User - o bdf4013bc3250c39
профессора, а на дорогу. – Я имею в виду - из крепких напитков?
- Ну, все что захотите, - Швец облегченно вздохнул и наперебой стал
перечислять: - Вина различные, шампанское, водка, коньяки, виски, бренди…
В «Праге» подают отменное чешское пиво…
- Шампанское, - перебила его Зина. – Я люблю шампанское.
Никакого шампанского, как и вообще крепких напитков, Зина в своей жизни
никогда не пробовала, но посчитала, что шампанское – самый безобидный
напиток, который позволительно попробовать девушке за обедом с
посторонним мужчиной.
77
- Договорились, будем пить шампанское, - согласился Швец. – У них самое
настоящее «Советское». С бывших императорских заводов. Вы какое
предпочитаете – сухое, полусладкое?
- Полусладкое, - ответила Зина. Ей помогли книги: в классических романах, запомнила она, дамы пили именно такое шампанское. То есть, наверняка они
пили и что-то еще, но знание, не подкрепленное личным опытом, не
отложилось в голове девушки, тогда как шампанское в Москве продавали во
всех хороших гастрономах.
- Браво! – не удержался Швец и хлопнул рукой по баранке. - Да у нас с вами
идентичные вкусы! Нас ждет роскошное пиршество! Но пора, пора заехать за
вашим платьем!
В огороженной ширмочкой примерочной Зина надела новое платье и в
зеркале не узнала себя. Кем угодно могла она себя представить:
учительницей, продавцом, даже стюардессой на международных линиях, но
вот чтобы выглядеть настоящей принцессой – об этом она и думать не смела.
А сейчас из зеркала на нее смотрела ни больше ни меньше сама принцесса
Монако Каролина Гримальди, фотографию которой она тоже увидела в
журнале мод.
- Можно к вам? – слегка постучал Швец в стойку ширмы.
- Да, конечно! – отозвалась Зина, и расплывшееся в улыбке лицо профессора
показалось между картонных створок. – Как замечательно! Наш Евгений
Ипатьевич – настоящий кудесник! Вам-то нравится?
- Спасибо вам! – зарделась Зина.
- Не надо, умоляю! – Швец прижал обе руки к груди. – Красота должна и
одеваться как красота. Однако нам пора в ресторан!
Он рассчитался с портным, и они с Зиной спустились вниз, к машине.
78
Профессор был прав. В ресторане им на самом деле подали вкуснейшие,
свежие кушанья: горячие Пожарские котлеты, телятину «Орлов»,
студенистый холодец с ледком и хреном, фаршированные баклажаны,
бруснику во льду.
- Вот вы знаете, что такое, например, пожарские котлеты? – приглашая Зину
отведать кушанья, спросил Швец. – То есть, собственно говоря, почему они
называются именно Пожарскими?
- Что-то связанное с князем Пожарским, освободителем Москвы? –
неуверенно предположила Зина, разрезая баклажан.
- С графом, Зина, с графом, это уже девятнадцатый век, - отрезав кусочек
дымящейся котлеты, Константин Генрихович отправил его вилкой в рот. –
Тут, впрочем, ситуация, видимо, анекдотическая, поскольку есть несколько
версий. И не все они о графе. О графе только одна, вернее, о его поваре, который якобы впервые приготовил котлеты из фарша птицы и хлеба. Где-то
я вычитал, что когда к графу приехал кто-то из августейшей фамилии и на
кухне не нашлось телятины, граф, велел повару срочно зарезать индейку и
быстро сделать из нее котлеты. Другая версия говорит о некой Дарье
Евдокимовне Пожарской, которая владела трактиром в Торжке. Это про нее
писал Пушкин Соболевскому: «На досуге отобедай у Пожарского в Торжке,
жареных котлет отведай и отправься налегке»…
- Что касается Пушкина, - улыбнулась Зина, - то я в восторге от того, как он
изобразил Татьяну в конце романа. Она безупречно владеет собой,
одновременно и подчиняется этикету, и остается собой…
- Не правда ли? – восторженно воскликнул Швец, наполняя бокалы. – И
вообще Пушкин испытывает глубокую симпатию к своей героине, ставит ее
гораздо выше – нравственно выше, я имею в виду, - мужских персонажей
романа, более того – окружает ее каким-то ореолом грусти и достоинства…
79
Ну что, за первый ваш успех? – он протянул Зине бокал, в котором
успокаивалось, шипя и потрескивая, янтарное шампанское.
- Спасибо вам за все, Константин Генрихович, - Зина взяла бокал и осторожно
пригубила. Свежий напиток приятно, ненавязчиво пробежал по языку,
мелкими иголочками засвербел в гортани.
