Unknown - Unknown
– Здравствуй, уважаемая княжна. Не ожидала тебя здесь увидеть.
Молодая незнакомка оказалась наследницей престола Длани – вот откуда были такие наплечники. Смотрела она на Темань распахнутыми, горящими глазами. Бенеда усмехнулась про себя: как пить дать, влюблена.
– Мне сообщили, что ты уехала в Верхнюю Геницу, дорогая Темань... Чуть ли не на всё лето. А у меня к тебе важный разговор, который не терпит таких долгих отлагательств... Вернее, один вопрос. А это, должно быть, госпожа Бенеда? – Княжна Розгард перевела свой синеглазый взор на костоправку.
– Она самая, сударыня, – поклонилась знахарка.
– Рада с тобой познакомиться, – кивнула княжна. – Собственно, отчасти мой вопрос и к тебе. Темань рассказывала о тебе много хорошего и говорила, что ты ей как вторая матушка.
– Кхм, – крякнула Бенеда. – Не то чтобы я взяла эту голубушку к себе в дочки, но... Некоторым образом она мне не чужая. – И усмехнулась, проницательно прищурившись: – Уж не свататься ли ты приехала, твоё многоуважаемое высочество?..
Теперь настала очередь Темани хмыкать и крякать, а княжна улыбнулась и ответила подкупающе просто и прямо:
– Ты не ошиблась, госпожа Бенеда. Я люблю Темань и хочу, чтобы она стала моей супругой. И прошу у тебя её руки.
Темань явно нуждалась в опоре: она пошатывалась, а её рука искала что-то в воздухе. Лицо у неё сделалось – хоть стой, хоть падай. Будто её палкой по маковке огрели. Бенеда рассмеялась:
– Ну, так женитесь себе на здоровье, мне-то что!.. – И спохватилась, взглянув на шатающуюся Темань: – А избранницу-то ты уже спросила, хочет ли она? Уж больно она... гм... удивлённая.
Тут и Розгард заметила состояние Темани. Обеспокоенно кинувшись к ней, она подхватила её под руку.
– Дорогая моя!..
– Мне надо... пройтись, – пробормотала та с широко распахнутыми, застывшими глазами.
– Прогуляйтесь, побеседуйте, – ухмыльнулась костоправка. – Вон, хоть по берегу речки. Места у нас тут красивые, в самый раз для... кхм.
Она чуть не отпустила пошловатую шуточку, но при детях сдержалась. Розгард увела Темань, поддерживая её так бережно, будто та была сделана из хрусталя, а Бенеда сказала девочкам:
– Ну, чего рты пораскрывали? Муха залетит! Давайте, приканчивайте, что у нас в корзинках осталось. Ешьте как следует, до ужина ещё далеко!
Ждать пришлось довольно долго. Когда парочка вернулась, Темань была вся зарёванная – аж нос покраснел. Не понять, то ли «да» она сказала, то ли «нет», но хмельные от счастья глаза Розгард говорили красноречивее слов.
– Родственничков-то своих куда денешь? – полюбопытствовала Бенеда, имея в виду Тирлейфа и Кагерда.
Темань заморгала мокрыми ресницами и спрятала лицо на плече у княжны, а та ответила вместо неё:
– Конечно, отец и дедушка Онирис останутся при девочке. Даже речи не может быть о том, чтобы разлучить их. Милая, ну что ты... – Розгард подняла лицо Темани за подбородок и ласково заглянула в её заплаканные глаза. – Всё будет прекрасно, обещаю тебе.
Крякнув, Бенеда обратилась к дочке:
– Так, Збира... Твои ножки порезвее наших – беги-ка вперёд нас домой и скажи Дуннгару, чтоб ужин готовили праздничный. Столы пусть во дворе ставят.
Збирдрид как ветром сдуло, а Онирис Бенеда велела собирать их с матушкой одёжку, что сохла на кустах, да не забыть корзинки из-под снеди.
Ужин вышел знатный, даже соседи заглянули на дымок жарившихся под открытым небом мясных туш. Бенеда, недурно побаловав себя горячительным, подобрела и отяжелела от уютного хмелька. Темань на крепкое не налегала, весь ужин цедила лишь пару чарочек; она сидела рядом с княжной с задумчивым, грустновато-мягким отсветом заката в глазах и тихо, умиротворённо и ласково с нею переговаривалась. Счастлива ли была она? Бенеда не бралась ответить для себя на этот вопрос, но знала, что её путь к этому дню выдался долгим и непростым.
Синева сгущалась, закат дотлевал багровой полоской, в воздухе над столами ещё витал призрак дыма с ароматом копчёностей, а окна усадьбы зажглись уютным жёлтым светом. Бенеде вспомнились Северга и Рамут, и её взгляд затянулся влажной пеленой. Эти места впитали их дух, и костоправке очень их обеих не хватало. Но в её мыслях и сердце они были здесь, вместе со всеми за столом... И Бенеда, налив себе чарку, выпила за них, не чокаясь ни с кем.
