Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY
Наверное, наглостью она заразилась от Гергердта.
— Конечно. Я думаю, что ты переживаешь. Я уверена, что ты переживаешь. — А в глазах неверие. Пустота. И в голосе
сарказм. Он неприкрытый, сочный, вымученный годами.
— Рада! — восклицает мать. — Просто надо забыть все, что случилось. Забыть, как страшный сон!
На эти слова Рада сначала мягко смеется и бросает книжку на стол. Потом хохочет, чем еще больше нервирует мать.
Ларисе Григорьевне не нравятся такие резкие всплески. Она очень не любит истерик и любых бурных проявлений эмоций.
Особенно, если они отрицательные, негативные. Надо держать лицо. В любом случае и при любой ситуации, главное,
держать лицо.
— Да, мама, точно. — Дочь успокаивается, но плечи еще вздрагивают. Она давится смешком. — Я и так половину не помню.
Вот когда забуду вторую половину, жизнь наладится. Будет мне счастье. Начну ковать свое счастье.
Мать замолкает, больше не скажет ни слова. Ведь Лариса Григорьевна избегает прямых разговоров о болезненном
прошлом дочери. Сама пытается забыть и никому позволяет вспоминать о том, что произошло. Она считает, что если ты
упал, то должен подняться и идти дальше, должен найти в себе силы, поставить цель и неуклонно двигаться к ней. У мамы бы
непременно получилось все преодолеть, потому что она сильная. Несгибаемая. А у Рады не получается, она слабая.
Слабачка она: так и не научилась с этим жить. Не знает, что делать со своей жизнью. Пять лет не знает, как ей с этим жить.
Вот мама знает, как дочери жить, а у Рады так не получается. Лариса Григорьевна рвала и метала, когда дочь бросила
аспирантуру.
— А у Гергердта кофе вкуснее, — говорит Рада задумчиво и уходит в свою комнату.
Однако один большой плюс от проведенного времени со своим новым любовником Дружинина для себя находит. Артём
так вымотал ее, что сейчас Рада только и думает, как бы поскорее завалиться в кровать и заснуть. А на все остальное
глубоко плевать. Она даже не включит телевизор — обойдется без него. Она ляжет в кровать, поразмыслит о своих
отношениях с Герой — странные они, нерадостные, какие-то неотделимые от боли и печали, — и отключится. А утром
встанет чуть раньше, чем обычно; накрасится чуть ярче, чем привыкла; приедет на работу и скажет Антошке, что больше они
встречаться не будут. Антошка… Надо же, сама ни разу его так не называла ни вслух, ни в мыслях, только Антоном. Но
стоило Гере его так обозвать, прицепилось. Зараза.
Рада садится на кровать и проводит рукой по светлому соболиному меху. Новый любовник — новая шуба. Гера очень
щедрый и память у него отличная. Рада и забыла, что при первой встрече ляпнула ему что-то про шубу.
Странно как-то. Жутковато. Они и сама не знала, что придет, что с ним будет. С первой встречи сомневалась, стоит ли с
ним связываться. Зато он знал. Точно знал и купил для нее шубу. Можно сколько угодно возмущаться такому нахальству и
самоуверенности, но ведь она пришла, а он оказался прав.
***
Рада вдыхает студеный воздух, вычищенный от пыли утренним дождем, и отбрасывает мысль о том, чтобы покурить;
садится в машину, подтягивая полы длинного бежевого пальто. Досадно будет, если испачкается, зря она, конечно, его
сегодня надела, не подумала.
Двадцать минут двенадцатого, а она уже свободна. Совсем свободна. Трудовая книжка в сумке, расчет должен прийти на
карточку.
О, уже пришел. СМС-уведомление сообщило, что ее банковский счет пополнен.
Дружинина уволилась. Без сожаления написала заявление по собственному желанию сразу после разговора с Антоном.
Нет, он на этом не настаивал, даже против был. Но она решила, что так будет лучше. Незачем испытывать его нервы, свои —
тоже. Он привязался к ней, будет дергать ее постоянно, а ей это не нужно.
И что теперь делать? Рада потирает прохладные ладони и кладет их на руль. Не сказать, что такой поворот событий для нее
совсем уж неожиданность, но других планов, кроме работы, на сегодня нет, а теперь их нужно придумать.
— Хм… Все уже придумано до нас, — усмехаясь, отвечает на звонок Гергердта.
Они договариваются о встрече — чего тянуть? — прямо сейчас, в «Эгоисте», в кафе. Гера как раз там, в клубе. Теперь
Рада знает, что этот клуб принадлежит ему. Он не так давно его приобрел. Забавно. Она, бывало, посещала это заведение.
Оно дорогое, но безопасное. И забавно, что там они бы никогда не встретились.
