Джейн Остин - Эмма
— Рано, может быть, решать во всех подробностях, — с улыбкою возразила Эмма, — но помышлять, простите, самое время.
The smile was returned as Jane answered,
Теперь ее собеседнице настала очередь улыбнуться.
"You are very right; it has been thought of.
— Вы правы, разумеется — да, это было уже предметом размышлений.
And I will own to you, (I am sure it will be safe), that so far as our living with Mr. Churchill at Enscombe, it is settled.
И могу вам признаться, зная, что это дальше не пойдет, — уже решено, что жить мы будем в Энскуме, у мистера Черчилла.
There must be three months, at least, of deep mourning; but when they are over, I imagine there will be nothing more to wait for."
Глубокий траур, по крайней мере три месяца, — и, вероятно, откладывать долее не будет причин.
"Thank you, thank you.—This is just what I wanted to be assured of.—Oh! if you knew how much I love every thing that is decided and open!—Good-bye, good-bye."
— Благодарю вас, благодарю!Это я и хотела услышать.Знали бы вы, как я люблю во всем определенность и ясность!..Прощайте — нет, до свиданья!
CHAPTER XVII
Глава 17
Mrs. Weston's friends were all made happy by her safety; and if the satisfaction of her well-doing could be increased to Emma, it was by knowing her to be the mother of a little girl.
Счастливы были друзья миссис Уэстон, узнав, что она разрешилась благополучно, а Эмма, радуясь, что она жива и здорова, ликовала еще и потому, что родилась девочка.
She had been decided in wishing for a Miss Weston.
Исполнилось ее заветное желанье — появилась на свет мисс Уэстон.
She would not acknowledge that it was with any view of making a match for her, hereafter, with either of Isabella's sons; but she was convinced that a daughter would suit both father and mother best.
Она бы даже себе не созналась, что оно подсказано видами на будущую партию для одного из сыновей Изабеллы, но всякому доказала бы, что для отца и матери лучше, если будет дочка.
It would be a great comfort to Mr. Weston, as he grew older—and even Mr. Weston might be growing older ten years hence—to have his fireside enlivened by the sports and the nonsense, the freaks and the fancies of a child never banished from home; and Mrs. Weston—no one could doubt that a daughter would be most to her; and it would be quite a pity that any one who so well knew how to teach, should not have their powers in exercise again.
Для мистера Уэстона, когда он состарится — а даже мистер Уэстон лет через десять, вероятно, состарится, — будут большим утешеньем проказы и болтовня, капризы и прихоти маленькой шалуньи, которую никуда не понадобится отправлять из родного дома; что же до миссис Уэстон — кто бы усомнился, что для такой, как она, желаннее дочка, да и жалко было бы, если б ей, прирожденной воспитательнице, не представился такой случай еще раз применить свои таланты.
"She has had the advantage, you know, of practising on me," she continued—"like La Baronne d'Almane on La Comtesse d'Ostalis, in Madame de Genlis' Adelaide and Theodore, and we shall now see her own little Adelaide educated on a more perfect plan."
— Один раз она уже попытала силы на мне, — рассуждала Эмма, — как баронесса д'Альман — на графине д'Осталис из«Аделаиды и Теодоры» мадам де Жанлис [26], и теперь, имея опыт, сумеет воспитать свою маленькую Аделаиду не в пример лучше.
"That is," replied Mr. Knightley, "she will indulge her even more than she did you, and believe that she does not indulge her at all.
— Иными словами, — отозвался мистер Найтли,— будет еще отчаяннее баловать, но верить при этом, что не балует вовсе.
It will be the only difference."
Вот и вся разница.
"Poor child!" cried Emma; "at that rate, what will become of her?"
— Несчастное дитя! — воскликнула Эмма.— Что же ждет ее, когда так?
"Nothing very bad.—The fate of thousands.
— Ничего страшного.Та же участь, что и очень многих.
She will be disagreeable in infancy, and correct herself as she grows older.
Будет невыносима в детстве и исправится, когда подрастет.
I am losing all my bitterness against spoilt children, my dearest Emma.
Я с некоторых пор смотрю совсем другими глазами на избалованных детей, голубка Эмма.
I, who am owing all my happiness to you, would not it be horrible ingratitude in me to be severe on them?"
Со стороны человека, который обязан своим счастьем вам, было бы черной неблагодарностью судить их чересчур сурово.
Emma laughed, and replied:
Эмма прыснула.
"But I had the assistance of all your endeavours to counteract the indulgence of other people.
— Да, но в моем случае всеобщему баловству противостояла ваша строгость.
I doubt whether my own sense would have corrected me without it."
Сомневаюсь, чтобы мне достало разуменья исправиться самой, без вашей помощи.
"Do you?—I have no doubt.
— Вот как?А я не сомневаюсь.
Nature gave you understanding:—Miss Taylor gave you principles.
Природа наделила вас умом, мисс Тейлор внушила вам правила.
You must have done well.
Вы бы и сами справились.
My interference was quite as likely to do harm as good.
Мое вмешательство могло бы с равным успехом только напортить.
It was very natural for you to say, what right has he to lecture me?—and I am afraid very natural for you to feel that it was done in a disagreeable manner.
Разве вам не естественно было бы спросить:«А по какому праву он меня поучает?»И разве не естественно заметить, что это делается в довольно обидной форме?