Часть 9. Моё сердце всегда с тобой
Ветер тревожно ворошил кусты у входа в пещеру, и в каждом его вздохе Северге чудилось холодящее, тоскливое сожаление... О многом, очень многом. Ещё час назад она шагала по лесной тропинке, и под сапогами чавкала размокшая от дождя земля, а сейчас её сморила усталость. Закрывая глаза, навья проваливалась в головокружительную пустоту.
Пусто было на сердце – пусто до звенящей боли, до холодка по жилам. Мягким призрачным крылом её щеки касалась птица-сова – Голуба... Северга, встрепенувшись, поднимала измученные бессонницей веки, но на душу камнем ложилось осознание: это – всего лишь марево тяжёлого, выпивающего силы сна. Струнка утраты вспарывала тишину: не вернуть, не воскресить милую девочку, тёплый живительный дар которой навья жадно выпила на берегу ручья в тихом ельнике. Наматывая бесприютные вёрсты по дорогам чужбины, Северга порой проваливалась в горькие грёзы наяву, а высокие звёзды дышали отголосками их с Голубой прощальной ночи на крыльце. Поцелуев там было больше, чем этих недосягаемых небесных блёсток.
Приоткрыв глаза и окинув блёклым, мутным взором сумрачные своды пещеры, Северга перешла к прощупыванию другого шрама на сердце – шрама по имени Ждана. Далёкая и непокорная, как Белые горы, колола она душу звёздными лучиками своей улыбки, и Северга хмурилась: эта звезда зажглась слишком дерзко, слишком ярко... Не следовало позволять ей затмевать путеводный свет единственной и драгоценной Рамут. Ведь Северга поклялась когда-то, что ни одна женщина не заставит это чувство отодвинуться в тень, не заглушит собой этот тихий, измученный, но неизменный пульс... «Больше, чем что-либо на свете» не терпело рядом с собой соперниц, и Северга противилась, гнала от себя призрак глубоких карих глаз и мысленно отталкивала тонкие пальцы вышивальщицы, что льнули к ней в снах.
Горькая усмешка кривила сурово сжатые губы навьи: вот она, та женщина, которую ей хотелось бы назвать своей женой. Единственная достойная... Та самая, к ногам которой можно бросить весь мир, всю свою жизнь – вернее, её остатки. Жалкие медяки, оставшиеся от сверкающих золотых богатств юности. Темань со всеми её нервными вспышками, творческими метаниями, белокурой лёгкостью, слезами и ревностью блёкла перед молчаливым, гордым величием кареглазой княгини. Грустной искоркой в душе Северги тускловато мерцала многолетняя, привычная привязанность к супруге, которая стала для неё, по сути, ещё одним ребёнком, о котором приходилось заботиться. Они не были равными, и не могла Северга склониться перед Теманью в порыве уважительного трепета, который охватывал её от бездонного, пристально-испытующего и вместе с тем мягкого взгляда Жданы.
Северга не сразу распознала в себе этот мощный, пронзительный зов. Сперва Ждана была её заданием, «ценным грузом», который надлежало доставить в Белые горы; Вук с Дамрад задумали какой-то коварный план, в подробности которого навью не посвящали, а она и не горела любопытством. Доставить – значит, доставить. Но с самого начала всё пошло не так...
Тот осенний день был слишком ослепительным, солнце Яви резало Северге глаза. Во время своих долгих разведывательных заданий в этом мире она почти привыкла к его яркости, но в ясные дни ей приходилось тяжело. Бродя по рынку с корзинкой яиц (Ждана должна была узнать её по этому знаку), Северга то и дело прикрывала глаза ладонью, приставляя её к бровям, как козырёк. Фигуры людей плыли в радужной дымке, веки сочились едкой пеленой слёз, которую невозможно было ни сморгнуть, ни промокнуть – жгучая влага набиралась снова и снова, мешая зрению. В очередной раз смахнув её и прокляв всё на свете, в следующий миг Северга застыла как вкопанная: среди толпы горделиво шагала бывшая жена Вука. Не шла – плыла уточкой. Навья для пущей верности сравнила её с портретом, набросанным рукой зятя. Рисунок хоть и неплохо передавал сходство, но не выражал и десятой доли грустновато-пронзительной, зрелой, янтарно-глубокой красоты этой женщины. Одета она была богато, и народ почтительно расступался перед нею, а она как будто искала кого-то глазами. Несомненно, она ждала провожатого, которому предстояло отвезти её в Белые горы...
– Господин хороший, купи бублики! – раздалось вдруг под ухом Северги.
Приземистая и крепкая, румяная девица с сочными губами, вся увешанная связками бубликов, нахваливала навье свой сдобный товар:
– Свежие, мягкие, тают во рту, аки пух!.. Сладкие, медовые, маковым семенем сдобренные!.. Отведай, господин, не пожалеешь!
