Иван Сабило - Крупным планом (Роман-дневник). 2007.
- Не дождутся. Время показало, что большинство общественных организаций, включая многие политические партии, действительно рассыпались и разбежались. А в творческих Союзах, где люди объединены талантом и пониманием своей роли в деле культуры и жизни страны, они сплочены как никогда. И рано или поздно такой закон будет принят. А этот Федеральный закон о творческих Союзах, который приняла Дума и одобрил Совет Федерации, но не подписал Президент, точнее, тогда и.о. Президента, я бы на его месте тоже не подписал. Он громоздкий, там много невнятицы, а главное, он весь не о том. Мы не общественники вроде ветеранов настольного тенниса и не союз любителей книги, мы работники.
Кузнецов пригласил к нам заведующую канцелярией Нину Константиновну, передал ей какие-то бумаги и попросил сделать с них копию для меня.
- Я неспроста поинтересовался, знаете ли вы проблему с принятием этого закона, - сказал он. - Недавно Ганичев встречался с председателем верхней палаты Сергеем Мироновым, рассказал ему о сложностях, которые испытывают творческие Союзы в отсутствие этого закона, и попросил помощи. На что Миронов предложил срочно подготовить наши замечания в непринятый закон и передать ему. Сейчас я занят этим делом. Прошу и вас внимательно прочитать закон и представить мне свои предложения, чтобы я смог включить их в нашу работу.
Вошла Нина Константиновна и передала мне три документа: «Федеральный закон о творческих работниках литературы и искусства и об их творческих Союзах», принятый Гос. Думой и Советом Федерации в 23 декабря 1999 года и отклонённый Путиным 3 января 2000 г. Второй документ - основания, по которым Путин отклонил его, и третий - проект Федерального закона «О внесении изменений в отдельные законодательные статьи РФ» (в части обеспечения творческим работникам гарантий социальной защиты).
Я коротко рассказал Кузнецову о поездке в Каргополь и вернулся в свой кабинет. Вникнув в положения закона, укрепился в мысли о том, что творческие Союзы не должны относиться к общественным организациям.
3 мая. В два часа дня, как договорились, пришёл Юрий Богомолов - огромного роста, богатырского сложения, голубоглазый, светловолосый. Родился в Москве, жил в Минске, занимался баскетболом, играл в команде мастеров за «Локомотив». Сейчас в Совете Федерации он является помощником сенатора Алиева. Достал из портфеля большую книгу - роман Василя Якименко «Пакутны век».
- Ого! - восхитился я и заглянул в выходные данные: почти 39 листов! Сколько же понадобится времени, чтобы перевести?! - О чём он?
- Это вторая часть дилогии про всемирно знаменитого белоруса Бориса Кита, который, боясь репрессий, в конце 40-х переехал в США. Благодаря ему были созданы первые американские ракетные системы.
- Да, да, я что-то слышал о нём, но думал, что он...
- Нет, жив, здоров, и возраст его где-то под сотню лет. Посмотрите, вы знаете язык, вам проще, - сказал мой гость. - Я слегка почитал, много интересного. С некоторым, я бы сказал, националистическим уклоном. Но во взвешенной, не грубой манере.
- Он уже искал переводчика?
- Не знаю, как он, а я обращался к Валерию Ганичеву с просьбой, чтобы он предложил Куняеву перевести и напечатать в «Нашем современнике». Ганичев немного знает белорусский язык, полистал и поморщился: «Россию ругает, к русским питает недобрые чувства...» И отказался поддержать.
- Есть резон, - сказал я. - Как же вы собираетесь переводить в России то, что против России?
- На Украине уже перевели. Не успела выйти книга, её тут же перевели и выпустили на украинской мове.
- Ну, разнообразие нынешней украинской жизни нам хорошо известно, - сказал я.
Хотелось вернуть ему книгу, но, глядя в его светлые глаза, простое, хотя и с некоторой хитринкой, лицо, я сказал:
- Ладно, оставьте, посмотрю. Но я не готов к такому объёму, даже если роман заслуживает внимания.
4-6 мая. Переделкино. Несмотря на прохладную погоду, весна постепенно переходит в лето. Деловито порхают и скачут по земле воробьи, скворцы, сойки. Просыпаются они рано, в пятом часу утра. Начинают посвистывать, перекликаться, приветствовать друг друга бодрыми голосами. К пяти затихают - заняты хлопотами по добыче пропитания для себя и для деток.
Утром наблюдал сцену: по зелёному газону, что против моего окна, расхаживает ворона. Вдруг прямо на неё пикирует сойка и, едва не задев воронью голову, улетает прочь. Тут же ворону атакует другая сойка - ясно, отгоняют от гнезда. И хищница, не выдержав яростных атак, ковыляет в сторону, а затем и вовсе улетает. А я себе думаю: это же надо сойкам как-то сговориться, чтобы действовать заодно.