— Я приехала, — позже коротко сообщает Артёму и кладет трубку. Ненадолго застывает в холле перед зеркальной стеной.
Твердой рукой поправляет волосы, смотрит не размазалась ли тушь, хотя знает: тушь и подводка для глаз, которыми она
пользуется, не размажутся, даже если будет идти ливень.
Минуя гардеробную, Рада проходит в кафе. Следовало бы раздеться, но она не делает этого. Игнорируя молчаливые
(пока что молчаливые!) и возмущенные взгляды официанток, окидывает зал уверенным взглядом, выбирая место, чтобы
удобно усесться. Определившись с выбором, она двигается к столику. Бросает сумку на стул и тянет за пояс.
— Вы можете воспользоваться гардеробной, — вежливо подсказывает официантка. Но это, конечно, не подсказка и не
предложение.
— Благодарю, — мягко улыбается Рада и распахивает пальто. Невозмутимо снимает его и аккуратно устраивает на спинке
стула. — Мне кофе, пожалуйста.
Официантка, верно, ошеломленная такой наглостью, придумывает, как еще раз потактичнее намекнуть посетительнице,
что пальто нужно отнести в гардеробную. Не положено у них входить в зал в верхней одежде. Правила такие. Клиентка тем
временем, пренебрегая ее замечанием, переводит взгляд к выходу. Ее улыбка становится шире.
Девушка невольно следит за взглядом шатенки и безмолвно замирает, понимая, кому предназначена эта улыбка. А когда
Гергердт делает шаг в их направлении, она быстро отходит в сторону, растворяясь где-то между столиками.
Дружинина усмехается. Если бы она не знала, что Гергердт владеет этим заведением, она бы сегодня это поняла. И дело
не в том, что вошел Артём по-хозяйски. Гера всегда и везде себя так ведет. В его твердой походке, в каждом жесте, во всем
облике — вызов, а во взгляде уверенность, что все должны ему подчиняться. Он шагнул в зал, и атмосфера неуловимо
изменилась: бармен стал усерднее тереть барную стойку; официантки шире улыбаться, мягче и услужливее разговаривать с
клиентами. Такие изменения происходят только при появлении хозяина.
Рада не садится на стул, так и стоит у столика. Ждет, когда Гергердт приблизится.
Он подходит, роняет хриплое «привет», одной рукой чуть прижимает ее к себе за талию, подхватывает со стула пальто и
увлекает дальше, толкает к зоне с мягкими диванами. Там они и усаживаются, наконец. Рада вздыхает, а дыхание почему-то
дается с трудом, как будто она совершила пробежку.
— А поцеловать любимого? — Глумливо улыбаясь, он рассматривает ее.
— У меня губы накрашены.
— Не смертельно.
На ней белая блузка приталенного силуэта, — передние полочки декорированы планками гофре, а воротник-стойка
скреплен массивной сверкающей брошью.
Но не брошь и не эти мелкие складки главное украшение блузки — сама Дружинина. Она — главное украшение.
Великолепная. Идеальная. Чтобы завести мужика, Дружининой надо не раздеться, а одеться. Одеться и застегнуться на все
пуговицы.
Рада слегка хмурится. Взгляд приобретает остроту и напряженность. Но все же она касается небритой щеки. Подбородка.
Как будто думает, как поудобнее за него взяться. Наконец, целует, чуть сжав пальцами его челюсть. Целует осторожно,
мягко. Скромно. Гере больше и не надо сейчас, просто почувствовать ее губы.
Со вздохом она отстраняется.
— Все? — спрашивает Артём, стерев следы ее помады со своих губ.
— М-м-м… Нет.
— Сотри сама, — просит он и смотрит ей в глаза.
А Рада, стараясь не смотреть на него, берет чистую салфетку, но тут же откидывает ее. Подносит руку лицу, замирает на
секунду нерешительно и стирает с его губ остатки помады.
— А пообниматься? — усмехаясь говорит он. — Не соскучилась? Я – уже. Хочу тебя потрогать. Я тебя вообще хочу. —
Ничуть не заботясь, что они на людях, он жадно припадает к ее шее. Целует, вдыхает островатый будоражащий запах.
— Может, мы все же сначала хоть кофе попьем? — шепчет она, даже не пытаясь сопротивляться натиску Гергердта.
Бесполезно. Далеко он все равно не зайдет, не завалит же ее на диван прямо тут. — Вон, уже несут.
— Кофе, кофе… — вздыхает Гергердт и задерживает ладонь у нее на бедре. — Много кофе пить вредно.
— Жить на свете тоже вредно, Гера. — Кладет ногу на ногу и зажимает его ладонь между бедер. Улыбается. Берет свою
