Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро
Въ зеркалѣ, кружась, отражались уменьшенные огни фейерверка и темное небо. Постепенно изъ пестраго движенія выплыли прозрачныя черты, иогни, будто живая кровь подъ кожей, шевелились подъ ними. Прямой носъ, опущенныя губы и по-китайски приподнятые глаза выражали веселость, надменность и своенравье.
— Пани Кепинска! — воскликнуль Адамъ и упалъ на колѣни.
— Это труднѣе сдѣлать, чѣмъ наботтать пузырекъ, котораго вамъ я не дамъ! — сказалъ Каліостро, выходя изъ бесѣдки.
Скрипки однѣ уже пѣли съ лужайки, рожки умолкли. Графъ сѣлъ подъ большой фонарь и вспомнилъ, что въ карманѣ у него письмо отъ Шарлотты
Медемъ, которая къ нему не писала давно. Ему его передали передъ самымъ обѣдомъ, и онъ не поспѣлъ его прочитать:
«Милый и добрый учитель и братъ, не буду вамъ писать новостей, такъ какъ ихъ нѣтъ, а старыя вы всѣ знаете. Скажу вамъ то, что давно хотѣла сказать. Знаете, у меня есть зубъ противъ васъ. Почему вы не заѣхали въ Митаву, гдѣ всѣ васъ такъ любятъ, гдѣ каждая вещь хранитъ для меня воспоминанье о васъ? Конечно, вашъ великій путь лежитъ мимо насъ, скромныхъ и незамѣтныхъ, но, дорогой учитель, боюсь сказать, до насъ доходятъ тревожные слухи. Я ихъ гоню, не вѣрю, чтобы даже слухи не темнили свѣтлаго имени Каліостро. Вѣдь вы на виду у всего свѣта. Какая осторожность требуется. Вы даете людямъ то, чего они просятъ, но то ли имъ нужно, чего они хотятъ? Подумайте. Они запросятъ у васъ денегъ, успѣха, любви, почестей, фокусовъ. Этимъ вы можете ихъ уловить ко спасенью; ну, хорошо ли это? Я не сужу, я спрашиваю. Можетъ-быть, я предупреждаю и умоляю. Но нѣтъ, я слишкомъ увѣрена въ графѣ Каліостро и знаю, что онъ никогда не свернетъ съ пути, хотя бы обманчивая видимость и говорила намъ противное.
Да хранитъ васъ небо, учитель. Цѣлую ваши руки. А. Шар. Медемъ».
Каліостро огляпулся, ему показались такими далекимп не только дворъ Медемовъ, гдѣ Шарлотта каталась съ горки, но даже и покои свѣтлѣйшаго, въ которыхъ тотъ вздыхаль о регенераціп духа.
Скрипя каблуками по сырому песку, къ нему быстро подошла Лоренца. Положивъ голову ему на плечо, она помолчала, потомъ произнесла будто про себя:
— Это жизнь! О, Александръ, я начинаю расправлять крылья! Польскимъ ирошелся со мной король!
Она опять задумалась, потомъ проговорила недовольно:
— Что у тебя вышло съ синьоромъ Понинскимъ? Нужно исполнить его просьбу, вѣдь это пустяки, какія-то капли. Онъ такъ щедръ и любезенъ, можетъ-быть, намъ пригодится и на будущее.
Графъ ничего не говорилъ, смотря на звѣзды. Потомъ спокойно и тихо произнесъ:
— Завтра мы уѣзжаемъ, Лоренца.
Графиня подняла-было брови, но, взглянувъ на мужа, поняла, что прекословить было бы безполезно.