В воскресенье вечером стало известно, что новым Президентом Франции стал бывший министр МВД Николя Саркози - француз с венгерскими корнями, с «интернациональной» внешностью и часто комичным выражением лица. В его лице можно обнаружить черты и венгра, и француза, и еврея - кажется, такие носы, как у него, чаще всего у евреев. Впрочем, Де Голль имел такой же носище, писал стихи, был генералом, Президентом Франции и великим романтиком. Только великий романтик может завещать похоронить его не у «кремлёвской стены», а на сельском кладбище в нескольких сотнях километров от Парижа.
Есть страны, где не особенно важно, кто Президент. К ним можно отнести Францию, Штаты, Италию... Кого там ещё? Только не Россию. У нас ещё с царских времён роль главы государства неоправданно завышена. Отсюда многие наши перекосы и беды.
Днём приехала Галина, встретил её у платформы. Солнечный день, тепло.
Зашли к Пастернаку. Здесь я бывал неоднократно, а Галина ещё нет. Большой клинообразный участок, наверное, с полгектара, большой двухэтажный дом, деревянный, с большими окнами веранды. Ухоженный, внутри чистый, без лишней мебели и прочих, часто ненужных, вещей.
Женщина-смотрительница, увидев нас, сказала:
- Пенсионерам дешевле, всего по 25 рублей. - И повела показывать.
Картины отца поэта, Леонида Осиповича. Книги, в основном, на лестнице.
Рояль.
Женщина-служительница рассказывает только то, что ей известно от экскурсоводов. На вопросы ответить не может, да нам и не нужны её ответы. Всё, что нужно знать о Пастернаке, мы знаем. Большой русский, советский поэт, судя по даче, пользовался всеми благами тогдашней советской жизни. А в конце её издал в Италии, затем в Англии свой скандально знаменитый роман.
В начале 60-х, когда у нас он был под запретом, я прочитал его. Тогда я ходил в литературное объединение молодых писателей «Голос Юности» при Доме культуры «Трудовых резервов», что на улице Софьи Перовской. Однажды к нам кто-то привёл уже немолодого, как мне тогда казалось, лет 30-32, американца Джона - стройного, совершенно лысого, с постоянной радостной улыбкой и отличным русским языком. Он с женой приехал из Нью-Йорка, живёт то в Москве, то в Ленинграде, бакалавр, здесь, в Советском Союзе, изучает материалы о жизни и творчестве выдающегося русского писателя Ивана Бунина.
Очень скоро наш разговор коснулся событий, связанных с Борисом Пастернаком и его романом. Джон, словно бы слегка стесняясь, поведал нам, что привёз с собой несколько экземпляров «Доктора Живаго», но они остались в Москве. Скоро он туда уезжает, и если мы хотим получить эту книгу для прочтения, то нужно кому-то из нас поехать с ним в Москву, он подарит её.
- Я считаю, что молодые люди на родине одного из крупнейших художников слова - Пастернака - имеют право знать то, что он написал, - сказал Джон.
Согласился поехать Валерий Фёдоров и привёз роман. Читали по очереди. Когда я тоже прочитал, долго думал, чем эта интересная книга так всколыхнула наших «искусствоведов в штатском». Её главным достоинством является то, что она не оставляет равнодушным, потрогает сердце, что её герои - почти все - вызывают чувство жалости и сострадания. И невольно подумалось: «А нужна ли Революция, которая приводит к такому общественному слому и таким страданиям?» Это, конечно, не «Тихий Дон», это уже что-то логическое, что не могло бы появиться без «Тихого Дона». Словно сдержанный ответ на шолоховскую бурю событий, страстей, вероломства рождающегося нового мира. Как, впрочем, и роман Даниила Гранина «Иду на грозу» не мог бы возникнуть, не появись задолго до него роман классика американской литературы Митчелла Уилсона «Живи среди молний» (у нас в 1951 году опубликован под названием «Жизнь во мгле»). Но это уже совсем другие книги, а стало быть, другой разговор.
Двоякое чувство испытывал я, читая «Живаго». С одной стороны, был уверен в том, что я, начинающий литератор, должен знать всё, что знают другие. Прежде всего, то нашумевшее, сенсационное и почему-то запретное, что вызвало столько эмоций. Хотя кто имеет право запрещать мысль, художественное полотно? С другой - испытывал чувство неловкости за то, что я клюнул на щедрый жест подрывного элемента - янки и, как щенок, схватил кусок отравленного сыра. Потом это прошло. Но всё же сам роман не стал для меня событием, я ожидал большего.