I do not believe I did you any good.
Нет, не думаю, что вы очень выиграли от моих назиданий.
The good was all to myself, by making you an object of the tenderest affection to me.
Выиграл я, потому что благодаря этим назиданьям и привязался к вам всей душою.
I could not think about you so much without doating on you, faults and all; and by dint of fancying so many errors, have been in love with you ever since you were thirteen at least."
Думая об вас постоянно, я не мог не полюбить вас без памяти, со всеми вашими недостатками, и, придираясь к вам по малейшему поводу, обожал вас лет, по крайней мере, с тринадцати.
"I am sure you were of use to me," cried Emma.
— Нет, ваши наставления не пропали даром! — воскликнула Эмма.
"I was very often influenced rightly by you—oftener than I would own at the time.
— Они очень часто возвращали меня на верный путь — гораздо чаще, чем я в том сознавалась.
I am very sure you did me good.
Уверяю вас, они мне дали много хорошего.
And if poor little Anna Weston is to be spoiled, it will be the greatest humanity in you to do as much for her as you have done for me, except falling in love with her when she is thirteen."
И ежели малютке Анне Уэстон тоже не избегнуть баловства, то ваш человеческий долг — сделать для нее то же, что вы делали для меня, только, чур, за вычетом обожанья с тринадцати лет.
"How often, when you were a girl, have you said to me, with one of your saucy looks—'Mr. Knightley, I am going to do so-and-so; papa says I may, or I have Miss Taylor's leave'—something which, you knew, I did not approve.
— Сколько раз вы, помню, когда были маленькой, подойдете ко мне и объявите с плутовскою улыбочкой:«Знаете, мистер Найтли, что я сейчас сделаю?Папаша — или мисс Тейлор — говорит, что можно», — заранее зная, что я скажу:
In such cases my interference was giving you two bad feelings instead of one."
«Нельзя», И в этих случаях, если я вмешивался, то навлекал на себя удвоенную ярость.
"What an amiable creature I was!—No wonder you should hold my speeches in such affectionate remembrance."
— Да, славным я была ребеночком! Неудивительно, что вам надолго запомнилось то, что я молола.
"'Mr. Knightley.'—You always called me,'Mr. Knightley;' and, from habit, it has not so very formal a sound.—And yet it is formal.
— «Мистер Найтли». Всегда вы называли меня «мистер Найтли» — я так привык, что это обращенье уже не кажется мне слишком официальным. И все-таки оно звучит официально.
I want you to call me something else, but I do not know what."
Мне хочется, чтобы вы называли меня иначе, но только вот не знаю как.
"I remember once calling you'George,' in one of my amiable fits, about ten years ago.
— Помнится, я однажды, как раз в припадке ярости — лет эдак десять назад, — назвала вас «Джордж».
I did it because I thought it would offend you; but, as you made no objection, I never did it again."
Рассчитывала позлить вас таким образом, но, увидев, что на вас это не действует, больше никогда не повторяла.
"And cannot you call me
— А вы не можете теперь называть меня
'George' now?"
«Джордж»?
"Impossible!—I never can call you any thing but 'Mr. Knightley.'
— Ни за что!..Я вас могу называть «мистер Найтли», и никак иначе.
I will not promise even to equal the elegant terseness of Mrs. Elton, by calling you Mr. K.—But I will promise," she added presently, laughing and blushing—"I will promise to call you once by your Christian name.
Не обещаю даже, что, уподобясь в элегантном лаконизме миссис Элтон, начну именовать вас «мистер Н». Могу лишь обещать, — прибавила она, смеясь и краснея, — что один раз я назову вас по имени непременно.
I do not say when, but perhaps you may guess where;—in the building in which N. takes M. for better, for worse."
Не скажу когда, а где — вы сами догадаетесь.В тех стенах, где Н. навсегда соединит свою судьбу с судьбою Э.
Emma grieved that she could not be more openly just to one important service which his better sense would have rendered her, to the advice which would have saved her from the worst of all her womanly follies—her wilful intimacy with Harriet Smith; but it was too tender a subject.—She could not enter on it.—Harriet was very seldom mentioned between them.
Жалко, что, воздавая ему должное, она не могла открыто назвать одну важную услугу, которую ей оказало бы его здравомыслие, если б она в свое время послушалась его совета и удержалась от самой опасной и глупой из своих женских прихотей — коротких отношений с Гарриет Смит, — но этот предмет был чересчур деликатен.Эмма не решалась его затронуть.Имя Гарриет редко мелькало в их разговорах.
This, on his side, might merely proceed from her not being thought of; but Emma was rather inclined to attribute it to delicacy, and a suspicion, from some appearances, that their friendship were declining.
С его стороны это, может быть, объяснялось тем, что он просто об ней не думал, но Эмма склонна была скорее приписать его молчание чуткости: он, видно, догадывался по некоторым признакам, что дружба между ними идет на убыль.
She was aware herself, that, parting under any other circumstances, they certainly should have corresponded more, and that her intelligence would not have rested, as it now almost wholly did, on Isabella's letters.
Она и сама понимала, что, когда бы их с Гарриет разлучили иные обстоятельства, они вели бы оживленную переписку, меж тем как ныне сведения, которыми она располагала, почти целиком основывались на письмах Изабеллы.