- Сладко как! – невольно улыбнулась Зина. – И в нос, и в глаза… - она вынула
носовой платок и поднесла к лицу.
- Угощайтесь, Зина, - профессор широким жестом обвел стол и активно
принялся за котлету. – И не благодарите меня, умоляю. Я просто сделал то, что на моем месте сделал бы любой ученый. Нельзя ведь таланту пропадать
втуне. А вы талант. Не возражайте, талант!
Зине стало неловко от похвал Швеца, и она еще раз отхлебнула из бокала.
Этот второй глоток показался ей слаще первого, и вслед за ним Зина отпила
еще, потом еще.
- За ваши успехи, - поддержал ее Константин Генрихович, - отпивая из своего
бокала.
Поставив пустой бокал на стол, Зина решила, что надо поесть. Покончив с
баклажаном, она принялась за котлету, потом отведала телятины. Швец еще
раз наполнил бокалы. Они выпили, и вскоре Зина вдруг почувствовала, что
кто-то невидимый будто приподнимает ее со стула и начинает медленно
вертеть из стороны в стороны. Она попыталась сосредоточиться, увидеть
этого невидимого, но не смогла: голова закружилась, как после детской игры
в жмурки, когда внезапно срываешь повязку с глаз и не можешь устоять на
ногах. Она жутко испугалась, кроме того, кинувшийся в лицо жар буквально
ослепил ее, и Зина закрыла глаза. Через несколько секунд кружение прошло, но она боялась развести веки, чтобы не повторился этот кошмар.
- Что с вами, Зина? – как издалека, донесся до нее голос профессора.
80
- Мне кажется… кажется… с меня довольно… - не открывая глаз, она кое-как
совладала с непослушными губами, потом снова замолчала, опасаясь, как бы
мускульные движения не спровоцировали нового головокружения.
- Если хотите, поедем, - как будто во сне, прозвучал голос Швеца.
Она кивнула и почувствовала, как он берет ее под локоть, крепкими руками
помогает подняться, ведет к выходу. Она осмелилась открыть глаза.
Расплывающийся, как в мареве, зал, едва заметное мерцание люстр, под
ногами – плывущая зыбь. Она споткнулась на высоком каблуке и
опрокинулась на руку профессора.
- Ну, милая коллега, - звучал у нее над ухом его мягкий, бархатный голос, и от
этого ей было спокойнее. - Не иначе, это вы от сегодняшних впечатлений так
расслабились. Впрочем, ничего страшного, день для вас действительно был
удачным. Сегодня отдохнете, а завтра я отвезу бумаги ректору, и считайте, что вы – ассистентка кафедры.
Зина хотела поблагодарить его, но не промолвила и слова, как погрузилась в
забытье. Немногое помнила она из того вечера. Помнила какие-то увешанные
картинами стены, мягкую постель, свежую прохладу простыней, чье-то
жаркое дыхание у своего лица. Где-то на окраине сознания колючим
осколочком отозвалась острая боль. Кольнула и затихла…
В ту ночь Зина Гвоздева стала женщиной. Нельзя, впрочем, сказать, что она
стала женой своего бывшего научного руководителя, поскольку Константин
Генрихович был благополучно женат уже двадцать два года. Справедливость, таким образом, требует сказать, что в ту ночь Зина Гвоздева стала
любовницей своего будущего начальника.
6
81
Она проснулась от дикой головной боли. Такой боли она прежде не
испытывала никогда. Захотела определить, где находится, и не смогла:
черные круги перед глазами застили перспективу, она видела только смутный
контур собственного носа и что-то темное впереди. Мотала головой из
стороны в сторону – напрасно, темнота не исчезала, только боль стукалась в
мозг еще жестче и острее. Ослабев от напрасных усилий, Зина откинулась на
подушку и попробовала что есть силы крикнуть. Но запутались и застряли в
горле неуклюжие звуки.
Она испугалась и почувствовала, как холодный липкий пот противной
студенистой жижей выступает на груди. Ей почему-то вспомнилось
ощущение из детства, когда ей, больной гриппом, всегда были отвратительны
такие ощущения и она то укутывалось с головой одеялом, то, задохнувшись
собственным горячим дыханием, скидывала с себя пропотевшее одеяло, и
тогда волна озноба, тут как тут, снова, как бы обманом, подступала к ее
вымученному телу. Поистине, это было невыносимым, и лекарство против
этого было одно – время. Добросовестно принимая прописанные врачом
таблетки и микстуры, Зина уже к вечеру первого дня болезни чувствовала
себя значительно легче, главное – проходила отвратительная потливость, и
