Неизв. - i_166602c1f3223913
миловицком лагере он выходил на стрельбище упражняться в стрельбе по
картонным фигурам пехотинцев, которые двигались в другом конце
стрельбища на мишенях при помощи целой системы блоков и веревок…
Кадет Биглер, устремив глаза на карту и сравнивая имевшиеся на ней знаки
с местностью, осторожно продвигался вперед, хотя ему было совершенно
неясно, куда ему надо было выйти и где он должен встретить русских. Во
всяком случае, он знал, что ему поручили серьезную задачу, и старался
выполнить ее так, чтобы получить за нее отличие. Зорко поглядывая по
сторонам, он бодро шагал во главе своей маленькой армии, подгоняя солдат
и с нетерпением ожидая появления неприятеля, чтобы немедленно послать в
свой батальон донесение, что можно начинать бой.
В небольшом расстоянии от кадета Биглера выступал для связи Швейк с
другим солдатом, который, соскучившись в одиночестве, нарочно подождал
Швейка и приветствовал его следующими словами: – Вдвоем то нам будет легче идти и защищаться, если кто на нас нападет и
вздумает ограбить. Тут, брат, такие дремучие леса, что только
разбойникам Бабинским в них и жить. Винтовка то у тебя заряжена? На
кадета и на товарищей впереди рассчитывать нечего. Они идут себе вперед, и на нас даже и не оглянутся. Ну, да заблудиться здесь, пожалуй, трудно.
Ведь одна эта тропинка тут только и есть.
– Нет, винтовки я не зарядил, – вразумительно ответил Швейк, – потому
что с заряженными винтовками, знаешь, шутки плохи. Возьмешь это ее в
руки, поиграешь, и вдруг – бац! весь заряд у тебя в брюхе. Правильно
говорил подпоручик Фреммлер, когда я служил в Будейовице: «Магазинная
винтовка Манлихера образца 1895 года самая лучшая в мире, а если кто
после учения забудет в ней патрон, то я ему все зубы выбью!» Ну, а
заблудиться ты везде можешь, даже в Праге. Вот, например, знал я одного
человека, по фамилии Галда; он работал литейщиком на заводе Рингхофера в
Праге и жил возле таможни. В Бубне у него была одна знакомая, с которой
он ходил в «Кутилек» в Бельведере танцовать приличные танцы – это
потому, что в «Кутилеке» на стене было объявление: «Просят танцовать
только прилично!» А однажды он там хватил лишнего, поссорился со своей
барышней и пошел один домой. Дошел он до Венцеславой площади и
спрашивает полицейского, как дойти до Смихова. Тот ему все растолковал и
сказал: «Идите все прямо по рельсам». Ну, Галда и пошел себе прямо по
рельсам; шел, шел, пока не выбился из сил и не присел на минутку
отдохнуть. Вдруг кто то расталкивает его и тащит за шиворот; он
раскрывает глаза и видит перед собой железнодорожного сторожа, который
ему кричит: «Сходите прочь отсюда! Или хотите под поезд попасть?» И
только тут Галда заметил, что заблудился; было уже утро, а он сидел на
железнодорожной насыпи за станцией Винограды, и физиономия у него была, повреждена, когда он свалился с откоса недалеко от Нуслей. По только мне
кажется, что никто не идет ни перед нами, ни за нами.
Так оно и было: кадет Биглер, следуя карте, свернул по тропинке вправо, а батальон, как мы знаем, тоже изменил свое первоначальное направление.
У спутника Швейка сердце упало в пятки.
– Вот видишь, болван! Ты тут лясы точишь, а мы тем временем и
заблудились. Давай, вернемся к артиллеристам на полянку; сейчас, вероятно, время обеденное, и они нас чем нибудь покормят.
– Разумеется, одни мы не можем воевать, а должны с кем нибудь
соединиться, – согласился Швейк, и они повернули назад.
Командиром полубатареи был молоденький поручик, к счастью – чех. Когда
Швейк, доложил ему, что они держали связь 6 го батальона 91 го пехотного
полка, но потеряли свой авангард и далее батальон, он расхохотался.
– Постой, ребята, это вам так не пройдет, – воскликнул он. – Где же вы
околачивались, а? Не знаю, проходил ли тут ваш батальон; мы здесь с
самого утра, а за это время тут прошло бог знает сколько воинских
частей. Иисус Мария! Ну и молодцы ребята! Несут службу связи при
наступлении на неприятеля, а сами изволят заблудиться! Ведь вас же за
это расстреляют!
