Хуан Гойтисоло - Остров
– Я уже проголодалась, – сказала Долорес. – А вы?
Начинался прилив; волны докатывались до наших ног. Мы натянули купальники, и Магда ворчливо заметила, что мы всегда должны купаться голыми.
– Почему вы не приходите ко мне в бассейн? Мигель встает очень поздно. Мы будем одни и сможем делать все, что вздумается.
Вплавь мы вернулись на пляж. Серые чайки проносились над нашими головами. Небо было совершенно синее, сквозь воду виднелись камни.
Джеральд открыл бутылку и держал ее за горлышко. Завидев нас, он безуспешно попытался подняться. Он был совершенно пьян.
– Hallo, darling.[20]
– Идиот, – пробормотала Эллен.
Магда и я пошли за остальными. Роман нырял у камней. Мигель стоял по пояс в воде и клал в корзину ежей, которых подавал Роман. Вторая корзина, полная до краев, уже стояла на берегу.
– Ну как, хватит, наверное?
Тяжело дыша, Роман появился на поверхности и снял маску. Когда мы шли по пляжу, он, понизив голос, сказал:
– Вчера из твоего дома на меня выплеснули воду… Это твоя работа?
– Это была туча, – ответила я. – Теперь будет лить каждый день.
Я говорила со злостью, и он, видимо, это почувствовал, потому что остановился и посмотрел на меня в замешательстве.
– Это из-за нашей стычки с Долорес?
– Нет.
– Тогда я тебя не понимаю.
– А тут и понимать нечего.
Я прибавила шагу, и мы подошли к остальным. Долорес разворачивала бутерброды, лежавшие у нее в сумке, и пока Мигель ножом разрезал ежей, Магда откупорила новую бутылку и все выпили из горлышка.
– Ваше здоровье, – сказала я.
Джеральд бормотал по-английски что-то невнятное. Он был весь красный от солнца, и Эллен нахлобучила ему шляпу до бровей.
Жаркий воздух струился вокруг. Я побежала и плюхнулась в воду.
* * *Вечером меня довезли до «Центрального» и наконец оставили в покое. Правда, Магда хотела, чтобы я поехала к пей играть в карты, но я наотрез отказалась, заявив, что хочу побыть одна. Прошло всего четыре дня, как мы познакомились, но казалось, все они жить без меня не могут. Распорядок их безделья был одним из самых длинных и утомительных на свете. После шести часов разговоров я чувствовала себя вконец разбитой и удивлялась феноменальной стойкости остальных. Я немного погуляла по городу.
В киоске «Дигаме» не оказалось. «Его привезли сегодня утром, – сказал продавец, – и сразу же раскупили». Я напомнила, что они обещали оставить мне один экземпляр, и он стукнул себя кулаком по лбу. «Черт возьми! Я совсем забыл… Знаете что, приходите завтра утром, и вы получите его, не будь я Антонио. Я достану…»
Меня забавляли их вечные отговорки, и я подумала, что мы, уроженцы Малаги, явились на свет не для того, чтобы работать. Я пошла за такси и наткнулась на Серхио и Луиса, продававших вместе с другими ребятами старые номера «Нью-Йорк Тайме». Их приятели были, по-видимому, американцы, один из них, в кожаных брюках и клетчатой рубашке, предлагал прохожим золотые часы, которые, без сомнения, стянул у отца.
– Что вы здесь делаете?
Чуть живой от страха, Серхио выронил газеты, и все пустились наутек. Я пообещала расправиться с ним потом. Взяв первое попавшееся такси, я назвала свой адрес. Не успела я приехать домой, как раздался телефонный звонок.
– Allo. Je voudrais parler à Madame Estrada.
– C'est moi-même.
– Je m'excuse de vous déranger. Peut-etre avez-vous entendu parler de moi. Je suis une amie de Rafael. Nicole Vandrome…
– Oui.
– Je voudrais vous parler. Ce soir est-ce que ce serait possible?
– Bien sûr.
– Ecoutez. Rafael vient de partir à l'instant. Je suis libre toute la soirée. On pourrait peut-être dîner ensemble?
– Oui…
– Où voulez-vous qu'on se retrouve?
– Où vous voudrez.
– Disons à Mar Chica à neuf heures?
– D'accord.
– Alors, à tout à l'heure.
– À tout à l'heure.[21]
Когда я повесила трубку, сердце у меня сильно билось. Я устала за эти дни от нашей стадной жизни, и мысль о предстоящем объяснении с Николь волновала меня. Я поднялась наверх принять душ и приказала Эрминии никого ко мне не пускать. Я задремала, даже не обсохнув как следует.
Рафаэль вернулся около восьми. Я больше часа просидела перед зеркалом, и, когда спустилась, нашла его в зале, слушающим пластинку Луи Армстронга.
– Когда ты ее купил? – поинтересовалась я.
– Сейчас. На Новой улице есть прекрасный магазин. Выпьешь виски?
– Только капельку… Спасибо.
Я села на диван. Рафаэль только что побрился, его волосы пахли лавандой.
– Знаешь, давай сегодня поужинаем вместе, а?