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Чья карета, красная, съ пестро намалеваннымъ гербомъ, изображавшимъ въ одпомъ углу лазурнаго поля золотую куропатку, мчалась по Страсбургу съ шести часовъ утра до поздней иногда ночи? Мчалась по бѣднымъ кварталамъ, по богатымъ улицамъ, иногда въ Базель, иногда въ Савернъ. На чьемъ пути нищіе останавлипались, крестились и благословляли небо? Чьи двери осаждались больными, начиная съ блестящихъ офицеровь и кончая деревенскими роженицами? Чей слуга все время разносилъ порошки, мази и капли? Чей салонъ самый многолюдный, самый оживленный, гдѣ сидятъ по три часа отъ пяти до восьми, остаются, кто хочетъ, обѣдать, всегда открытый столъ, гдѣ бываютъ графы, кардиналы, базельскіе банкиры и богатыя еврейки? Чье имя служитъ городскою гордостью, ради кого гостиницы вѣчно полны пріѣзжихъ, дороги наполнены пѣшеходами, будто богомольцами въ храмовой праздникъ?
Кто это?
Графъ Каліостро.
Лоренца можетъ быть довольна. Кажется, еще никогда они не были окружены такимъ почетомъ, такимъ обожаніемъ, такимъ прославленіемъ!
Каліостро вскорѣ по пріѣздѣ въ Страсбургъ показалъ себя какъ чудотворный цѣлитель; его всегда скорая помощь, безкорыстье, вдохновенный и властный видъ привлекали къ нему такую массу больныхъ и любопытныхъ, что черезъ мѣсяцъ, уже въ октябрѣ 1780-го года, онъ долженъ былъ снять большое помѣщеніе на оружейной площади, гдѣ и продолжалъ свою дѣятельность въ самыхъ широкихъ размѣрахъ. Отъ пяти до восьми у него были медицинскіе пріемы, куда дѣйствительно собыралось не только все страсбургское общество, но и пріѣзжіе спеціально издалека. Всѣмъ онъ находиль привѣтъ, наставленье, средство или просто улыбку. Графиня сидѣла у камина въ сосѣдней комнатѣ, окруженная дамами, счастливая и гордая. Главными друзьями графа были кардиналъ Роганъ и базельскій банкиръ Сарразенъ, оба богатѣйшіе люди. Подружились они на почвѣ исцѣленій, такъ какъ кардиналъ былъ освобожденъ отъ астмы, а кромѣ того избавилъ отъ скарлатины кузена своего, князя Субизъ, для чего Каліостро ѣздилъ даже въ Парижъ на 13 дней, а у Сарразена графъ вылечилъ жену. Оба крѣпко привязались къ Каліостро и были до конца вѣрными друзьями. Вь Страсбургѣ Каліостро почти исключительно занимался медициной, возбуждая, конечно, зависть врачей, которая, однако, до середины 1780 года не смѣла высказываться. Особенно не любилъ Каліостро докторъ Остертагъ. Скоро ему нашлись союзники по ненависти къ графу. Однимъ изъ нихъ былъ виконтъ де Нарбоннъ, молодой человѣкъ, почти мальчикъ, очень красивый, служившій въ мѣстномъ полку, хвастливый, влюбчивый и упрямый. Онъ долго ухаживалъ за Лоренцой, она, повидимому, оказывала ему вниманіе, но не въ такой мѣрѣ и не такъ очевидно, какъ ему хотѣлось бы. Однажды въ августѣ на обѣдѣ у кардинала виконтъ сидѣлъ рядомъ съ Лорендой. Передавая ей соусникъ, онъ смотрѣлъ на ея лицо своими свѣтлыми какъ свѣтлыя фіалки глазами, не замѣчая, что коричневый соусъ течетъ струей на розовое платье графини. Лоренца тоже этого не эамѣчала, сама смотря съ удовольствіемъ и удивленіемъ на розовое лицо, печальное и страстное, де Нарбонна. Г-жа Сарразенъ черезъ столъ закричала:
— Но послушайте, господа, вы думаете, что платье графини — роза, которую нужно поливать удобреніемъ.
