектор снял очки, помассировал красный следок от дужки на переносице, сказал с неприязнью:
- Кто соблазнит малых сих? Слышали? Вам сказано - ко мне. Мальчики сильные, не анемичные? Возраст?
- Младшему двенадцать, остальным пятнадцатый год… Здоровы.
- Ведите. И скажите, чтобы принесли чаю и хлеба с маслом. Дети - нам нужны. Они - наша надежда. - на этой наставительной ноте инспектор хлопнул казенной коричневой дверью кабинета.
МЯСО
Интерьерная съемка. Губернаторский дворец на Арсенальной набережной.
Крупный план.
Массивная музейная дверь карельской березы, золоченые узоры виньеток рококо, фигурные ручки.
Дверь сторожат бронзовые атлеты-близнецы с факелами-шандалами.
И здесь железное дыхание прогресса - свечей в подсвечниках нет, в желтый особняк архитектора Валлен-Деламота на набережной давно проведено электричество, лампы прикрыты коралловыми абажурами.
Из-за двери - бухает, как полковой барабан, солидный бас.
-… Тебе скоро двадцать четыре года! Ты нигде не служил и часа! Бездельник, развратник и паразит!
Робкий неверный тенорок манерно картавит в ответ:
- Papa! Поберегите сердце, я вас умоляю!
- Хватит!
Пудовый кулак грохнул в столешницу. Дверь вздрогнула и слегка приоткрылась…
Переход кадра. Средний план.
Кафедральный кабинет генерал-губернатора Города на Реке, Даниила Гедеоновича, князя Эльстона.
“Сам” возвышается над столом. Скульптурная фигура, кавалергардский белый мундир с золотыми шнурами эполета, седые баки, лицо, как недоенное вымя.
Все предметы в комнате под стать хозяину. Даже ведерко для бумаг сделано из дубленой слоновьей ноги - подарок абиссинского негуса. Из стен резного дуба торчат головы кабанов и лосей со стеклянными глазами.
В углу - обязательное, как параграф в своде уголовного уложения Империи - косматое чучело медведя с серебряным подносом в лапах.
Есть два отличия от его собратьев в фойе бомондных ресторанов
1) Медведь белый, полярный.
2) Вместо груды визитных карточек на зеркальном подносе - круглый графин водки, егерская стопка и блюдце с мокрым огурцом, зонтиком укропа и дубовым листиком.
За спиной Даниила Гедеоновича - три портрета: Государь Император в мундире (в полный рост анфас), сам Даниил Гедеонович в мундире (по пояс анфас) и чистокровный арабский жеребец Зефирка в натуральном виде (голова в профиль)
- … Ладно, я уже привык к твоим фокусам! В семье не без Альберта. Но сплетня вышла из берегов. Мы не можем арестовать всю городскую прессу. Это абсурд. Пока что они заменяют имена “звездочками”. Но в столице не профаны сидят! Все на волоске висит.
Если всплывет эта старая грязь с Дмитрием, мы погибнем. Мать пожалей!
Старый князь с омерзением потряс листком “Дилижанса”, вскользь мелькнуло заглавие новой статьи:
- “Для танго нужны двое: преступление против нравственности”.
Альберт стоял посреди ковра.
В помпезной мезозойской обстановке кабинета - как истасканный подросток: гадючий в переливах атласа халат, волосы мокрые, всклокоченные, с мыльной пеной, правая щека недобрита: папаша вытащил его на правеж из утренней ванны.
Альберт робко хорохорился:
- Собака лает, караван идет, parbleu. Американцы называют это “паблисити”. Наступили новые времена, папа, нельзя, право, быть таким… мастодонтом.
- Ты как с отцом говоришь, декадент занюханный? - ласково спросил Даниил Гедеонович.
Подошел к медведю, плеснул чистой в стопку, поднес к ноздрям, нюхнул раз-другой, вернул стопку на место, не пригубив, и яростно захрупал огурцом.
Эльстон-старший третий месяц, как бросил пить - а натюрморт в кабинете держал ради тренировки силы воли. Как говаривал настоятель Вознесенского Собора, о. Паисий Премногоблагодарященский:
“Муж честнОй, соблазн от глаз не удаляй - но вблизи: трезвись и бодрствуй”
Трезвость и бодрость на корню отравили характер генерал-губернатора Города на Реке.
- Пойми, сынок, мужчина нашего круга должен быть или военным или придворным. Третьего не датур!
- Я не могу быть военным. Мне война отвратительна. У меня грудная жаба!
- У тебя нет жабы, ипохондрик! Тебя доктор Ведрищев смотрел дважды! И жабу опроверг категорически! Ты - хлыщ! Алкоголик, кокаинёр и половой психопат! Морда в кольдкреме. Глаза блудливые. Бедрами виляешь! Ты похож на старую кокотку!
- … Почему же старую? - жалобно спросил Альберт.
- Значит слово “кокотка” для тебя уже не оскорбительно!
- Папа, это голая дЭмагогия! Я придворным быть не могу! Мне бюрократия отвратительна! Я артист и неврастеник! Вы растоптали меня, как носорог - фиалку!
Отец взглянул на сына с булавочным любопытством энтомолога, округлил бровь. Задушевно протянул:
- Ах ты ж, моя цаца… Не буду антимонии разводить: вот мое тебе последнее слово: месяц на размышление. Чтоб все это время сидел как мышка в коробушке, и дышал через раз. В форточку. И думай, крепко думай сын, куда себя приткнуть. Протекция будет нужна? Сделаю. Так и быть на первых порах. Хочешь - в столице, хочешь - здесь. А не надумаешь… Пеняй на себя. Все твои счета к чертям закрою. Поедешь в Курск, будешь в имении клопов давить. Или в клинику запру. К Гиблингу. Холодный душ, тесная рубашка, войлочная комната. Научат тебя коробки и конверты клеить. Будет заработок на старость. Ты понял?
- Да.
- Свободен.
Общий план. Интерьер. Съемка в движении.
Анфилада комнат, сусаль, бронза, фруктовая лепнина под потолком, вишневые портьеры, мрамор, наборный паркет.
По стенам в резном золоте - фальшивые руины, натюрморты и приторные головки масляных пастушек Гюбера Робера и Греза. Римские копии с греческих оригиналов, бюст Екатерины Великой и переносица Антиноя. Покойные полукресла, ломберные столики и парадные кровати зачехлены белой кисеей - красоту открывают четыре раза в год на приемы - в остальное время нечего пыль собирать.
Альберт швырнул халат в угол. Провел ладонью по волосам от лба до уха и скривился - запекшееся мыло, как вшивый колтун. Мерзость. Немедленно в ватер - черпнуть из фарфорового бачка хлорной воды в лицо, два пальца в рот, чтобы так не тянуло с похмелья желудок, переодеться и спать ничком на диване в кабинете.
Он обнажен по пояс, костюмные мятые брюки плохо болтаются на бедрах, подтяжки - хвостом щелкают по тощему заду. На запястьях - хрусткие грязные фрачные манжеты с янтарными пупками запонок.
Лицо белое длинное, как плевок в пивной.
За венецианскими арками дворцовых окон - на пасмурной промокательной бумаге - отбитые по линии казенные здания, красный кирпич, желчь, трубы, дымный колер фронтонов, чугунные наручники набережной - сизая река с мелким рыбацким плесом, сырая мостовая - все так и просит - схвати стул за спинку - выбей стекло с размаху.
Кувырок через подоконник вниз, вдребезги мозг, полицейский свисток, визг, глаза зевак.
Запасной выход.
Не сегодня. Успею. Господи, папироску бы…