– Не могу, – ответила я. – Я уже обещала…
– Так, так… – Рафаэль барабанил пальцами по столу. – Я здесь думал о своих стариках. Как ты их нашла?
– Как всегда. Разве что постарели.
– Лауреано очень любит тебя. Сегодня я наведался к нему, и он передавал тебе большой привет.
Хрип Армстронга заглушал его голос. Рафаэль выключил проигрыватель и продолжал:
– Мне жаль расставаться с ними.
– Расставаться? Почему?
– В обед я связался с Мадридом. Там кто-то здорово тянет Лукаса, и, если я зазеваюсь, мне придется расстаться со своим местом. Хавиер советует приехать туда на пару дней. Надо заручиться солидной поддержкой.
– Что же они теперь пришивают тебе?
– Ничего нового… Моя личная жизнь и твоя, виски, анекдоты о режиме. Словом, то, о чем болтают повсюду наши друзья… Мы плаваем в какой-то клоаке. В день, когда все это взлетит на воздух, мы захлебнемся в дерьме.
– И что же ты думаешь предпринять?
– Предпринять? Ты считаешь, что еще можно что-то предпринять? – Рафаэль смотрел на меня, словно моля о помощи. – Мы уже слишком стары, Клаудия. Если бы мне было двадцать лет…
– Сыну Мерседес нет и двадцати. Но не воображаешь ли ты, что в тюрьме ему живется лучше, чем нам?
– Нет, наверное, нет… Но я вот уже несколько дней думаю об одном и том же: если бы мы могли начать все сначала… – Он осушил стакан виски и сморщился: – В общем-то, я надеюсь, все обойдется. Мое личное дело в порядке. Немного удачи – и, быть может, я буду наконец…
– Не пей больше, Рафаэль.
– Да-да, ты права. Высшие слои общества должны подавать пример… Кстати, ты ничего не слыхала об Оропесе?
– Нет.
– Ну, это презабавно. На прошлой неделе, в годовщину свадьбы, он написал записку своей жене и бросился в метро под поезд… Кажется, у него последнее время неважно шли дела. В газете написали, что он умер, получив отпущение грехов. Разве это не великолепно?
– Это ужасно.
– Ты находишь? А по-моему, смешно. Несколько месяцев я стряпал за него статьи. – Он снова налил виски и отпил глоток. – Лучшего конца он бы не придумал.
Рафаэлю, видимо, нравилось заниматься самоистязанием. Долгое время его отчаяние вызывало во мне сочувствие, но потом я стала к нему привыкать и предпочитала пресечь зло в зародыше. Я сказала, что мне нужен ключ от машины, и встала. Рафаэль робко взглянул на меня.
– Тебе очень нужно идти?
– Да.
– Совершенно необходимо?
– Да.
– Ладно, – пролепетал он. – Будем считать, что я ничего не говорил.
Полчаса спустя я была в Малаге, и неприятный осадок от слов Рафаэля исчез. Витрины сверкали огнями, по тротуарам текли потоки людей. Я поставила машину в Тополиной аллее и поднялась к «Маленькому морю» пешком.
Николь ждала меня за одним из столиков на тротуаре. Ее грудь облегала яркая золотистая блуза, техасские брюки пестрели черными и белыми клетками. У нее были зеленые миндалевидные глаза, и она показалась мне необыкновенно красивой. По дороге я купила ветку жасмина и теперь протянула цветы ей.
– Спасибо, – сказала она по-французски. – Вы очень любезны.
Она тоже смотрела на меня с явной симпатией и предложила мне «Честерфилд». Подошел официант, и я попросила рюмку хереса.
– Вчера я очень обрадовалась, когда увидела вас. Я не думала, что вы такая. Вас не удивляет, что я позвонила?
– Нет.
– Вы молоды и красивы. Почему вы отталкиваете Рафаэля? То, что происходит между нами, не имеет никакого значения. На самом деле нужны ему только вы…
Дамы из Малаги, купавшиеся в бассейне у Магды, под руку прошествовали мимо и скосили на нас глаза. Видимо, они были в курсе похождений Рафаэля и остановились на углу посудачить.
– Рафаэль ребенок. Он совершенно беззащитен. Когда он чувствует себя одиноким, то напивается и начинает делать глупости. Я очень беспокоюсь за его карьеру. Вам известно, что его хотят уволить?
– Да, – сказала я.
– Стоит ему пропустить несколько рюмок, как у него развязывается язык. Я стараюсь сдерживать его, как могу, но у меня плохо получается. Вам бы это лучше удалось. – Николь взяла свою рюмку мансанильи и слегка пригубила. – Буду с вамп откровенна. Мои любовники дают мне больше того, что мне нужно… Нелепо, чтобы Рафаэль бросал деньги на ветер. Я искренне его уважаю и не хочу ему плохого. Достаточно малейшего знака с вашей стороны, и он к вам вернется.
Николь смотрела мне в глаза, и я ответила, что не могу сделать этот знак.
– Почему? – спросила она.
– Потому что я его не люблю. – Официант принес херес, и я отпила глоток. – Это было бы ни к чему, понимаете? Вот уже несколько месяцев я живу с ним только ради его карьеры. Если бы не это, я бы уже давно ушла от него…