Оба вздрогнули покраснѣли, и соусникъ окончательно упалъ на колѣни Лоренцы. Всѣ вскочили, дамы бросились вытирать пострадавшую, мужчины смѣялись, графъ нахмурился, а виконтъ проворчалъ, отъ смущенія не вставая съ мѣста:
— Сколько шума и разговора изъ-за какого-то соусника!
Г-жа Сарразенъ воскликнула, поворачивая Лоренцу какъ куклу:
— Но вѣдь платье все испорчено, какая жалость!
— Можно купить новое! — не совсѣмъ соображая, что говоритъ, отвѣчалъ де-Нарбоннъ.
— Я вамъ говорилъ, графиня, чтобы вы не садились рядомъ съ этимъ господиномъ! — замѣтилъ громко Каліостро.
Виконтъ вскочилъ, съ трескомъ отодвинувъ стулъ и гремя амуниціей, шпорами, саблей, цѣпочками, будто встряхнули мѣшокъ съ металлическимъ ломомъ.
— Вы нахалъ, сударь, я васъ вызываю на дуэль! — закричалъ мальчикъ сорвавшимся годосомъ и покраснѣлъ какъ свекла.
— Я не фехтовальщикъ. Это ваше дѣло, — отвѣтилъ графъ спокойно, но поблѣднѣлъ и сжалъ кулаки.
— Тогда стрѣляйтесь на пистолетахъ!
— И этого не буду. Мое дѣло возвращать людямъ жизнь, а не отнимать ее.
— Трусъ.
Лоренца бросилась къ графу, крича «Александръ», но вдругъ тарелка, брошенная викоптомъ, какъ дискъ мягко поднялась и со звономъ разбилась о голову Каліостро. Общій крикъ, летитъ стулъ, по угламъ чуть не дерутся, споря, кто правъ, графа оттаскиваютъ, онъ растрепанъ, лицо красно, костюмъ растерзанъ, де Нарбоннъ, громыхая, уходитъ, хлоплетъ дверью, кардиналъ для чего-то снялъ парикъ и на его лысину желтымъ кружкомъ капнулъ воскъ съ люстровыхъ свѣчей. Лоренца давно безъ чувствъ, испуганпыя кареты быстро разъѣзжаются въ разныя стороны. Мнѣніе многихъ: вотъ что значитъ водиться съ неизвѣстными графами и графинями, которые вамъ сваливаются «какъ снѣгъ на голову». Кардиналъ считается колпакомъ; Сарразены что же? — разбогатѣвшіе еврейскіе выскочки, а виконтъ де-Нарбоннъ — мальчикъ изъ хорошей семьи съ манерами и традиціями.
На слѣдующее утро по городу были расклеены памфлеты на графа, графиню и кардинала. Было смѣшно, смѣялись даже тѣ, кто дружилъ съ Каліостро, докторъ Остертагъ потиралъ руки. Выкопали какіе-то слухи, сплетни, неудавшіяся леченья. Родильница и бабка предъявляли претензіи къ графу, его собственный слуга и помощникъ, Карлъ Сакка, разсказывалъ по кофейнямъ о хозяинѣ вещи, какихъ не выдумать бы фельетонистамъ. Каліостро сократилъ пріемы, хотѣлъ уѣхать, но остался по просьбѣ друзей, думая этимъ подтвердить свою невинность. БолѢе скромная жизнь только въ кругу философическихъ друзей не была особенно по душѣ ЛоренцѢ, и она была почти рада, когда графъ покинулъ Страсбургъ. Популярность его не уменьшалась, но шумъ и блескъ его существованія убавились; иностранцы не пріѣзжали, нѣкоторыхъ онъ самъ недопускалъ, жену держалъ взаперти, молодыхъ людей не зазывалъ и вообще велъ себя очень сдержанно. Виконтъ де Нарбоннъ, встрѣчая на улицахъ Лоренцу, кланялся ей издали, краснѣлъ и потуплялся, а графъ грозилъ ему палкой.