– Так что, дозвольте доложить, господин поручик – взял слово Швейк, –что мы вполне сознаем серьезность положения. Потому что для солдата это
не пустяки, если он отобьется на походе от своей части. Ведь солдат
должен всегда думать, как больше всего принести пользы своему полку и
покрыть новой славой его знамя. Когда я служил на действительной, господин поручик, у нас был один капитан, но фамилии Мурчек; он был
горбатым, но служил шпионом в Сербии, и за это его произвели в капитаны.
Так вот этот самый капитан Мурчек каждый раз, когда бывали большие
маневры, приказывал накладывать каждому нижнему чину в ранец по двести
пятьдесят боевых патронов, а затем, когда авангард уходил вперед, разъезжал верхом между людьми связи, прислушивался к их разговорам и все
заносил к себе в книжечку. Потом, после окончания маневров, когда
располагались на отдых, он призывал людей из команды связи и говорил им: «Вы знаете, что такое нравственность? Нравственность, солдаты, это
точное выполнение всех обязанностей, которые на нас возлагаются по нашим
способностям нашим начальством. Поэтому безнравственно, когда вы, сукины
дети, получив по двести боевых патронов, тащитесь с опущенными головами, словно загнанные лошади, и в лице ваших начальников оскорбляете, сморкачи паршивые, вашего государя. Завтра явиться по рапорту! Кругом –марш!» Так что, дозвольте доложить, господин поручик, что мы совсем не
хотели заблудиться и ослабить армию на два штыка. Покорнейше просим
принять нас на провиантское и приварочное довольствие в свою батарею. А
денежного довольствия от вас не надо, потому что мы свой батальон уж как
нибудь отыщем, и тогда наш господин старший писарь Ванек нам все, что
следует, выплатит.
– Братцы, – рассмеялся поручик в ответ на искреннюю речь Швейка, – не
могу я взять вас в свою батарею. Что мне с вами делать? Впрочем, вы свой
батальон найдете, вероятно, еще сегодня, потому что он не может быть
далеко, и кто нибудь да будет знать, где он находится; во всяком случае, это знают полевые, жандармы. Они то уж наверно скажут вам или сведут вас
туда.
– Никак нет, господин поручик – печально вымолвил Швейк, – дозвольте вас
просить хорошенько подумать, прежде чем отказать нам. Мы, можно сказать, находимся перед лицом неприятеля, и мы двое – это все равно, что капля в
море, а если батарея усилится на два человека, то это, господин поручик, в бою очень много значит. И мы будем служить вам верой и правдой и
пойдем с вами в огонь и воду; а паек и довольствие из котла мы могли бы
получать с сего числа.
– Нет, нет, ребята, это невозможно, – решил поручик. – Но покормить вас
наши кашевары немножко покормят, и хлеба вы у наших артиллеристов тоже
малую толику найдете. Ступайте! Счастливого пути!
Швейк и его спутник, который вслух восхищался красноречием Швейка, отправились с приказанием поручика к походной кухне. Кашевар, правда, принялся что то ворчать о голодранцах пехотинцах, которые вечно шляются
впроголодь, но полез черпалкой в котел и налил им бачки до самых краев
густой рисовой кашей с мясом. Швейк и его товарищ спустили с плеч
вещевые мешки, уселись на них, поставили бачки между колен, вытащили
ложки и принялись за еду.
К ним подошел фейерверкер и заговорил с ними по немецки; Швейк, у
которого рот как, раз был набит кашей, не ответил, и фейерверкер
повторил свой вопрос по польски. Товарищ Швейка проворчал: «Не понимаю»
– после чего гость начал объясняться на ломаном венгерском языке и так
сильно хлопнул Швейка по руке, в которой тот держал ложку, что рисовая
каша, разлетелась по сторонам. Это Швейка взорвало; оп повернул голову к
фейерверкеру и сказал:
– Эй, ты, Каннитферштан, что это ты там лопочешь? Разве тебя кто нибудь
поймет, дура голова! Ей богу, брось дурака валять, не то как заеду я
тебе в ухо… Фейерверкер расхохотался.
– Так ты, стало быть, чех? Чего же ты сразу не сказал? Ну, теперь то мы
поймем друг друга, – воскликнул он, опускаясь рядом с ними на траву, и
принялся расспрашивать их, как они сюда попали.
– Сдается мне, – продолжал он, – как, будто здесь проходил 91 й полк или
какая то часть его, но куда они направились, – понятия не имею. Теперь, когда весь фронт пришел в движение, вам, ребята, надо глядеть в оба, как
бы не отбиться от своих. Теперь вас не примут ни в какой другой части, а
если и примут, то дадут вам номер, и вам придется представить в свою
часть удостоверение, где вы были и в каких боях участвовали. А то таких
шкурников нынче много развелось, которые будто отбились на походе от
